28 марта 2024, четверг, 19:37
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Лекции
хронология темы лекторы

Имя и власть в Древней Руси

Мы публикуем текст лекции доктора филологических наук, заместителя директора Института славяноведения РАН, ведущего научного сотрудника Лаборатории медиевистических исследований НИУ ВШЭ Федора Успенского, прочитанной 25 октября 2012 года в клубе ZaVtra (ПирОГИ на Сретенке) в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру». 

«Публичные лекции "Полит.ру"» проводятся при поддержке:

Российская венчурная компания

Текст лекции

Сегодня я бы хотел представить вашему вниманию результаты довольно длительного по времени исследования, которое я проводил (и продолжаю заниматься этой темой) совместно с Анной Феликсовной Литвиной. Это исследование посвящено именам русских князей. Дело в том, что имена русских князей в науке до сих пор, как ни странно, не рассматривались как система. Меж тем, как показывают наши исследования и исследования некоторых наших коллег, бытование этих имен в эпоху Средневековья (а мы будем говорить исключительно об эпохе Средневековья) представляет немалый интерес и для историков, и для филологов. Соответственно, для изучения династических имен, как языковых, так и социокультурных процессов определенной эпохи необходим историко-филологический, и скорее даже филолого-исторический подход, учитывающий двоякую природу исследуемого нами явления. Иными словами, я пытался взглянуть на династическую историю глазами лингвиста, ни в коем случае не отказываясь при этом от рассмотрения конкретных исторических ситуаций. Смею надеяться, что у нас на этом сплаве истории и филологии что-то получилось. Что именно - я попытаюсь сегодня вам представить.

Например, в таких странах, как Русь и Скандинавия, то есть странах, которые приняли крещение по сравнению с другими государствами довольно поздно, освоение христианских имен проистекало, в общем-то, по-разному. Естественно, вместе с приходом христианства в обиход было привнесено множество новых имен, и церковь поначалу прилагала немало усилий для того, чтобы все обращенные именовались так, как подобает именоваться христианам. Однако на Руси и в Скандинавии, как и в других странах, принявших крещение на рубеже C и XI веков, постепенная адаптация, освоение христианских имен, как ни странно, вначале не носила губительный, деструктивный для языческой традиции именования характер. И мне кажется, мы даже можем объяснить, почему это так.

Дело в том, что языческий, традиционный именослов проявляет поразительную живучесть имянаречения; наречение именем оказывается одной из самых устойчивых, консервативных областей культуры. Исконно языческое имя устанавливало связь человека с его родом – с прошлым, настоящим и, конечно, с будущим. А вот христианское имя, только что появившееся в обиходе, хотя и поддерживалось, конечно, всем авторитетом церкви, относительно долгое время оставалось словом, как сказал бы лингвист, без коннотаций, то есть словом без дополнительных ассоциаций и значений. Такого рода ситуация могла вести к двуименности, потому что каждый человек оказывался обладателем традиционного, родового имени, не имевшего с христианством ничего общего, и имени христианского, которое давалось теперь уже при крещении. Пожалуй, наиболее полно бытование этих двух систем имен, двух именословов - языческого и христианского - прослеживается в обиходе династий, правящих на Руси.

Понятно, что выбор имени для любого человека в любой культурной традиции имеет немалую значимость. В этом смысле современный человек не так уж сильно отличается от человека древнего. Но если имя выбирается для князя, для будущего правителя, то его наречение — всегда важнейшее событие в жизни династии, а часто и в жизни страны, которой эта династия правит. Имена наследника определяли его место в роду, намечали властные привилегии, на которые он мог по замыслу своих родителей впоследствии рассчитывать. Иными словами, выбирая имя, князья всякий раз как бы актуализировали историю рода, планировали будущие союзы и нередко делали первые шаги к будущим войнам. История выбора имени, если взглянуть на нее с такой точки зрения, в определенном смысле и есть концентрированная, сжатая до предела история династии. Вот, собственно, о крестильных и мирских именах князей Рюриковичей и пойдет сейчас речь. Я сразу же определю некоторые константы, о которых я буду говорить, и вкратце дам общий очерк антропонимической ситуации на Руси, а по ходу дела буду выделять важнейшие для меня тезисы.

Федор Успенский. Фото Н.Четвериковой

В домонгольский период на Руси были гораздо более употребительны мирские, как их называют исследователи, княжеские имена, всем нам хорошие известные. Это такие имена, как Святослав, Ярослав, Всеволод, Мстислав, Ярополк, Игорь и другие. При этом именослов рода Рюриковичей был очень консервативен. Новые имена проникали в него с очень большим трудом, а большая часть из них повторялась в разрастающемся княжеском роду из поколения в поколение. С этой точки зрения указатель имен Рюриковичей может производить довольно монотонное впечатление. Тем не менее, этот повтор, преемственность вообще весьма характерны для родового мира. В данном случае, имена, конечно, еще и олицетворяли идею преемственности власти, наследственных прав на княжение, на землю. Всякий раз, называя именем предка, тем самым подтверждали некоторую преемственность властных полномочий, полученную от предков. То есть наследник рода должен был носить имя кого-то из предков, при этом родовая традиция, надо сказать, сразу проявляла относительное безразличие к источнику языковой или  этнической принадлежности такого имени. К середине XI века, например, имя Игорь, происходящее из древнескандинавского Ингвар, и, конечно же, славянское имя Святослав были с этой точки зрения одинаково пригодны для наследника княжеского рода по одной простой причине: к этому времени уже существовали Рюриковичи, эти имена носившие. То есть выбор имени для князя осуществлялся в связи с определенными принципами. Об этих принципах мы сейчас и поговорим.

Конечно, мы далеко не всегда знаем конкретные причины наречения князя тем или иным именем, и здесь есть довольно неожиданные моменты, на которые я, может быть, отвечу в ходе дискуссии. Исследование именослова в целом нередко позволяет реконструировать, вычислить эти причины, поскольку княжеские родовые имена представляли собой хотя и сложную, но довольно стройно организованную систему. И сразу же скажу, может быть, о самом актуальном принципе выбора имени для князя. Это принцип наречения в честь умершего предка. На первый взгляд, он может показаться тривиальным, но я попробую показать, какие последствия связаны с этим важнейшим, фундаментальным принципом.

Если речь шла о наречении мальчиков, то явное предпочтение отдавалось предкам по мужской линии. Был такой замечательный сначала новгородский, а потом киевский князь первого десятилетия XII века Мстислав Великий. Своего старшего сына он называет Всеволодом в честь Всеволода Ярославича - киевского князя и родного прадеда новорожденного. Почему именно в честь прадеда, а не в честь деда, что было бы нам в чем-то привычнее? Ответ на этот вопрос очень и очень прост: к тому времени, когда этот новорожденный княжич Всеволод появился на свет, его родной дед был еще жив, а, значит, его имя было занято. Именно поэтому Мстислав дает своему старшему сыну имя прадеда. Второй сын Мстислава Великого получает имя Изяслав в честь родного дяди, который погиб в княжеской междоусобице совсем молодым человеком. То занятое имя деда Владимир получил только младший сын Мстислава Великого: он был намного моложе своих братьев и появился на свет через два или три года  после того, как умер его дед Владимир Мономах, оставив киевское княжение отцу ребенка Мстиславу Великому. То есть княжеская родовая традиция как будто стремилась не оставлять вакантных имен - подобно тому, как никогда не оставались пустующими княжеские столы. Как только княжеский стол освобождается, сразу же надо кого-то за него посадить. Вообще процесс имянаречения, и это видно из заглавия моей лекции, теснейшим образом был связан со стратегией власти, потому что выбор предка-прототипа - того, в честь кого назовут новорожденного, - зависел от того места в княжеской иерархии, какое ребенку прочили его старшие родичи. И не случайно этот старший сын Мстислава Великого получил имя прадеда, наиболее почитаемого из умерших предков. А следующим по порядку наследникам могли уже доставаться имена непрямых предков Рюриковичей, на чьи княжеские столы они могут когда-нибудь, когда вырастут, впоследствии рассчитывать.

Имя для ребенка, как правило, выбирал отец или дед, то есть старший из живущих предков по мужской линии Рюриковичей. С этим нам на протяжении всей лекции придется иметь дело. Рюриковичи были очень ориентированы на мужскую линию рода, хотя женщины играли весьма значительную роль.

Как я уже сказал, имя непременно давалось в честь умершего предка, во всяком случае, существовал строжайший запрет на наречение мирским, то есть не христианским, а княжеским именем живого отца или деда. Ну, грубо говоря, не мог отец дать свое имя своему сыну, не мог быть князь по имени Владимир Владимирович или Святослав Святославович. Точнее, такие князья быть могли, но для всего населения Древней Руси это автоматически означало одну вещь - что князь появился на свет тогда, когда его отца уже не было в живых: пока он был в утробе матери, отец погиб. Такое нередко случалось. Таким образом, благодаря этому запрету называть в честь живого отца или деда, создавалась прочная цепь преемственности. У всех членов рода, живых и умерших, была своя собственная роль. Сразу же скажу, что иногда по тем или иным причинам ребенок мог получить имя из рода матери, однако если речь шла о мальчиках, то с наибольшей вероятностью это было еще одно, дополнительное родовое имя. Приведу пример, чтобы было понятно, о чем мы с вами говорим.

Тот же самый князь Мстислав Великий. Почему-то в древних русских летописях - и я, может быть, еще скажу об этом попозже - он фигурирует как Мстислав, но в иностранных источниках, прежде всего в исландских родовых сагах, он фигурирует под именем Гарольд или Харальд, что ставило в тупик многих исследователей. Дело в том, что он был не только сын Владимира Мономаха и правнук Ярослава Мудрого. По материнской линии наш Мстислав Великий принадлежал к не менее знатному англо-саксонскому роду. Более того, знаменитый король Гарольд Годвинсон, который погиб в 1066 году в битве при Гастингсе, последний английский правитель, проигравший Англию норманнам, был родным дедом русского князя Мстислава, поскольку дочь короля Гарольда Годвинсона, Гида, став изгнанницей после смерти своего отца (и это хорошо известно), была выдана замуж на Русь за Владимира Мономаха. В дополнение ко всему прочему, Мстислав был женат на шведской принцессе. Для нее-то, конечно, это скандинавское по происхождению имя Гарольд / Харальд было привычным и родным. Однако и само это имя, и западная культурная ориентация явно не эксплицируется в русских источниках, как будто этого не существовало. Дополнительного имени князя Гарольд на Руси мы попросту не находим. Этот старший сын Владимира Мономаха известен исключительно как Мстислав - или (в особых ситуациях) как Федор, то есть под своим крестинным, христианским именем.

Иными словами, основное имя княжича происходило из рода отца, в то время как имя материнского рода оставалось второстепенным, дополнительным. Причем дело обстояло именно так не только при связях с западным миром, но и при связях с миром кочевого Востока, которые, надо сказать, были довольно интенсивны у русских князей. Они легко входили в контакты с половцами, роднились с ними, так что тут почва для имянаречения была довольно богатой. Например, знаменитый князь Юрий Долгорукий был женат на половецкой княжне - это мы знаем достоверно из летописи. А его сын Андрей Боголюбский, который был, таким образом, наполовину половцем, по некоторым данным, может быть, вполне достоверным, носил дополнительное имя Китай, которое явно пришло к нему из половецкого рода матери.

Отмеченную мною важность принципа наречения в честь умершего предка для огромной семьи Рюриковичей довольно трудно переоценить. На самом деле этот принцип вообще был важен для родового мира, но в княжеской семье он приобретал совершенно другое значение. Совпадение имени молодого правителя с именем его умершего предка, когда-то княжившего на этой земле, конечно, означало, прежде всего, легитимность его права на власть. Быть живым подобием деда или прадеда означало быть законным наследником его княжеского полномочия. Такое отношение к структуре княжеской власти надолго переживает буквально веру в реинкарнацию, в переселение душ. Она является одной из самых существенных основ для выбора имени любой правящей династии. Вероятно, в основе такого принципа наречения лежит убеждение, что, называя внука в честь деда, мы как бы оживляем дух умершего деда во внуке. Но это не значит, что князья, о которых я сейчас говорю, действительно увлекались верой в переселение душ. Конечно, мы имеем дело с механизмом традиции, который работает воочию именно в именах. При этом прямое совпадение имени потомка с именем умершего предка не было единственным механизмом установления вот такой родовой преемственности, о которой я говорил. В наречении Рюриковичей довольно часто и активно использовались и другие средства. Например, такое, которое мы в своей работе привыкли называть «варьирование родового имени». Я сейчас объясню, в чем состоит этот принцип, но сразу же скажу, что он хорошо описан на материале германских двусоставных имен. Он заключается в следующем: двусложные имена детей, то есть Святослав, Всеволод - такого рода имена, повторяют отдельные элементы или основы имен родителей. Чтобы просто проиллюстрировать это каким-то примером, приведу краткую генеалогию готских правителей. Готский король Теодемир называет сыновей именами Теодорих, Теодемунт, а дочь получает имя Амальфреда. В свою очередь, его сын Теодерих называет своих дочерей Теодегота, Острогота и Амаласунта, а вот его сестра Амальфреда дает имена своим детям Амалаберга и Теодехат. Наконец, последний, этот Теодехат, подбирает для своих сыновей имена Теодегизль и Теоденантис. Но у германцев дело не ограничивается повтором только одной из основ. Имена детей и родителей вообще входят в сложные отношения. Нередко связаны они аллитерирующим созвучием, и такое внимание к созвучности имен детей с именем отца для народов, у которых - как у скандинавов и русских - есть отчество, - явление универсальное. Пока сохраняется отчество, поддерживается и некоторое стремление его гармонии с именем. Конечно, эта гармония всегда может пониматься очень по-разному, но заметьте, что и сейчас в современной России родители, выбирая имя для ребенка, заботятся о том, чтобы оно подходило к его отчеству. Во всяком случае, часто об этом думают.

Давайте вернемся к интересующему нас принципу варьирования родового имени. Я отмечу, что это было характерно не только для германцев. Я просто хотел на примерах готских королей с их экзотическими именами проиллюстрировать, как он работает. Он также характерен и для русских князей - по крайней мере, в начале династии. Учитывая, кстати, скандинавское варяжское происхождение русских князей, а также всю длительную традицию контакта германских славянских именословов, можно предположить, что у Рюриковичей этот принцип варьирования родового имени вообще является заимствованием от скандинавов. Иными словами, на Руси довольно рано появляются носители германских имен, пока еще германских, и варяги, не полностью обрусевшие, у которых имя сына и дочери повторяет одну из основ имени отца. Например, всем, думаю, хорошо известен князь, правящий в Полоцке в C веке, он носил имя Рогволод, которое очень надежно этимологизируется как скандинавское Рагнвальд. Его дочь звалась Рогнеда, т.е. Рагнхейдр. Эта Рогнеда, как вы знаете, стала впоследствии женой Владимира Святого и прародителеницей главной ветви Рюриковичей. Очень показательно в этом отношении, какие имена носят сыновья Рогнеды и Владимира Святославича. Большая часть этих имен варьирует имя деда, то есть содержит одну из основ имени Святослав. Это как какой-то конструктор, из которого вынимается одна деталь и приделывается к следующей конструкции. Сыновей Владимира и Рогнеды зовут соответственно Мстислав, Изяслав, Вышеслав, Ярослав. У одного из сыновей имя, однако, повторяет одну из основ отцовского имени, его зовут Всеволод Володимирич. Эта основа «волод» явно перетекает из имени отца.

Но, может быть, наиболее интересно имя еще одного крестителя Руси - Святополк, в котором воспроизводится не только первая основа имени деда «свят-», но и основа, входившая в имя старшего брата Владимира Святого – Ярополка. Я напомню, что речь идет о так называемом Святополке Окаянном, сопернике Ярослава Мудрого и предполагаемом убийце Бориса и Глеба. Хорошо известно предание о его появлении на свет. Дело в том, что мать Святополка Окаянного была сначала женой Ярополка Святославича – старшего брата Владимира, а Владимир, убив своего брата, как сказано в летописи, «залеже жену братьню грекиню и бе непраздна от нея же роди Святополка». Кроме того, в летописи утверждается, что Владимир не любил Святополка, потому что был от двух отцов - от Ярополка и от Владимира. Иными словами, что описывает летопись: Владимир убивает своего старшего брата, после чего он имеет некоторые отношения с уже, по-видимому, беременной женой этого старшего брата, и от этого двойственного союза рождается Святополк Окаянный. Дальше на Руси происходит чудовищное событие, потому что он-то в конце концов и оказывается повинен в братоубийственной распре. Подозрительно, что Святополк был единственным из детей Владимира Святого, который получил имя, содержащее вот этот элемент «полк», то есть со всей очевидностью воспроизводящее одну из основ имени Ярополк. Разумеется, это никак не может быть прямым доказательством отцовства Ярополка Святославича, однако, на мой взгляд, такое имянаречение придает большую достоверность преданию о появлении на свет Святополка Окаянного. Имя новорожденного не воспроизводит буквально имени ни одного из имен возможных отцов, но при этом явно актуализирует связь с ним. Тут, конечно, необходимо учитывать, что наречение в честь дяди по отцу было бы делом вполне обычным. Если Святополка Окаянного Владимир считал своим сыном, то тогда Ярополк ему приходится дядей, и ничто не мешало назвать его Ярополком. Тем не менее, он этого не делает, а вот такое комбинирование с использованием одной из основ имени старшего родича может, кажется, отражать сомнения Владимира, о которых повествуют летопись и другие источники. Вместе с тем, первая из основ имени Святополка демонстрирует, что он уж во всяком случае был внуком Святополка Игоревича. Тут все просто и надежно.

Я надеюсь, что вы еще не забыли в ходе моего рассказа и моих отступлений о том, что существовал достаточно жесткий запрет на наречение именем живого предка – отца, деда и прадеда. Никаких Владимиров Владимировичей. Действительно, прямое и полное воспроизведение имени предка исходно, как я уже сказал, было связано с верой в реинкарнацию, веру в то, что у новорожденного князя вновь оживает дух умершего родича. Когда будущий наследник появляется на свет, а его отец и дед еще живы, то довольно трудно представить, что их дух переселяется в новорожденных. Тем не менее, родственники, конечно, стремились предусмотреть ситуацию, когда ребенок после смерти своего отца станет главой рода, получит родовое имущество и власть. И вот именно тогда станет особенно важно, что он с рождения является  членом рода, прямым преемником отца. Когда такое родовое имя варьировалось, воспроизводилось лишь частично, то, с одной стороны, соблюдался запрет на повтор имени живого отца, а с другой стороны - поддерживалась преемственность родовых прав.

Вот так почти незаметно я сформулировал два весьма важных принципа выбора имени у Рюриковичей. Принцип буквального повтора имени умершего предка и принцип варьирования родового имени. Однако, конечно, систему имянаречения у Рюриковичей, чей род разрастался и дробился в каждом следующем поколении, невозможно описать, исходя исключительно из вертикальных связей – из связей, направленных от отца к сыну, от предков к потомку. Если отец, определявший династические перспективы ребенка, и располагал к этому моменту максимальной полнотой власти, он в той или иной степени всегда был вынужден считаться с существованием властных претензий всех ныне живущих родичей княжеского происхождения, всех окружавших его князей. Едва ли не самыми существенными при этом оказываются претензии его братьев, то есть дядьев нарекаемого наследника. И вот тут надо сказать, что противостояния между дядьями и племянниками, младшими сыновьями и старшими внуками составляют львиную долю всех династических конфликтов европейского Средневековья. Разумеется, в подобного рода конфликты были вовлечены более отдаленные родственники. Особенно часто это происходило в обширном роду Рюриковичей, где правнуки или праправнуки одного и того же князя то и дело делят между собой наследство их общего предка. Парадоксальным образом (и вот этот тезис мне, пожалуй, важен) княжеские права одновременно и разобщают род, то есть служат поводом для постоянной внутриродовой борьбы, и в то же время они объединяют его, потому что именно притязания на власть формируют длительную генеалогическую память. Нужно знать свою генеалогию, помнить, от кого ты происходишь, и заодно они актуализируют достаточно отдаленное кровное родство и, в общем, вторичным образом делают братьями всех многочисленных Рюриковичей.

Вот представьте себе, что Рюриковичи – это не династия, а просто родственники, большой род. Они были бы куда более изолированы друг от друга. Вот такое родовое сознание все время держит эту династию в форме и стягивает различные родовые линии. При этом династическая пара дяди и племянника представляет собой наиболее наглядную модель столкновения различных подходов к проблеме престолонаследия, различных принципов структурирования династии, потому что акт имянаречения сына - это выражение личной воли правителя, своеобразное, я бы сказал, высказывание князя, обращенное к современникам и потомкам. Все понимают, почему он назвал вот так, а не как-то иначе. Именно такие высказывания, наряду с княжескими завещаниями и другими правовыми текстами, являются тем материалом, на основании которого можно судить о взглядах на преемственность власти в Древней Руси. Наречение новорожденного именем живого дяди со стороны отца подразумевает наиболее непосредственную реакцию на текущую политическую ситуацию.

 

Федор Успенский. Фото Н.Четвериковой

Я еще раз напомню, что вообще-то в родовой традиции существует жесткий запрет на именование в честь живого предка по прямой линии, то есть в честь отца и деда. При этом запретов на совпадение имен у родственников, чуть более отдаленных, в династии Рюриковичей, видимо, не было. Дядя в этом смысле представляет собой фигуру, по видимому, двойственную с точки зрения допустимости использования его имени. С одной стороны, он был ближайшим кровным родственником по мужской линии после отца и деда, поэтому, коль скоро он был жив, использование его имени как бы и нежелательно. В то же время, строгого запрета на такое использование никогда не было. Двойственное положение по отношению к детям брата дядя занимает еще по другой причине. Действительно, именно дядя в случае смерти брата был потенциальным покровителем и защитником осиротевших племянников - так вот был устроен родовой мир. При этом на протяжении всей известной нам «домонгольской» истории Рюриковичей дядья по отцу были естественными врагами и конкурентами подрастающих сыновей своих братьев, и это некоторое противоречие, с которым род Рюриковичей постоянно имел дело.

 

Чтобы не утомлять вас деталями, я бы сказал, что все возможные случаи совпадения имен живого дяди и племянника сводятся к двум схемам. Эти схемы по своей сути интересные. Племянник получает имя в честь живого дяди - и оба они называются в честь общего одного и того же умершего деда. Вот первая схема, когда племянник назван в честь живого дяди, такая связь устанавливает скорее что-то между дружбой и покровительством между старшим и младшим родичами. А вот при реализации второй схемы, когда дядя и племянник названы в честь одного и того же предка, речь может идти о вытеснении дяди из цепи преемственности наследников власти. Любопытно, что если старший из мальчиков, главный наследник отца, оказывается тезкой своего живого дяди, это означало, что дядю стремятся по возможности оттеснить на периферию рода. А вот если в честь дяди назывался кто-то из младших княжичей, это с большой вероятностью означало как раз желание укрепить союзнические отношения между братьями, передать младших родичей на руки страшим. Более того, это мы знаем из летописи, нередко между братьями князьями заключался своего рода договор, согласно которому тот из братьев, который переживет другого, принимает на свое покровительство или (если пользоваться языком и терминологией того времени) берет себе в сыновья племянника. Такой договор относительно сыновей существовал, например, между Мстиславом Великим и его братом Ярополком Владимиричем, которому Мстислав честно завещал Киев после своей смерти. Такой же договор был между Юрием Долгоруким и рано умершим его братом Андреем Добрым. Характерно, например, что один из самых младших сыновей Мстислава назван Ярополком, то есть в честь дяди – будущего покровителя, а у Юрия Долгорукого третий сын получает имя Андрей, тоже в честь дяди, с которым заключен договор. Я поясню, что это именно тот самый Андрей-Китай Юрьевич, который впоследствии прославится как Андрей Боголюбский, и даже будет канонизирован Русской православной церковью. Канонизирован, на мой взгляд, довольно незаслуженно.

С другой стороны, мы знаем немало случаев, когда между тезками племянником и дядей существует жесточайшая конкуренция, заложенная уже при имянаречении младшего из них. Вот живет себе какой-то князь по имени, например, Святослав - и вдруг у него появляется племянник тоже по имени Святослав. И это для него сигнал, что его пытаются немножко оттереть от княжеской власти. Таких примеров очень много в черниговской ветке Рюриковичей, где, видимо, соперничество за родовое наследие было жестким, и была очень велика теснота антропонимического ряда, борьба за имена великих предков – такие, в первую очередь, как Святослав и Олег – это два имени, которые, как колода карт, тасуются в черниговской ветви Рюриковичей.

Надо сказать, что толпа Святославов Ольговичей и Олегов Святославичей, одновременно действующих на исторической арене XII века, производит впечатление даже при самом поверхностном взгляде на историю черниговских князей. Что поражает современного человека - обилие тезок в разросшемся к 12-му столетию в роду Рюриковичей, судя по всему, самих  князей нисколько не смущало, потому что то, о чем я говорю, - повтор имен умерших предков, варьирование и созвучие имен родичей, наречение в честь старшего покровителя - все это служило обеспечению легитимности власти и ее преемственности. И из этого было уже видно, что выбор имени был попыткой задать династическую судьбу ребенка. Имянаречение было, как я уже сказал, своего рода репликой правителя, и каждая такая реплика строилась в соответствии с законами этого своеобразного языка имен.

Если вы обратили внимание, я до сих пор говорил о нехристианских именах Рюриковичей, сами князья их называли княжьими или мирскими. Как правило - надо было, наверно, об этом сказать в самом начале, - в летописи гораздо чаще упоминаются именно эти мирские имена русских князей C-XII веков. Между тем, одной из наиболее ярких черт русского именослова этой поры является двуименность, о которой я вскользь уже сказал, но теперь поясню, что я имел в виду. У каждого русского князя, начиная с Владимира-Василия Святого, крестившего Русь, было какое-то христианское имя. Часто мы не знаем какое. Как же выбиралось это крестильное имя для княжичей? Сколько у него могло быть христианских имен? Более того, как осуществлялся этот контакт, сцепка мирского и христианского именослова в синхронии и диахронии – настоящем и прошлом? Связан ли в каждом конкретном случае выбор княжеского имени с именем мирского имени? Родился княжич, называют его Святославом или Игорем, подбирают ему крестильное имя к этому Святославу или Игорю – или, наоборот, его сначала крестят, а потом к нему подбирают родовое имя? Непонятно, какими путями вообще христианские имена замещают мирские родовые в антропонимии на протяжении всей истории. Все эти имена - Святослав, Мстислав, Всеволод – после татарского нашествия постепенно исчезают из рода Рюриковичей и сменяются более привычными нам: Иван, Федор, Николай, Василий и т.д. Я говорил о мирских именах, родовых, не связанных с христианством, как о самостоятельно замкнутой системе. По-видимому, в течение некоторого времени после принятия христианства так оно и было, и позднее, конечно, система выбора родового имени долго сохраняла цельность и нерушимость. Но все-таки принцип, о котором только что шла речь, сохранял свою актуальность примерно до второй трети XIII века. И, действительно, круг династических  имен был очень устойчив, консервативен и ограничен. В него почти не проникали новые имена. Тем не менее, на мой взгляд и на взгляд моего соавтора Анны Феликсовны Литвиной, не стоит переоценивать эту замкнутость и консервативность. В династии все же могли появляться новые имена и постепенно могли изменяться отношения к старым именам. В именах ведь запечатлевалась история рода, и она - как всякая история - изобиловала самыми неожиданными поворотами и коллизиями.

Например, основателем новой и могущественной династической ветки рода мог стать отнюдь не старший, а один из самых младших сыновей князя - и тогда смещались все акценты этой княжеской иерархии. Тем самым, изменялась ориентация рода в практике имянаречения. Род в целом, как это случалось с ближайшими потомками Рюрика, мог изменить национальную окраску именослова, переключившись со скандинавских имен на имена преимущественно славянские. Если вы обратите внимание, имена первых русских князей целиком скандинавские. Только в третьем поколении на уровне Святослава, внука Рюрика, мы видим, что появляется славянское имя. Разумеется, такие резкие перемены случались в династической антропонимии очень нечасто. И вообще требовались довольно значительные события в судьбе правящего рода, чтобы все это произошло. Но как я и сказал, природа имени как таковая в определенном смысле безразлична к родовой традиции: славянское или скандинавское, языческое или крестильное - имя, прежде всего, должно было отсылать к уже существовавшему в роду прототипу; вот это было главное - тем или иным образом связывать с родичами. То есть, упрощая дело, можно сказать, что родовое имя не обязательно должно было быть местного происхождения, но нужно, чтобы оно было именем предка, желательно по мужской линии. Или, в крайнем случае, предка по женской линии, может быть, побратима, легендарного прародителя, но всегда должен узнаваться прототип. Именно поэтому новые, неродовые имена входят в династическую традицию с большим трудом, и на Руси их проникновение носит постепенный и единичный характер. Но вот столкнувшись с массовой экспансией христианских имен, княжеская традиция немедленно выработала в качестве ответной стратегии двуименность. Тем не менее, со временем, как я и сказал, нехристианские имена постепенно вытесняются, выпадают из именослова династии. Родовая традиция именования при этом отнюдь не исчезает, она только изменяется. Структура остается той же, но заменяется ее наполнение. Многие принципы выбора имени сохраняются, но заменяются единицы именослова - сами имена. Как же происходит эта замена одних имен другими, и трансформируется сама система имянаречения во времени?

Уже во второй половине XI века, как мы помним, есть князья, которые в летописи упоминаются только под своими христианскими именами. Мы, честно сказать, не знаем – может, у них и были какие-то языческие имена, не связанные с христианством, но, тем не менее, в летописи они фигурируют только под своими христианскими именами. К началу XII века число таких членов княжеского рода несколько возрастает, а в середине XIII века их количество уже довольно велико. К XV веку мирские имена полностью вытесняются из обихода правящего рода, и нам остается задаваться вопросом, что, собственно, происходит на начальном этапе этого процесса. Какие христианские имена первыми начинают употребляться без мирских? Сразу скажу, что это, прежде всего, Василий, Роман и Давид, то есть христианские имена святых братьев Бориса-Романа, Глеба-Давида (тех самых, которых убил Святополк Окаянный) и их отца Владимира-Василия Святого. Нам представляется существенным то обстоятельство, что все эти князья в рассматриваемый мною период были прославлены как святые. Таким образом, для младших родичей потом уже их христианские имена были именами предков, причем предков, особо почитаемых церковью и впоследствии даже канонизированных. Я бы сказал так: христианское имя встраивается в родовую историю, будучи абсолютно новым и непривычным, по следующей модели — сперва прославленный церковью князь носит его в качестве крестильного, второго имени, а затем его потомок получает это имя в качестве единственного, так как для него оно уже становится и родовым, и христианским одновременно. Дело, правда, не ограничивается именами князей, причисленных к лику святых. Довольно скоро в качестве единственного имени князя появляются и другие христианские имена предков. Три таких имени, например, представлены в семье Владимира Мономаха. И носят их младшие сыновья – те его сыновья, которые родились, по-видимому, от второго брака. Почему же мирские имена старших сыновей Мономаха мы хорошо знаем, а от младших сохранялись лишь их христианские имена? Чем руководствовался Василий-Владимир Мономах, давая троим своим детям имена Юрий, Роман и Андрей? Казалось бы простой вопрос. Довольно интересен ответ на него. Для того чтобы приблизиться к этому ответу, нужно сделать отступление.

Вообще Владимир Мономах в том, что касается имянаречения и выбора имен,  особенно выделял фигуру своего деда Ярослава Мудрого. В своем «Поучении» - вы наверняка знаете - он специально подчеркивает, что его собственное имя ему дал Ярослав Мудрый, он сам пишет «Азъ худыи дедомъ своимъ Ярославомъ наречнемь въ крещении Василии Русьскымь именемь Володимиръ», то есть он говорит о том, что дед, Ярослав Мудрый, назвал его при крещении Василием и княжеским именем Владимир. При этом, кажется, на первый взгляд никто из детей Мономаха не был наречен непосредственно в честь прадеда Ярослава Мудрого. Имя Ярослав в семье Мономаха просто отсутствует. Может показаться, что Владимир Мономах никого из детей не назвал и именем своего отца Всеволода, хотя младшие из них появились на свет, несомненно, после смерти этого самого Всеволода. На самом деле, и имя деда, и имя отца в семье Владимира Мономаха присутствуют. Нам станет это ясно, если мы вспомним, что христианским именем Ярослава Мудрого было Георгий, а Всеволод Ярославич в крещении получил, по-видимому, имя Андрей. Как все пришло к такому положению вещей?

Вероятно, появление второй семьи у Владимира Мономаха означало появление новой точки отсчета в его системе имянаречения. Он, конечно, знал, что противостояние между детьми правителя от разных браков является распространенным явлением, в средневековой историографии это чуть ли не общее место. И, имея взрослых сыновей от первого брака, он совершенно не собирался лишать их родовых прав. Владимир, кажется, стремился предоставить равноценные права вновь появляющимся детям от второго брака. Мирские имена старших детей уже недвусмысленно означали их очень высокое положение в системе родовых отношений. Перед ним стояла задача: нужно обеспечить столь же высокое место в роду своим младшим детям. Тут нужно было выдумать какое-то ноу-хау, нужно было применить какой-то иной подход к выбору имени. При этом имена, как я уже говорил, должны были оставаться в полной мере родовыми, с легко узнаваемыми прототипами. Своего старшего сына от второго брака Владимир Мономах назвал Георгием, то есть христианским именем своего деда Ярослава-Георгия Мудрого, имя Юрий, таким образом, оказывалось и родовым, и христианским одновременно. А вот династическая судьба Юрия Долгорукого – основателя новой ветви рода, добившегося, в конце концов, киевского стола, за который он всю жизнь боролся, сделала его имя престижным и родовым для его потомков. На долю еще одного сына Владимира Мономаха от второго брака пришлось христианское имя отца Мономаха Всеволода-Андрея Ярославича. Любопытно, что этот сын Мономаха появился на свет позже, чем один из его внуков. Так внук был назван при рождении Всеволодом, а сыну досталось крестильное имя предка Андрей. В этом смысле это как пасьянс – карта может лечь, как она должна лечь, и никак иначе. Третий сын Мономаха от второго брака тоже известен только под христианским своим именем Роман. Такое имянаречение отсылает, конечно, к крестильным именам князей-мучеников Бориса-Романа и Глеба-Давида. Имена святых братьев к тому времени уже неоднократно различным образом воспроизводились в роду Рюриковичей, и, конечно, предположение о том, что Мономах назвал своего сына именно в честь недавно канонизированного родича, еще подтверждается и тем обстоятельством, что у новорожденного княжича и святого Бориса-Романа совпадают не только христианские имена, но и христианские отчества. Они оба являлись Романами Васильевичами. Итак, христианское имя родного прадеда получает Юрий Долгорукий, христианское имя двоюродного прадеда - его брат Роман, христианское же имя родного деда достается еще одному сыну Мономаха от второго брака, которого он называет Андрей. Я напомню, что этого прадеда и деда мы знаем преимущественно под мирскими их именами, однако крестильные имена, конечно, тоже были хорошо известны современникам и потомкам. И потому с определенного времени могли быть восприняты как родовые.

Таким образом, если первоначально христианские и родовые имена были жестко противопоставлены друг другу, то впоследствии, в XII веке, христианское имя начинает постепенно вбирать в себя две функции, являясь крестильным и родовым одновременно. Князья, нареченные таким христианским именем, как Роман, Давид, Василий, Георгий, Андрей, Михаил, Иоанн, в XII веке как бы уже зачастую не нуждаются в еще одном родовом имени. Иными словами, на протяжении XII века христианские имена постепенно завоевывают место в качестве родовых княжеских имен. Что ж тогда изменяется в принципах наречения?

 

Мы помним, что в роду Рюриковичей до определенной поры жестко соблюдается запрет не нарекать новорожденного мирским именем живого предка. Помните, что старший сын князя часто нарекается в честь прадеда, потому что дед еще был жив к моменту рождения старшего внука? Так вот, в XII веке можно потихоньку наблюдать, как некоторые законы, действующие при выборе мирского имени, по-видимому, не работают при выборе имени христианского. В частности, сын вдруг мог быть назван крестильным именем своего живого отца. Но это возможно только в ситуации, когда у них есть по два имени. Сейчас я попробую это объяснить. Ну, например, Всеволод Большое Гнездо, который в крещении носил имя Дмитрий, дает имя Дмитрий своему сыну, родившемуся на именины отца. На христианском уровне он становится Дмитрием Дмитриевичем, но у него было еще имя Владимир, поэтому на другом уровне он все еще оставался Владимиром Всеволодовичем. Когда христианские имена постепенно превращаются в родовые, размываются и принципы выбора мирских имен, языческих по происхождению. Уже другой сын Всеволода Большое Гнездо, не Дмитрий, его звали Ярослав- Федор, в 20-е годы XII века дает одному из своих сыновей собственное крестильное имя Федор, тогда другого своего сына называет своим мирским именем Ярослав, и в семье появляется Ярослав Ярославич. Вот это последнее, конечно, в корне противоречило исконной родовой традиции и было делом, неслыханным по тем временам.

Вообще, во многих европейских династиях на первый план очень отчетливо выступает тенденция к совпадению имени отца и имени сына. Уж очень заманчив был такой ход с точки зрения преемственности власти. При этом такой принцип, как я уже сказал, явным образом радикально противоречил архаической родовой практике. У Рюриковичей повтор имени живого отца становится возможным только тогда, когда исконные мирские имена, языческие по своему происхождению, сменяются христианскими. Можем ли мы утверждать, что с тотальным распространением христианских имен у князей родовые принципы, с которых я начал свой рассказ, были полностью позабыты? Скорее всего, нет. Они только принимают несколько иную форму и воплощаются при помощи иных терминов и понятий. Вот в оставшееся короткое время я и попытаюсь рассказать — как.

Мы знаем, что мирские языческие имена Рюриковичей отличались от имен всех остальных людей Древней Руси, между ними существовала некоторая граница. Иными словами, хотя имена Рюриковичей были похожи на имена других знатных людей, большинство княжеских имен употреблялись только князьями. Действительно, в летописи действуют бояре, воеводы по имени Творимир, Мирослав, Жирослав, Хотимир, но при этом имя Ярослав, Святослав или, скажем, Всеволод может носить исключительно князь. Далеко не любое имя годилось для князя, и большинством княжеских имен мог быть назван человек некняжеского происхождения. С христианскими же именами Рюриковичей дело обстояло сходным и одновременно несходным образом. Потому что, с одной стороны, именем Георгий, Михаил, Андрей, Федор, Борис при крещении мог быть назван любой человек, не только князь, но при этом далеко не любое имя из христианского именослова годилось для правителя в качестве крестильного. Тут князья проявляли известную щепетильность.

Очень рано, в домонгольский период, формируется такой круг христианских имен, пригодных для князей Рюриковичей. Именно этими именами с крайне незначительными процентами нововведений династия ограничивается на протяжении всего своего существования, то есть до конца XVI века. Таким образом, христианские имена в полном смысле остаются родовыми, они передаются от предков к потомкам. При этом довольно любопытно следующее обстоятельство. В домонгольский период, когда у князей сохраняются эти две параллельные системы именования, и в качестве родовых еще могут выступать языческие по происхождению имена, наблюдаются своеобразный синкретизм - или неразборчивость в почитании христианских святых тезок. Князь, названный в крещении Андреем, может числить среди своих покровителей всех святых Андреев, будь то Андрей Первозванный, Андрей Стратилат или Андрей Критский. Князь, носивший в крещении имя Федор, был связан со всеми многочисленными святыми Федорами. Правда, конечно, в случае с Федорами, например, в первую очередь выделялись фигуры святых воинов - святого воина Тирона и воина Стратилата. Вообще, князья при выборе патрональных своих святых тяготели явно к милитарной атрибутике. Если на изображении святых есть копье, меч, щит, значит, берем. Хотя бы если конь изображен боевой, то тоже берем. Потом этот принцип немножко ушел из жизни, но раньше это именно так и происходило.

Это вообще интересная проблема - как на ранних этапах в XI веке подбирались пригодные для князей христианские имена, из чего они складывались. Видимо, большую роль при этом сыграли святые воины. При этом князья очень даже переносили воинскую атрибутику на других святых, которые ею не обладали. Например, в качестве архистратига - предводителя небесного войска - в Древней Руси изображался не только архангел Михаил, но и архангел Гавриил. И мы действительно находим имя Гавриил в княжеском именослове.

Я это рассказываю потому, что в определенном смысле отождествление святых покровителей было для князей домонгольского периода гораздо важнее их различения. Последнее их как бы совершенно не интересовало. В первую очередь это, конечно, относится к святым тезкам. Позднее, когда языческие имена уходят из княжеского обихода и полностью сменяются именами христианскими, мы, как ни странно, можем наблюдать совершенно иную картину. Если в отношении христианских имен не существовало запрета на повтор имени живого отца, то что происходит? Ничто не мешало князю Рюриковичу быть Иваном Ивановичем или Василием Васильевичем. Мы знаем таких князей, однако каждый из этих поздних Рюриковичей чтит среди своих покровителей уже строго определенного святого.

Кроме прямых указаний, во чье имя был крещен князь, мы располагаем массой свидетельств такого особого почитания. Например, начиная от мерных икон (мерные иконы - это что-то вроде данных из роддома в современном мире: когда рождался младенец, рисовали иконы его патронального святого, и она часто соответствовала его росту, в точности повторяла размеры младенца). Так вот - мы знаем такие указания, начиная от мерных икон до поминальных записей скончавшегося князя, потому что там уточняется, на память какого святого надо было молиться. И опять мы сталкиваемся с тем, что здесь наблюдается строгая закономерность. Если князя XIV-XVI века зовут Иван Иванович, то отец его мог быть крещен в честь Иоанна Предтечи, а он сам - в честь Иоанна Лествичника или Иоанна Иерусалимского. У князя же Семена Семеновича отец был наречен в честь Симеона Столпника, в то время как сам он получал имя в честь Симеона Богоприимца. Соответственно, Василий Васильевич Темный был наречен в честь Василия Анкирского, а его отец Василий Дмитриевич I - в честь Василия Великого. Иными словами, мы видим, что отец и сын были тезками, от этого никуда не денешься, и это было на пользу с точки зрения их преемственности власти и властных привилегий. Надо учитывать, что параллельно с этим процессом идет централизация власти на Руси. В то же время они как бы не были тезками, что соответствовало духу исконно родовой традиции. Разумеется, такое сознательное расподобление святых покровителей не было случайным и не определялось только календарем.

Кроме этой прямой закономерности, есть и косвенные данные, подчеркивающие сверхщепетильное отношение к распределению патрональных святых в княжеской семье. Если княжичу давалось имя умершего предка, то святой покровитель для предка и потомка обязательно выбирался один и тот же. Ну, например Даниил - сын Ивана Калиты - был назван, как и его прадед, Даниил Александрович Московский, именно в честь Даниила Столпника, а не, скажем, в честь пророка Даниила. Любопытно при этом еще одно косвенное доказательство системы распределения святых покровителей в семье. В XIV-XVI века в княжеской семье два родных брата, живущих одновременно, бок о бок, вполне могли носить одно христианское имя одновременно, при этом святой покровитель таких братьев-тезок был обязательно один и тот же. Ну вот у уже упомянутого мною Василия Васильевича Темного было два сына, вне всякого сомнения, крещеных в честь Андрея Стратилата, а два сына Юрия Звенигородского – Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный - были крещены, по-видимому, в честь Дмитрия Солунского. Я подчеркну, что речь идет о детях, которые жили в семье в одно и то же время, однако, если младшего ребенка называли в честь умершего старшего, то действовали по тому же самому принципу. Например, в 1476 году у Ивана III умерла дочь Елена, которая была крещена в честь святой царицы Елены - матери Константина Великого. Через 10 дней после ее смерти у князя Ивана родилась еще одна дочь, святой покровительницей которой стала тоже, конечно же, царица Елена. Таким образом, у поздних Рюриковичей святые покровители детей-тезок должны были совпадать, а святые покровители отца и сына - непременно различаться. При том, я уже говорил, что для ранних и поздних Рюриковичей годилось далеко не всякое христианское имя, только определенный набор, и круг этих княжеских христианских имен всегда оставался довольно замкнутым и ограниченным. И вот в оставшиеся 5 минут я расскажу последнее, что связано с христианскими именами.

Итак, в XV-XVI веке новорожденному в семье дается родовое имя, ничего не изменилось, но теперь это имя уже из христианского именослова. Как известно, перечень имен содержался в святцах, где каждый день оказывается очень тесным образом связан с памятью святых. Календарь, таким образом, не мог не играть хотя бы какой-то роли в имянаречении. И я уже предвижу вопросы: вы спросите - какой? Иными словами, имя ребенка могло как-то связываться с датой его появления на свет. Связь эта могла быть довольно нелинейной. С одной стороны, ребенка могли называть непосредственно в честь святого, в день памяти которого он родился, однако к определенному времени на Руси появляется несколько разных обычаев наречения. Например, наречение по восьмому дню, то есть именем того святого, память которого приходится на 8-ой день после его рождения. Также, видимо, и 40-ой день был важен. Младенца могли называть по дню крещения, а если выбирали имя для девочки, то могли отсчитывать в святцах какое-то количество дней от дня ее рождения назад - с мальчиками такого делать было нельзя. При этом Рюриковичи далеко не всегда называли в строгом соответствии с церковным календарем. Я опять подчеркну важную для меня мысль, что будущий правитель должен был получить родовое христианское имя, а ориентация на календарь могла быть довольно приблизительной, а иногда и отсутствовать вовсе.

Итак, в домонгольский период князь получал два имени – родовое, языческое по происхождению, и христианское, постепенно становящееся родовым. При этом на календарь не очень-то оглядывались. Память святых при отсчете времени, по-видимому, начинает играть заметную существенную роль на Руси не очень рано, скорее всего, с конца XI столетия. Лишь с рубежа XI-XII веков всякое событие начинает регулярно связываться с именем того святого, в день памяти которого оно происходит. Разумеется, такая актуализация с календарем не может пройти незаметно для принципов наречения. Действительно, уже в XI веке князь, с одной стороны, должен был получить христианское имя, которое носили его предки, то есть родовое имя, - с другой стороны, дата появления его на свет прочно связывалась с именем святого. И вот получается так, что очень часто на день рождения этого княжича приходится день памяти какого-то святого, совершенно не подходящего для наречения Рюриковича.

В результате, у княжича оказывается как бы два христианских имени. Одно предназначено ему родовой традицией, а другое — выпавшее волей случая при его рождении. Родовое христианское имя становилось его публичным, официальным княжеским именем, и подданные его знали, прежде всего, под этим именем. Календарное же его имя оказывается второстепенным, но при этом более интимным, частным, связанным с его личной жизнью. Не исключаю ситуацию, когда его знал только духовник князя или какие-то ближайшие члены семьи. Для Ивана Грозного таким вторым христианским именем было имя Тит, для его отца Василия III - Гавриил, для его деда Ивана III  - Тимофей, для сына Ивана Грозного Дмитрия, того самого убитого в Угличе, таким именем было имя Уар. Характерна в этом отношении композиция нательного образка одного сына Ивана Грозного, Ивана Ивановича. Этот образок принадлежал его крестному отцу и, судя по всему, был связан с днем рождения и днем крещения царевича. На лицевой стороне образка был изображен Иоанн Лествичник, а на оборотной стороне - святой Марк, епископ Арефусийский, и другой святой — Кирилл Дьякон. Царевич известен под своим родовым христианским именем Иван, которое совпадает с именем отца. При этом, подчеркну, наша закономерность работает и здесь: у Грозного был святой покровитель Иоанн Предтеча, а у наследника - Иоанн Лествичник, все чисто! Родился же царевич в день памяти святого Марка Арефусийского и Кирилла Дьякона. Их имена совершенно не годились для официального имени царского сына, но при этом всю жизнь они, видимо, сопровождали его в качестве дополнительных. Перед нами, таким образом, чтобы не останавливаться на этом подробнее, своеобразная двуименность Рюриковичей, которая в чем-то сильно напоминает прежнюю двуименность домонгольскоговремени.

Я напомню, что раньше князья носили языческие имена, под которыми они правили. Христианские же имена для значительной части Рюриковичей оставались как бы в тени, они упоминались гораздо реже. Со временем формируется круг христианских имен, а родовые языческие имена постепенно уходят из обихода. При этом сама двуименность как модель княжеского именования не исчезает: у князей, как мы видим, могут быть вторые христианские имена, теперь уже связанные с датой их появления на свет. И вот эта модель двуименности, конечно, тесным образом связана с той двойной генеалогией, которую Рюриковичи приобретают с момента крещения Руси. Каждый князь включен в мир предков-властителей, связь с которыми является основой его собственного права на власть, но в то же время он связан как со своими небесными покровителями, христианскими святыми, так и с небесными покровителями всей своей родовой линии. И вот двойное именование князя, таким образом, определяет его существование в двух генеалогических перспективах, которые нисколько не противоречат и не исключают друг друга, а, напротив, выгодно и эффектно дополняют. На этом я, пожалуй, и закончу — большое спасибо за внимание!

Обсуждение лекции

Борис Долгин: Спасибо большое. Я начну наши вопросы с двух вещей. Язык имен очень напрашивается на использование в лингвистических задачах. Вы пробовали с этим работать?

Федор Успенский: Спасибо, несколько неожиданный вопрос. Я, во-первых, не являюсь лингвистическим композитором - если употреблять шахматный термин.

Борис Долгин: Явно эти сообщества недалеки.

Федор Успенский: Совсем недалеки, и, наверное, можно было бы сочинить какие-то задачи, я сам не занимался. Может быть, представленные вам сегодня данные еще не очень вошли в научный обиход; может, они не всех убеждают, чтобы ими оперировать. По крайней мере, такие лингвистические задачки неизвестны, хотя я слышал, что вроде бы в РГГУ кто-то пытался, может быть, на каких-то олимпиадах такое попадается.

Борис Долгин: И второе – в разных традициях есть явление вторых имен. Только уже в рамках сегодняшней лекции вы сказали, что как минимум в двух традициях есть системы двойных имен. Насколько механизмы вот этой двойственности имени в разных традициях вам кажутся связанными, как их можно типологизировать?

Федор Успенский: Спасибо, это очень важный, по-моему, вопрос. И очень интересный. Я не уверен, что я на него могу ответить исчерпывающе, но, конечно, определенная типология здесь выстраивается. Мы с вами относительно русского языка живем в убеждении, что у человека одно имя, во всяком случае - у большинства из нас. Это утверждение показалось бы странным средневековому человеку, потому что их многоименность не смущала, а даже ими приветствовалась. В одной исландской саге даже говорится, что чем больше у человека имен, тем больше у него удачи. Уж не знаю, что вкладывалось в эти слова, это не очень понятно из текста, но факт остается фактом. Конечно, такая многоименность, которую я описал на русском материале, отчасти была и в других странах. В странах Восточной Европы и в Скандинавии, хотя тут типология выстраивается и легко, и сложно одновременно, потому что очень по-разному относились к акту имянаречения на Руси и в какой-нибудь Скандинавии. Скандинавы, в отличие от русских, с приходом крещения совершенно не избавились от языческих имен. У них не было идеи, что каждый христианин должен обладать христианским именем. Вовсе нет. Мы повсюду встречаем какого-нибудь епископа по имени Торлак или архиепископа по имени Одинкар. И самих носителей этих имен, в общем, хотя они духовные лица, не смущает, что их имена содержат в себе элементы имен языческих богов – Тор, Один и так далее. Они просто не обращают на это внимания.

Борис Долгин: Прошу прощения, а такое вообще может быть? Такое стирание семантики в случае живых корней - очень понятных, а не каких-то забытых.

Федор Успенский: Конечно, на это все-таки какое-то внимание обращалось. Трудно поверить, что епископ по имени Торлак никогда не задумывался над своим собственным именем. Более того, есть какие-то глухие, косвенные данные, что в Исландии XII-XIII века епископ очень боролся с тем, что названия дней недели содержат в себе имена языческих богов, настолько боролся, что запрещал своей пастве их использовать. И надо сказать, что исландский язык в этом смысле здорово выделяется из других германских языков, потому что там дни недели не содержат тех привычных имен языческих богов, которые мы находим в немецком языке или английском.  Возможно, его реформа имела некоторый успех. Я объясняю для себя такие казусы тем, что на Западе (даже сейчас я говорю не про католицизм и православие, я скорее говорю про западное и восточное христианство) процесс имянаречения и процесс крещения не были так жестко увязаны друг с другом, как они были увязаны на Руси и в восточной церкви. Грубо говоря, ребенка могли крестить, не очень заботясь о выборе имени. Это были два разведенных во времени и в сознании акта. Вероятно, это и привело к такому странному сосуществованию - когда христиане носят причудливые имена, явно языческие по происхождению. Мы тоже знаем интересные примеры, когда на Руси составитель ценной рукописи оставил подпись, что это он написал рукопись, и назвал себя поп Упырь Лихой. Лихой - это прозвище, хотя отличить имя от прозвища в ту эпоху было практически невозможно, а имя Упырь - это явно его нехристианское имя, при этом он является священником, и надо полагать, что у него было какое-то другое христианское имя. Так что время от времени что-то похожее на Руси мы видим, но все-таки Русь в этом смысле гораздо более консервативно себя ведет.

Более того, в тех странах, где тоже была двуименность - в Венгрии, отчасти в Польше и Италии, - это ни на каком этапе не превратилось, во-первых, в систему; во-вторых - в средство манипулирования властью. Так и не превратилось в семиотическую систему. Это не использовалось как прямой инструмент, последовательно демонстрировавший преемственность власти и властных привилегий. На отдельных этапах существования двух имен - языческого и христианского - что-то похожее могло быть, но нигде это не было ни жестким законом, ни правилом, ни закономерностью. И потом постепенно эта система двойного именования ушла из стран - и ушла безвозвратно, ни во что не превратилась, в то время как на Руси она трансформировалась в интереснейшую систему. Чем это объяснить? Не знаю - может быть, невероятной, особой интересностью и живучестью рода Рюриковичей, с которыми мы имеем дело.

Роман: На Руси было представление мир земной и мир небесный. Вы очень хорошо показали, как покровитель рода из мира земного переходит под покровительство святого из мира небесного, но если я правильно понял вашу мысль, то этот ассоциативный ряд можно продолжить, и эти ассоциации приводили к очень интересным закономерностям. Хотелось бы, чтобы вы это как-то подтвердили или опровергли. Святой Дмитрий и Святой Георгий, изображенные на иконе, поскольку были покровителями византийской царской семьи, ассоциировались с русскими иконами Бориса и Глеба и, соответственно, ассоциации эти распространялись не только на иконы, но и на имена. В результате, когда называли в честь Бориса и Глеба, потом перешли на Дмитрия и Георгия, то уже последующие поколения в память Бориса и Глеба стали называть Дмитриями и Георгиями.

Федор Успенский: Такие своего рода отдаленные рифмы.

Роман: Это даже не рифмы, а ассоциативный ряд. Правильно я вас понял?

Федор Успенский: Не совсем. Сейчас я попробую, как смогу, ответить на эти вопросы. Что касается имен Бориса и Глеба, то поскольку эти святые принадлежат к княжескому роду, они довольно рано начали почитаться в княжеской семье, еще до своей общерусской канонизации. Дело не в том, что имена Борис и Глеб одно по происхождению тюркское, а другое – скандинавское, и с  христианством не имеющие никакой связи. Они не то что исчезли из княжеского именослова. Поскольку эти два брата почитались как святые, то они, наоборот, получили иной статус. Помимо имен Роман и Давид, имена Борис и Глеб тоже стали христианскими. Мы довольно быстро начинаем видеть ситуацию, когда отдаленные родственники Бориса и Глеба называют своих детей, четырех сыновей, именами Борис, Глеб, Роман и Давид. Никаких других имен у этих княжичей – Бориса, Глеба, Романа и Давида - мы уже не видим. То есть это их и крестильные имена, и родовые одновременно. Так что в этом смысле имена Борис и Глеб просто поменяли свой статус - они превратились из языческих по происхождению в христианские. Но какие-то ассоциативные ряды между именами, безусловно, князья выстраивали. Так, в частности, видимо, образовывались довольно странные именные пары. На протяжении всего рода Рюриковичей можно найти штук шесть Святославов-Николаев, у которых родовое имя Святослав, а в крещении они получали имя Николай. Это не значит, что каждый следующий Святослав-Николай назывался в честь предыдущего. Часто это довольно здорово отдаленные ветви рода. Тут явно работает какой-то ассоциативный ряд. Почему-то стремились княжича по имени Святослав назвать в крещении Николай. Может быть, сыграл роль календарный культ. Не знаю, не могу ответить.

С другой стороны, есть явная тенденция к сближению таких имен, как Мстислав и Федор. Я в своем выступлении назвал одного Мстислава Великого, которого называли в крещении Федор. На самом деле, судя по княжеским печатям, если у них правильная атрибуция, то таких Мстиславов-Федоров было гораздо больше. Так что, безусловно, при имянаречении работали такие суггестивные законы, но это настолько тонкая и эфемерная субстанция, что не всегда легко ее уловить, «сфотографировать», потому что уж больно тонкая и деликатная материя - с чем ассоциировалось в княжеском роду то или иное имя. Но я думаю, что сама постановка вопроса совершенно верная, и искать все равно надо. Я не уверен, что мы здесь на выходе получим некоторую систему, а вот какие-то интересные данные, связанные с ассоциациями, с коннотациями имен, наверняка уловить все-таки можно будет. Ассоциативность того или иного имени работает, например, в том случае, когда какие-то княжеские имена, напротив, исчезают из княжеского рода. Таких имен не так много, но, тем не менее, они есть. Это само по себе для исследователя подарок - когда было имя и почему-то пропало.

В этом смысле очень интересно, что был эпизод в княжеской истории, связанный с убийством Бориса и Глеба. В этом оказался вроде бы повинен, если верить русской летописи, Святополк Окаянный, о котором я сегодня говорил, и, казалось бы, имя Святополк должно быть выдрано из княжеского рода клещами. Ничего подобного не происходит. Ближайшие поколения после такого драматического события, как убийство Бориса и Глеба, спокойно называют своих детей Святополками (без эпитета Окаянный, конечно), но, тем не менее, имя Святополк никуда не девается. Какие же имена исчезают из княжеского рода? Таких примеров очень мало. Но одно имя — Судислав — действительно ушло из княжеского рода. Так звали одного из сыновей Владимира, брата Ярослава Мудрого, чья династическая и личная судьба сложилась таким образом, что, будучи молодым князем, он попал в поруб – тюрьму. В результате династической борьбы его посадили в темницу, где он просидел без малого 30 лет. Его оттуда вывели племянники, которые делали это тоже с некоторой опаской – а вдруг этот несчастный узник сейчас возьмет - и предъявит свои претензии на власть, на что с родовой точки зрения он имел право? Он один из самых старших, кто остался к тому времени на арене междинастической борьбы, но он никаких властных прав не потребовал, а, напротив, попросил, чтобы его постригли в иноки, на что племянники с готовностью согласились, и очень скоро после своего пострига он умер. Так вот, эта несчастная судьба Судислава Владимировича сыграла роковую роль для его имени. Это имя больше ни разу не повторится в династии Рюриковичей, потому что как-то, видимо, не захотелось, чтобы твой ребенок хотя бы отчасти повторил судьбу этого несчастного князя-инока. Это пример, который охватывает почти всю династию Рюриковичей.

С другой стороны, мы время от времени видим примеры, когда популярное княжеское имя Даниил на несколько поколений исчезает из княжеской семьи. Начинаешь задумываться и распутывать это проблему. Выясняется, что несколько княжичей подряд рождались в семье, их называли Даниил, после чего они умирали во младенчестве. Или приходила чума - и они умирали во младенчестве, или умирали по неизвестным причинам. Короче говоря, это явно вызывало у князей нежелательную ассоциацию, и при желании, имея под рукой генеалогическую таблицу, можно показать, как на некоторое время имя Даниил исчезает из княжеского рода. Потом трагические ассоциации, связанные с этим именем, потихоньку исчезают и забываются, и опять мы видим, что имя Даниил все-таки присутствует в роду. Так что какие-то такие ассоциативные ходы явно были, но, я боюсь, я не всегда способен четко их отрефлектировать.

Голос из зала: Вы практически ответили. А про убийство Святополка вы подтверждаете, что это имя продолжало присутствовать, потому что это является одним из аргументов тех, кто опровергает этот описанный рассказ, что он Окаянный?

Федор Успенский: Аргумент тех, кто продолжает рассказ, заключается в том, что это имя продолжают использовать?

Голос из зала: Да. Соответственно, как такое могло быть? Тогда я правильно понимаю, что в отношении этого имени Ярополк…

Федор Успенский: Святополк.

Голос из зала: Извините, Святополк. Продолжает действовать…

Федор Успенский: Меня как раз очень радует, что вы их путаете, значит, мой тезис о варьировании имен сработал.

Голос из зала: Я правильно понимаю, что в отношении этого Святополка подтверждается эта теория? Потому что этим именем продолжали называть внуков? Есть это? Или все-таки есть какое-то отличие?

Федор Успенский: Если я правильно понял ваш вопрос, то, безусловно, подтверждает. Именем Святополк, несмотря на произошедшее кровавое событие, продолжают называть. Понимаете, русские князья в этом отношении были устроены несколько иначе, чем мы. У нас есть довольно ясное отношение к истории убийства Бориса и Глеба. Мы не знаем, кто убил, продолжаем спорить, но на том, что это было роковым событием в истории Руси XI века, мы, в общем, наверное, согласимся. Это совсем не означает, что сами князья считали это роковым убийством. То, что они к этому относились плохо, — безусловно; то, что для них это было братоубийством и войной, – несомненно, так, но они явно рассматривали историю с Борисом и Глебом как внутриродовой конфликт, каковых было немало, своего рода беспредел. Убийца допустил поведение, так сказать, не по понятиям, но, тем не менее, это внутриродовой конфликт, династическая распря, некое звено в череде других династических конфликтов. Я не упрекаю их в каком-то специальном равнодушии, вовсе нет. Это, скорее, другой тип реакции на современные события. Владимир Мономах значительную часть свой жизни враждовал с черниговским князем Олегом Святославичем, очень интересным персонажем (его в крещении звали Михаил). Так вот, враждовал он с этим Олегом Святославичем вовсю. И войны были, и дети Мономаха участвовали в этих войнах, более того, один из сыновей Мономаха даже погиб в этой междоусобной борьбе за власть, погиб именно по вине Олега Святославича. Потом, как-то между делом, выясняется, что этот Олег Святославич — крестный отец погибшего князя. Выясняется не потому, что Мономах его в этом упрекает. Сохранилось замечательное, видимо, аутентичное, письмо Мономаха к Олегу, где он призывает того к примирению. Смерть сына — это огромное событие, но надо забыть, перешагнуть через это и дальше продолжать наши княжеские дела, примерно так пишет Мономах, казалось бы, своему злейшему врагу Олегу. Отчасти то же самое и в случае со Святополком. Я не хочу сравнивать два этих примера, со Олегом и со Святополком, но Рюриковичи, по-видимому, оценивали конфликт между Святополком и Борисом и Глебом несколько иначе, чем оцениваем его мы сегодня. Для них убийство Бориса и Глеба, судя по всему, не было достаточным поводом для того, чтобы напрочь исключить имя Святополка из родового обихода.

Борис Долгин: Даже если они полагали, что это таки он был.

Федор Успенский: Видимо, да, потому что логика такая: мало ли что случается на войне. Была борьба за власть.

Голос из зала: То есть аргумент, который предъявляют, не работает?

Борис Долгин: Вопрос заключается в том, можно ли считать, что отсутствие изменения в статусе имени Святополк ничего нам не говорит в подтверждение концепции, что это не Святополк?

Федор Успенский: Спасибо, Борис, да. Ну, пожалуй, что ничего не говорит, потому что тут мы имеем дело просто с другой оценкой. Для родовой традиции, видимо, безусловное убийство Бориса и Глеба, кто бы ни был убийцей, было событием значимым, но не фатальным. И оно не выкидывало, не отторгало родовое имя князя только из-за этого. Действительно, споры о том, кто убийца Бориса и Глеба, ведутся, споры эти связаны со многими аргументами. Вы, наверное, знаете, что существуют независимые от летописи тексты, согласно которым убийцей является вовсе не Святополк Окаянный, а кто-то другой. Таким образом, считают приверженцы этой теории, перед нами едва ли не первый случай идеологической фальсификации истории — она вся сконструирована Ярославом Мудрым, чтобы выставить Святополка Окаянного убийцей. Я могу честно сказать, что у меня нет решительного и ясного ответа на вопрос, кто убил Бориса и Глеба. Я обращу ваше внимание на то, что убийство Бориса и Глеба совсем, конечно, никуда не годилось, но в этом междинастическом конфликте, вообще говоря, Святополк был скорее на правой стороне, потому что он был старшим в роду, и по всем понятиям Киев полагалось отдавать после смерти ему.

Голос из зала: Зачем ему убивать, если он и так был на престоле?

Федор Успенский: Он не был на престоле. Он был некоторое время, потом он привел войска своего тестя Болеслава, но так можно сказать, что и Болеслав был. Я не спорю с вами, ваш вопрос совершенно правомерен, и я себе задаю такие же вопросы. Куда делся Святослав, который, кстати говоря, тоже погиб в этом конфликте, но его не упоминают ни источники, ни церковь, и святым он не стал в отличие от Бориса и Глеба? Тут действительно больше загадок, чем ясности.

Ирина: У меня вопрос по выпавшим именам. Александр Невский. Почему имя Александр больше нигде не упоминалось?

Федор Успенский: Имя Александр у Рюриковичей повторялось. Другое дело, что само имя Александр появляется на удивление поздно в роду Рюриковичей. Александр Ярославич Невский был если не первый, то второй или третий носитель этого имени в княжеском роду. Потом имя Александр повторялось. Самый интересный вопрос в том, в честь кого был крещен Александр Невский, это не очень понятно, ведь я не случайно говорил о том, что русские князья особенно любили святых воинов, а среди святых с именем Александр довольно мало воинов, святые, носившие имя Александр, в основном были клириками и епископами. В то время, как на печати Александра Святославича вроде как изображен святой воин, там есть, правда, и изображение святителя. Ну, чтобы не заводить вас в какие-то дебри, скажу, что есть теория (пока непонятно, как ее обосновать), что он вообще среди своих патрональных покровителей числил Александра Македонского, который святым на тот момент вроде бы не был. Это как в анекдоте про памятник Гоголю: кто же «Муму» написал? - Тургенев. - А почему тогда памятник Гоголю? Так и здесь. Почитался Александр Македонский, но крестили его в честь какого-то другого святого Александра - и до сих пор непонятно какого. Это одна из гипотез. Я бы не хотел настаивать на ней, но действительно образ Александра Македонского именно в этот период, когда появляется имя Александр, получает особое распространение. Вы знаете, например, изображения Александра Македонского на православных соборах.

Ирина: Я имела в виду именно прямых его потомков – внуков, правнуков и т.д.

Федор Успенский: Я не помню, чтобы оно полностью исчезало из именослова, но я сейчас сходу не вспомню точно всех имен внуков и правнуков Александра Ярославича. Я попробую проверить, спасибо за вопрос.

Ирина: Иван, Даниил, Дмитрий, Василий, Андрей, Федор.

Федор Успенский: Ну да, пожалуй, не скажу в точности почему. Конечно, можно подумать о том, что он принял постриг и сменил свое имя, но не уверен, что в этом дело, попробую подумать об этом, спасибо. Хотя у внуков Александра Ярославича имя Александр все же воспроизводится – вспомним хотя бы Александра Дмитриевича и Александра Даниловича, они, правда, рано умерли.

Голос из зала: Скажите, пожалуйста, вот то, что я услышал о процессе имянаречения, является элементом так называемого династического дискурса, да? И, соответственно, имя выполняет схему династического правосознания: передачу по наследству и сохранение рода. Но при этом я помню, что еще в названии лиц фигурировала тема власти. И тут появляются вопросы, связанные с внесением сюда некоторого проективного измерения, то есть здесь еще можно каким-то образом домыслить функцию проекта. Если исходить из того, что имя является в то же время схемой, организующей мышление и действие, и что имя, по вашему мнению, является социокультурным оператором, через него передается эта историческая линия и дальнейшие последствия, то при помощи имени можно моделировать дальнейшее развитие событий, через действия потомков. Учитывая, что семьи были многодетные, и семья правителя составляла костяк правящего сословия?

Борис Долгин: Что-что? Семья составляла костяк правящего сословия? Вы о чем?

Голос из зала: Может быть, являлась ядром? Я не буду на этом наставить, я предполагаю.

Федор Успенский: То есть вы хотите сказать, что у власти были кланы?

Голос из зала: Да. И через имена можно было планировать дальнейшую судьбу развития страны или той области, которой управляли.

Федор Успенский: Я, честно признаюсь, может быть, не все понял в вашем вопросе, потому что ряд формулировок, я подозреваю, носят общий смысл. Я бы сформулировал иначе. Если я правильно понял ваш вопрос, имянаречение – всегда реплика правителя, направленная, во-первых, на сиюминутную ситуацию, но в том числе и на будущее, конечно. Когда мы видим простую закономерность, что вот есть князь по имени Изяслав, который всю свою жизнь княжит в Курске и умирает на этом курском столе, а потом в семье его родственника рождается ребенок, того называют Изяславом и тоже потом, со временем, когда он возмужал, сажают в Курске, то из этого выстраивается некоторая сцепка между именем и возможным княжеским столом, который впоследствии получит тот или иной сын. Часто эти планы, к сожалению, не оправдывались, но тогда история Руси не была бы такой интересной: назвал Изяславом – значит, он всю жизнь будет княжить в Курске. Чаще всего такое не получалось, но, тем не менее, попытка оперировать, манипулировать этим явно была. И явно, когда отец называл младшего родича Изяславом в честь старшего, недавно умершего в Курске, он вкладывал в это имянаречение и имел в виду простое обстоятельство, что со временем тот получит Курск. Мы не всегда можем проследить такую корреляцию как некоторую систему. Тем не менее, на некоторых отрезках мы можем эту систему восстановить и реконструировать. Конечно, все факты имянаречения как-то были связаны и с будущим тоже. Выстраивалась перспектива, которая учитывала прошлое, настоящее и будущее. Несомненно.

Борис Долгин. Фото Н.Четвериковой

Борис Долгин: Я только не совсем понял в вопросе эту метонимию - династия и власть. Династия - она и есть династия властвующих, она и есть власть.

 

Федор Успенский: Они и есть носители власти. Понимаете, на мой взгляд, в средневековое время (может быть, я и ошибаюсь) Рюриковичи - единственная столь многочисленная династия, которая так долго правила одной территорией на одном основании - только на праве крови. Более 600 лет они правят только потому, что каждый следующий Рюрикович является сыном предыдущего. Никакого другого основания, кроме права крови, в основе этого не лежит. Мне не приходят на ум средневековые династии, которые были так живучи. То, что я сейчас говорю, я говорю неуверенно, потому что мне бы хотелось посмотреть и сверить, правят ли они более 600 лет. Получается больше, да? Ну, хорошо. Давайте тогда не будем грешить против исторической истины и будем говорить, что это одна из самых долговечных династий.

Борис Долгин: Что же касается проективности, мне кажется, вы действительно говорили и вновь повторили о проективности части судьбы нарекаемого, а проективность части страны и территории? Еще про это был вопрос.

Федор Успенский: Признаюсь, я не очень понял эту часть вопроса. Может быть, вы раскроете?

Голос из зала: Очень коротко я попробую. Я имею в виду, что помимо власти и правления присутствует еще функция управления. И я предполагаю, что тот, кто будет на следующем этапе или через шаг стоять у кормила, будет управлять, то есть он будет каким-то образом направлять движение дальнейшее страны. А если предположить, что имя так или иначе является схемой его последующего действия, т.е. он предполагает, что его предок действовал так, то и это направляет его действие в дальнейшем.

Федор Успенский: На самом деле ваш вопрос, если я правильно понял, сводится к тому, насколько вместе с именем приходил образец поведения будущего князя?

Голос из зала: Правильно.

Федор Успенский: Это, кстати, интересный вопрос. Я не уверен, что это так, потому что слишком бурной была история Руси XI-XII веков, чтобы можно было так неукоснительно и буквально повторять предыдущие образцы. Все менялось мгновенно - и на мгновенность этих изменений все время приходилось реагировать. То есть я бы не сказал, что вместе с именем, скажем условно, Изяславу Курскому в руки давался и чей-то стиль правления. Тут, пожалуй, место было для индивидуального маневра. Мы не видим такого клонирования образцов, связанных с именами. Хотя отдельные случаи, вероятно, могли быть. Понимаете, когда Владимира Мономаха нарекал, о чем он сам пишет, Ярослав Мудрый в честь Владимира Святого, потому что он становится Владимиром-Василием, какой-то момент отождествления не только имен, но и будущего могущества политики, если угодно, в это тоже вкладывался.

Борис Долгин: Это можно рассматривать как некоторый намек, который мог быть использован, но в зависимости от обстоятельств.

Федор Успенский: Родители задавали некоторый вектор, но внутри этого вектора, конечно, уже было большое пространство для маневра. Человек мог повторять поступки своего замечательного предка. Мог, наоборот, его не принимать и вести себя как-то иначе. Примеров такого рабского копирования в голову сейчас не приходит. Хотя - спасибо, теперь я понял вопрос, я подумаю.

Голос из зала: Здравствуйте. Я хотел бы спросить, почему настолько редко князьям давали имя Рюрик?

Федор Успенский: Это интересный вопрос. Его действительно дают редко, но, тем не менее, дают. Здесь важна даже не частотность, с которой это имя появляется, а тот промежуток, который разделяет варяга Рюрика, пришедшего править на Русь и ставшего основателем династии, и уже последующих Рюриков, которых отделяло от него много поколений. По-видимому, первое появление имени Рюрик после того легендарного, замечательного Рюрика, основателя династии, связано, как ни странно, с некоторой тупиковой ветвью, с изгойством семьи, которая на глазах теряла права на власть. И, видимо, желая поймать хотя бы что-то, они использовали такое архикозырное имя и назвали ребенка Рюриком. Потому что власть действительно буквально выпадала из рук этих князей из-за ряда довольно печальных обстоятельств. После этого имя Рюрик часто не появляется в княжеской династии, хотя среди его носителей были совершенно замечательные князья, которые составили отчасти славу династии Рюриковичей. Один из них - Рюрик Ростиславич, стал киевским князем, в крещении он был Василием. Почему Рюриков называют Рюриками - не всегда понятно, но, видимо, это имя все-таки довольно долго остается козырным. Его используют в экстремальных условиях как парашют, который позволяет обезопасить от некоторых плохо складывающихся обстоятельств.

Борис Долгин: А почему все-таки так нечасто к нему прибегали, с такими длительными перерывами? Ведь остальные имена как будто бы транслировались для последующих князей. Как это могло интерпретироваться?

Федор Успенский: Понимаете, Рюрик, который пришел править на Русь и стал основателем династии, для всех являлся очень отдаленным предком. Та монотонность имянаречения, о которой я говорил, связана с тем, что умер дед – внука тут же назвали в честь деда, умер прадед – тут же назвали правнука в честь него. Всегда оказывались более близкие родичи, чьи имена надо было тут же использовать. А Рюрик… Эта фигура чем дальше, тем больше становилась прошлым династии, страны, и к ней прибегают больше как к исключению. Был более актуальный порядок имен, которые, как только имена «освобождались», надо было использовать.

Андрей Винокуров: Вы упомянули, что князья имели особые, не такие, как  бояре и прочие, имена, что это имя во многом подтверждало их легитимность. Только тот, кто так называется, может править. Потом вы рассказали, что с христианскими именами потом была другая ситуация, хотя их конкретно называли в честь князя. Получалось родовое христианское имя. Но все равно, не кажется ли вам, что (почему и смутные времена пошли) христианское имя, которое давалось  в честь кого-то конкретно, но его все равно может носить любой, смыло в сознании легитимность, разрушило границу?

Федор Успенский: Спасибо. Отчасти вы правы. Просто это был не мгновенный процесс, а очень постепенный, и действительно эта граница потихоньку размывалась. Тут уже мяч оказывался на стороне князей, потому что когда христианские имена были укоренены, уже не всякое христианское имя брал себе князь. До того очень выделенная группа имен могла быть княжеской, а тут уже из всего набора христианских имен я выбираю очень отдельные имена своих предков. Конечно, я думаю, что эта граница потихоньку размывалась. Но надо сказать, что она начинала уже как-то размываться еще и в домонгольское время. Все-таки, несмотря на все то, что я сказал, эта граница между именами простых людей и князей действительно существовала. Тем не менее, мы знаем 2-3 случая, когда вдруг появляется боярин по имени Рогволод. Вообще-то Рогволод — это княжеское имя, правда, имя из особой полоцкой ветви, которая всю дорогу занимала особое место. На Руси с ними боролись, они сопротивлялись, но они всегда претендовали на некоторую автономию, вероятно, считая себя, что ли, самыми чистыми русскими князьями. И действительно мы находим в летописи боярина по имени Рогволод. И где-то в Галицкой Руси находим бояр с именами Владислав и Ярополк. Правда этими примерами дело ограничивается, но, тем не менее, они показательны. Видимо эта граница в XII-XIII веке начинает как-то разрушаться, а дальше наступила смута, а дальше у поздних Рюриковичей, конечно, эта граница истончалась и становилась все более прозрачной, это, несомненно, так.

Борис Долгин: Но какое это отношение может иметь к смуте? Если мы говорим непосредственно о смуте, то, насколько я помню, речь не шла о претензиях людей, которые имели более достойные имена. Речь шла, во-первых, о тех, кто пытался называться Дмитриями вослед Дмитрию.

Федор Успенский: Конечно, Дмитриев выдавали за сына Ивана Грозного. Про смуту я не сказал. После смуты в России к власти приходит другая династия, у них другой именослов. Тоже интересный, но другой, и другие принципы наречения. Тут я бы жестко разделил Рюриковичей и Романовых и не искал бы никаких точек пересечения. В этом отношении произошла полная перезагрузка, и я за Романовых, грубо говоря, не отвечаю.

Действительно, если употреблять термин «смута» в строгом смысле слова, то все самозванцы выдают себя за убиенного в Угличе царевича Дмитрия, и все они называются Дмитриями. Тут с точки зрения имянаречения ничего радикального и неожиданного не происходит. Единственное, что я бы добавил, - у Ивана Грозного было два сына Дмитрия, и вот этот угличский Дмитрий был наречен в честь другого Дмитрия, первенца Ивана Грозного, которого нянька выронила в воду, и он погиб.

Голос из зала: Утопила.

Федор Успенский: Да, но как-то хочется вступиться за няньку. Неужели она была такая кровожадная, что сознательно утопила? Что интересно, судя по каким-то календарным датам, которые появились в летописи - первенец Дмитрий тоже был Уаром, потому что, по-видимому, тоже был связан со святым Уаром по дате рождения. И младший Дмитрий копирует во всем старшего - его постигла несчастная судьба, чего уж тут говорить.

Григорий Чудновский: Есть же успешность этого проекта – система русских имен до сих пор действует в России. Власть же удерживается не за счет кровожадности, а за счет того, что они из-за своей большей тревожности, чем другие, угадывают сегодня то, что завтра будут повторять все. В этом на самом деле основа. И проблема в массовом сознании.

Борис Долгин: Стоп, причем тут имена?

Григорий Чудновский: Имя должно было быть для восприятия, то есть чтобы люди могли их повторять.

Федор Успенский: Я, может быть, что-то неправильно понял, но вообще отдельный интересный вопрос – это мода на имена, с которой, конечно, мы имеем дело.

Григорий Чудновский: Ну, можно и так сказать.

Федор Успенский: Весь XX - XXI век. Вспомните Адольфов, которыми перестали вдруг все называть, как только Германия напала на нас, а ведь до этого была дружба с Гитлером, и этих Адольфов было немерено. Это все очень интересные социолингвистические вопросы, я не уверен, что это напрямую связано с властью, потому что если говорить о моде на имена, речь идет все-таки не о людях, обладающих властью, а речь идет о людях, которых я бы очень условно назвал простые люди. Там мода имеет место, безусловно. Это отдельная, интересная тема, которая как-то изучается.

Я очень признателен за вопрос об Александре Невском. В общем, можно показать, как вспыхивает локальная мода на имя Александр в княжеском роду. То его не было, не было, люди о нем не вспоминали. Опять же - судя по тем данным, о которых я говорю. Потому что я не сказал самого главного. Очень часто мы не знаем крестильных имен многих русских князей. Может быть, какие-то Александры были в XI веке, но никаких данных, чтобы так думать, у нас нет. Поэтому вдруг вспыхивает такая локальная мода на имя Александр, появляются несколько князей, более или менее современники друг другу, которые одновременно становятся Александрами, - а потом она затухает. Такое вполне бывает, но я бы хотел подчеркнуть, что я в своем выступлении все-таки говорил не о моде на имена. Это отдельная, очень интересная тема, которую можно изучать на средневековом материале, но этим я не занимался. Я занимался стратегией имянаречения в династии Рюриковичей - не за ее пределами, а именно в правящем роду.

Подпишитесь
— чтобы вовремя узнавать о новых публичных лекциях и других мероприятиях!

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.