Адрес: https://polit.ru/article/2013/02/23/blokbastermetro/


23 февраля 2013, 10:48

Режиссер Антон Мегердичев: «Мы работаем в отрицательном бренде»

21 февраля в широкий прокат вышел фильм-катастрофа «Метро». А накануне в Киношколе им. МакГаффина создатели фильма провели публичную встречу в рамках проекта "Публичные кинолекции" и рассказали обо всех этапах сложнейшего производства российского блокбастера.

Участники:

Режиссер Антон Мегердичев

VFX-супервайзер Борис Луцюк

Актриса Катерина Шпица

Руководитель пресс-службы Ксения Сухнева

Куратор публичных кинолекций Дарья Гладышева

 

Дарья Гладышева: Приветствуем слушателей публичных кинолекций в Киношколе им. МакГаффина. Наша сегодняшняя задача – поговорить с создателями фильма-катастрофы «Метро», который выходит в широкий прокат на этой неделе, попытаться по пунктам разобраться во всех этапах создания сложнопостановочного кинопроекта в России, дабы настроить зрителей на серьезный лад перед просмотром. Антон, хотелось бы сразу начать с вас. Как Вам в руки попал сценарий, как вы начали над ним работать?

Антон Мегердичев: Здравствуйте. Если говорить о начале, мне позвонил Игорь Толстунов, генеральный продюсер картины, и предложил прочитать сценарий «Метро». Сценарий был очень интересным, и интерес заключался в том, что идея, которая в нем заложена, была очень правильной как раз для того, чтобы сделать то самое отечественное кино, которое могло бы объединять самые разные слои общества, зазвать зрителей в кинотеатры. Как вы понимаете, с этим у нас очень сложно сейчас. Сценарий при этом был полон чисто американских ходов, фраз типа «Ты в порядке?» – «Я – ОК», картонных персонажей и т.д. Зачем это было снимать в Москве, вообще непонятно. После совещания с Игорем мы взялись со сценаристом Викторией Сильвиной сделать этот сценарий историей Москвы. Основной локальной характеристикой фильма является то, что мы делали его про Москву.

Дальше началась режиссерская работа, где можно говорить о технологиях и трудностях производства. Дело в том, что, вы наверное знаете – чем точнее вы распишете проект, тем точнее представите картинку в своей голове, проанализируете ее и, по идее, будет проще и легче. На деле оказывается все иначе. Потому что когда вы делаете режиссерский сценарий, вы идете на какие-то компромиссы, чаще всего связанные с оптимизацией деятельности и издержек. «Хотелось бы так, но на это ресурсов не хватает – давайте сделаем иначе». На протяжении всего изготовления режиссерского сценария таких мелочей скапливается очень много, но обратного пути уже нет. Такими компромиссами вы загоняете себя в угол, это присутствует везде и всегда, никогда не бывает идеальных условий. Дальнейшая история производства заключается в воплощении этого режиссерского сценария.

У нас работа над проектом была достаточно тщательной, была возможность консультироваться у всех специалистов. Мы, собственно говоря, все время в голове держали формулу «цена/качество», решали, чем можно пожертвовать, но сохранить картинку на экране. Эта оптимизация и есть суть периода перед продакшном. После этого мы поняли, что нам снова не хватает денег. Мы начали придумывать еще, еще и еще, и вот таким цикличным методом мы прожили подготовительный этап.

Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что любая подготовка, даже самая тщательная, воплощается в нашей реальности в лучшем случае на 70%. Как бы вы ни готовились, элемент импровизации всегда будет.

Когда наступает съемочный период, начинается другая игра – принятие решения в предлагаемых обстоятельствах, когда машина запущена и все покатилось. Вы находитесь в жестком режиме, который нельзя нарушать; вы обязаны снять так, чтобы потом это было не стыдно смотреть. И этот проект отличается от многих тем, что его качество интересовало всех, кто работал на площадке. Мое глубокое убеждение заключается в том, что кино можно снять только в такой обстановке. Все ставили свою подпись, свое имя, свой креатив. Я скажу общую вещь: если вы делаете коммерческое кино, вы должны сделать шоу – это основное.

Вы должны сделать кино, которое интересно смотреть. Независимо от пола, национальных принадлежностей, образования и т.д. Это звучит общо, но точно. Вам надо искать такие точки сценария, визуального ряда, которые были бы интересны всем людям, чтобы это никого не оставляло равнодушным. И коммерческое кино – это не пошлое кино, хотя, конечно, существует масса таких примеров, но ставить знак равенства между понятиями коммерческого и глупого кино я бы не стал. Просто это плакатная живопись: надо работать широкими мазками, яркими красками, чтобы било прямо в точку. Это творческая задача для режиссера, когда он берется за такой сложный жанр.

Если говорить о нашей стране, прежде всего, у нас не умеют делать так, чтобы цепляло на физиологическом уровне.

Когда визуальный и звуковой ряд идут агрессивно, наполняя зал энергией, тут нужно работать даже в меньшей степени с сюжетом, а больше с физиологическим «качем», который должна рождать картинка. Это чуть-чуть клиповая манера, что в таком кино приветствуется. И, конечно, бывает, что за технологическими трудностями частенько теряются характеры и актеры. При попытке сделать сложный массовый трек тратиться много сил и забывается цель проекта. Найти баланс между яркой фантиковой зрелищностью и историей – самое сложное. Потому что зачастую режиссер получает возможность взорвать, забывая о смысле. А дальше вопросы, наверное, к Борису. Если говорить о технологиях, он может рассказать много интересного о том, как оптимизировать процесс.

Борис Луцюк: Я начну тоже со сценария. Эту историю я рассказываю всем, потому что она действительно была фееричной. Когда мне первый раз попал сценарий в руки, он уже был переработан. Я читаю последнюю сцену: «Закрывай гермодверь! Закрывай! – Что ты делаешь? – Но там же люди сказали закрыть! – Закрывай». Конец сцены, я переворачиваю страницу: «Общий план Москвы, постепенно рассасываются пробки, жизнь приходит в нормальное русло».

Вот это конец, я думаю. Девочка погибла. Двое молодых людей погибли, папа и любовник, собака, все погибли.

Вот это конец. Вот это в нашем кино феерия будет, люди будут выходить из зала по пояс в слезах. Через час приходит письмо: «Мы тебе шесть страниц забыли дослать!». Так произошло мое знакомство со сценарием. А дальше сценарий превратился в забавную книжку, которая была расклеена цветными стикерами. Они обозначали каждую сцену, в которой могла присутствовать компьютерная технология. Прямо в сценарии были расписаны руками возможные моменты, где может использоваться графика, дальше варианты, как это может сниматься, какие для этого нужны ресурсы. Туда вкладывались дополнительные страницы с описанием, с техническими заданиями, которые мы потом очень долго обсуждали. Если я не запамятовал, мы это обсуждали с ноября до мая, когда вышли на площадку. Шесть месяцев на «Мосфильме» проходили иногда с выходными.

Технология производства спецэффектов началась с долгих разговоров, которые дали понимание того, что мы должны получить в конечном итоге. Соответственно, какими средствами минимизировать съемочный процесс и его затраты в технической части. Какими, грубо говоря, рычагами и педалями мы сможем построить те или иные устройства, которые помогут нам сделать кино, чтобы дорогостоящая графика не перетянула на себя весь бюджет. В итоге после полугода был составлен брейкдаун, где каждая сцена и кадр были расписаны. Там стояли типы работ и их предварительная стоимость. После чего были отобраны вендеры, студии компьютерной графики, которые находятся в Москве. Они были ознакомлены со списком работ, они сами выбирали себе блоки для обработки. После чего подбивалась сметная стоимость и мы шли к продюсерам. Они снова предлагали сократить бюджет. Тысяч на двести долларов. Мы шли обратно, перерабатывали сценарий и брейкдаун. Некоторые сцены были переработаны таким образом, что большую часть мы вообще планировали снять, и именно для этого использовались макетные съемки, о которых вам рассказывал на прошлой лекции Максим Рожков.

В итоге мы вышли на площадку, подготовленные, как нам тогда казалось, на 100%. Ничего не предвещало беды. Но, как правильно сказал Антон, беда приходит всегда. И 70% того, что мы запланировали, мы все-таки сняли, а остальные 30% – это уже форс-мажорные обстоятельства и наши недочеты, которые мы по неопытности или по незнанию не учли. Тратилось время, сдвигался график съемок. Все это потом накапливалось как снежный ком. Выяснилось, например, что не все из нас в университете изучали сопромат. Такие ошибки в итоге приводят к панике на площадке, которой мы, слава Богу, смогли по большей части избежать.

Еще до выхода на площадку были сделаны превизы особо сложных сцен. Превиз – это компьютерная визуализация сцены, где используются упрощенные модели. Они дают понимание того, как будет двигаться камера. На базе сцены крушения была сделана трехмерная компьютерная модель декораций, в которых мы это снимали. Собрали рельсы, на них стояла автоматизированная система датчиков движения камеры Motion control. Была сделана черновая анимация падающих людей с нужной скоростью. Мы поняли: если нам необходимо, чтобы сцена длилась 20 секунд, камера должна пролететь со скоростью 6 метров в секунду. Вопрос был задан владельцам робота, а они сказали, что он вообще может 6,5 метров в секунду. Но когда мы вышли на площадку, оказалось, что у этого английского устройства три метра на разгон и три метра на торможение. В пике скорости робот проезжал метров 5, поэтому изначальный съемочный материал у нас превратился из 20 секунд в полторы минуты. И началась монтажная работа, после этого мы начали договариваться, что все будет выглядеть не так, а немного по-другому. Мы будем из нормальной скорости переходить в рапид и т.д.

В итоге кадр получился, но на его создание после выхода из съемочного периода ушел ровно год.

Я могу показать этот незамысловатый кадр, по-моему, я его с собой взял. Это один из дейлизов. Дейлиз в компьютерной графике – это результат работы за день. Это без светокоррекции, в картине он выглядит несколько по-другому. Для него была построена отдельная декорация, повторяющая очертания вагонов, все снималось на зеленом фоне, после чего вырезалось и делалось заново уже на компьютерной графике. Мы начали с визуализации превизов и дошли до конечного результата через год. В картине таких превизов было сделано большое количество. Особое внимание было уделено спецэффектам, которые мы планировали снимать. Есть, к сожалению, кадр, который не вошел в картину, но он был выстрадан – перелом толстяка. Он тоже снимался в хромакее и рапиде, снимался послойно. Для того чтобы понять оператору и режиссеру, что они получат в итоге, он был снят послойно. Понять, что произойдет с человеком, если он прислонится к поручню в метро и его сломает об этот поручень. К сожалению, в картину это не вошло. В картину вообще много чего не вошло. Мы снимали столько нечеловеческой красоты, но рамки картины очень уж узкие.

Вопрос из зала: То, что вы не использовали в этой картине, можно использовать в «Метро-2». А у меня два вопроса. На один вы частично ответили – не ушиблись ли там люди? Второй вопрос. Я так понимаю, вам с нуля пришлось создавать техническую базу – если это так, то она осталась, у нее есть будущее? Или это одноразовый проект?

Антон: Каскадеров у нас нет, но вот сидит девушка, которая сама все трюки делала. Это Катя Шпица. Она и летала, и падала. Я с ней на эту тему не разговаривал. Катя, не ушиблась ли ты?

Катерина Шпица: Ушиблась, конечно. Команда трюковых специалистов была самая профессиональная, она нас всячески оберегала. Но по теории вероятности найдется такой шанс, что где-то на ровном месте ты сам подвернешь ногу.

В тех условиях, в которых мы работали, особенно когда снимали сам процесс катастрофы, совсем не «членовредительствовать» было невозможно.

Например, есть профессионалы, а есть массовка. Даже если она адекватная, все равно существуют обтоптанные ноги, ведь кто-то, например, на каблуках по сюжету. Конечно, это не связано с риском для жизни, но не будучи аккуратным и осмотрительным человеком, спокойно можно было сломать руку. Поэтому когда снимаете такое кино, лучше не отходить от мнения, что актер должен думать. Думайте еще и за других, потому что (опять же по теории вероятности) могут быть рядом неосмотрительные люди. Нам повезло, у нас таких не было.

Борис: По поводу технической базы компьютерной графики. Декорация 117-метровая была разобрана и отвезена на склад, насколько я понимаю. Макеты ушли в пром-материалы для различных акций, а что-то растащили мародеры.

Антон: Что касается декораций вообще существует система. На «Мосфильме» все декорации сохраняются, чтобы следующие картины могли ими пользоваться. Декорация «Метро» - тоннель, был рядом со МКАДом, где должны были построить торговый центр или еще что-то. Эта площадка нам давалась всего на три недели. Мы ее построили, а потом сломали. Сложности технического плана в дорогостоящем кино заключаются в том, что мы регламентированы во времени до секунды. Что касается вещей, которые можно унести – так и случилось. Я знаю, все костюмы сдаются. Это не самая интересная часть работы, хотя и очень полезная. Потому что если большие студии правильно организуют утилизацию декораций, они экономят огромные средства. В российском кино костюмы картины «Волкодав» используются в других картинах с рыцарями и никто этого не замечает.

Дарья: Мы смотрели клип «Би-2» перед началом. Расскажите, как вы работали с композитором, как соотносили новую музыку с референсной? Как потом подбирали саундтрек для финальной сцены? И вообще, каково это?

Антон: По-честному сказать?

Дарья: Решайте!

Антон: Если вы собираетесь снимать кино, вы должны понимать, что работаете в отрицательном бренде, который называется «российское кино».

Это часть нашей жизни, которую уже мало кто видит, ее приходится реанимировать, за нее бороться. И всю вашу жизнь вас будут заставлять делать халтуру подешевле, потому что экономические особенности нашего кинопроизводства заключаются в том, чтобы делать много всякого шлака, а не пытаться сделать что-то стоящее. Но это я издалека зашел. Я буду говорить, таким образом, о музыке. Я подбираю музыку сам при помощи музыкального редактора. Я попросил Олега Пшеничного подобрать мне музыку по темам – есть такое понятие как «музыкальная справка». Режиссер дает музыкальному редактору задание, пытаешься изложить вербально характер звучания той или иной сцены, какие тебе нужны скорости, спецэффекты. Я вообще человек ритмический, для меня музыкальная подушка очень важна, я чувствую через звук, могу перевернуть сцену, если для меня очень важно, как она будет звучать. Я преклоняюсь перед режиссерами, которые собирают фильмы без музыки, а потом общаются с музредакторами. Я уверен, что коммерческое кино, где есть «кач», ритмические сбивки, в какой-то степени схоже с жанром мюзикла.

Вы монтируете картину, утверждаете у продюсера. Этот процесс происходит бесконечно. Люди, которые выделяют деньги на картину, хотят влиять на творческий процесс в наше время. Это факт. Особенно когда вы работаете в коммерческом кино. Это их юридическое право – они могут все. Как правило, они не увольняют вас, потому что им от этого еще сложнее. У нас были вменяемые продюсеры, мы работали в одном направлении. Картина была утверждена под референсную музыку, и тут, когда она уже всем понравилась, появился композитор. Референсная музыка – музыка, взятая из библиотек, которая стоит гораздо дешевле. Композитор – это проблема, с которой сталкиваешься всегда. Он имеет свой взгляд на картину. Ему говорят: «Напиши нам лучше, чем это» - и он пишет нечто иное, у всех волосы дыбом, всем кажется, что это не то. Начинается притирка. Важно соблюсти баланс: не сжимать композитора в некоем творческом развитии и не отпускать его полностью, потому что он может написать что-нибудь, а вы получите «умри все живое».

Начинается бесконечное прилаживание творческих особенностей одного человека под другого. Режиссер с композитором идут рука об руку и делают саундтрек, который вы слышите в картине. В нашем случае это было нелегко, но мы победили. Это было не всегда корректно с обеих сторон: мы ругались, писали друг другу рецензии, но, тем не менее, я всегда за то, чтобы люди могли в процессе ругаться, когда споры идут во имя результата. Я как режиссер уступал, если знал, что человек так чувствует, не ломая смысл картины. Я все время старался сохранить в себе ощущение зрителя. В принципе, у режиссера функция достаточно простая на этапе, когда картина смонтирована. Он должен в себе оставить первоначальный взгляд.

Сразу бить по рукам композитора, только услышав то, что он придумал, нельзя. Надо пытаться его понять, и если уж отказать, то аргументированно. Иначе можно нарваться на реальную беду.

Я могу рассказать, как появилась песня «Би-2». Финал был смонтирован под другую песню, мою любимую песню. Это был мой слоган, когда я снимал фильм. Но эту песню нам зарубили. Тут мы поняли, что теряем картину, теряем финал – я был в панике. Мне давали сотни песен, которые я слушал и понимал, что ничего не подходит. И тут, когда я услышал эту песню, я поразился. Это первый раз в моей практике, когда саундтрек абсолютно четко ложился на смонтированный финальный ряд.

Вопрос из зала: Добрый вечер. Помимо того, что «Метро» – это достаточно сложная тема сама по себе, это сложно технологически. У меня вопрос с организационной точки зрения: насколько сложно было снимать в московском метро, если вы вообще там снимали? Каков процент от общих съемок настоящего метро?

Антон: Рассказываю, это интересная история. Скажу сразу – в московском метро нам снять не удалось ничего. Кроме начального тизера, когда люди по эскалаторам едут. Я этому очень рад, это удача, что мы там не снимали. Потому что, поверьте мне, такого материала, какой у нас есть, мы бы там никогда не сняли. А теперь детективная история под названием «Договорись о съемках в метро». Когда я получил сценарий, была следующая ситуация: мэром Москвы был Юрий Лужков, руководителем метро – Дмитрий Гаев. Непосредственно с Дмитрием Гаевым были договоренности о конкретных станциях, например, мы могли снимать на «Смоленской». Но я, честно говоря, не верил, что в Москве это возможно. Мы сделали раскадровку под первый объект, где должны были снимать. Но это нам зарубили.

Потом дали «Красные ворота», мы все раскадровали, нам тоже не дали. Еще был «Парк Культуры». Потом сняли Юрия Лужкова, а когда мы вошли в съемочный период, сняли Дмитрия Гаева. У нас запущен проект, построена декорация. Продюсеры в этом плане продемонстрировали волю, они боролись и договорились, что мы едем в Минск. Поехали маленькой группой, там нашли станцию, сделали тесты, превизы, о которых раньше Борис говорил. Мы были счастливы: у нас был объект. До поезда оставалось восемь часов, и тут нам сказали, что в Минске снимать не будем, потому что там был теракт.

Мы выбрали схему, что не будем взаимодействовать с московским метро вообще, но я бы хотел отметить такую вещь: московский метрополитен нас очень хорошо проконсультировал. У них тоже есть своя пресс-служба, они нам выделили двух ребят, они с нами все разобрали. Они мне рассказали пословицу, которая в метро ходит: «Это не может быть, это невозможно, хотя такое было там-то и там-то».

Минск «слетел», мы остались без локации, невозможно было снимать, и проект был на грани остановки. Воля продюсеров заключается в том, что они не распустили команду, а продолжили искать объект. Они нашли такой локейшн, который перевернет представление о том, что метро надо снимать в Минске. Мы поехали в город Самару, и метро там обалденное. Во-первых, там мало людей, оно пустое. Во-вторых, оно сырое, там все подтекает, не надо ничего дорисовывать. В-третьих, там изумительные люди, которые любят кино. В-четвертых, оно находится на краю города, было построено под нужды военно-промышленного комплекса, чтобы людей на завод возить. Там, конечно, есть пассажиры, но такое впечатление, что это декорации. Мы сняли там то, что даже не могли себе представить.

Что такое визуальный ряд в фильме «Метро»? Это наполнение картины из трех составляющих. Первая: большая декорация, о которой я уже говорил. Второе: макетная съемка, декорации «один к трем». И третье, безусловно, это документальные съемки, когда ты вместе с супервайзером, оператором и начальником метро спрашиваешь, где что можно снять. Вы ставите камеру только туда, куда можно, и получаете всевозможные технологические вкусности. Проезжаете с разными скоростями по тоннелю, получаете материал. А дальше работа на монтаже состоит в том, чтобы все совместить якобы в едином месте в единое время.

Борис: Технически в картине, наверное, использовался весь спектр съемочной техники и приспособлений, включая «рашен арм», включая различные канатные, рельсовые дороги, камеры летали у нас перевернутыми, под 90 градусов – самый длинный пролет камеры на тросах над толпой был 100 метров. Макетные съемки, съемки в хромакее...

Все разговоры главных героев внутри движущегося поезда были сняты в вагоне, который стоял в огромной зеленой «избе». По-другому мы их снимать не могли, потому что если снимать в самарском метро в движущемся поезде, никто бы друг друга не слышал, вероятность переломов повысилась бы в разы.

Чего стоит только станция «Садовая», которая была построена в здании «Ростелекома» на Зубовской площади. Были сняты оригинальные двери – где-то добыли двери от метро, заменили их за ночь. Очень забавная ситуация была. Мы снимали четыре дня. В течение съемок на Зубовской площади приезжала милиция со словами «что случилось?», потом приезжали из МЧС и мэрии с тем же вопросом. Они приезжали постоянно, потому что им звонили люди: «Теракт в метро, на улице люди раненые и окровавленные, что там происходит?». В итоге нас заставили повесить огромный 20-метровый плакат «Здесь снимается кино». В эту бутафорскую станцию метро шли иностранцы, ища ее на карте метро. Их отгоняли со словами «там не метро», а они нам: «ну как же, буква «М». Инфаркт ни у кого не случился, но там стоял ОМОН, стояли люди, а потом вывешивались списки погибших. Прямо на улице!

Дарья: Кстати, до сих пор видны буквы «Станция Садовая» на здании «Ростелекома».

Борис: А съемки в Самаре были забавными, но для меня очень тяжелыми. Несколько дней мы провели под землей в окружении песка, пыли и цемента. Вся группа работала в респираторах. Были съемки на недостроенной станции, там тоже был построен бассейн.

Там было очень холодно, температура воздуха около +5, а в кино уже ближе к июню. И актерам надо было как-то согреваться, поэтому воду для них в бассейне грели до 30 градусов. К сожалению, случилось так, что этот пар от воды в картине виден. Но мы это для себя объяснили вроде «так же может быть». Я говорил Антону, что так не может быть. Он предложил придумать, что может быть. «Ну, давай, так случилось, когда взорвался контактный рельс, вода нагрелась. Нормально. Вопрос закрыт».

Катерина: В декорации в Самаре, в отличие от выстроенного тоннеля, вода была теплая, мы туда реально залезали погреться. И на студии Горького, где мы снимали сцены, в которых героям грозило утопление, вода поднималась, она тоже была теплая, 25-26 градусов. А вот на МКАДе – 17 градусов. Сниматься, конечно, для иммунитета бодряще, но намного тяжелее.

Дарья: Максимальное количество камер, по-моему, в фильме доходило до шести.

Антон: Чтобы наши посиделки имели хоть какой-то мало-мальский смысл, отвечу, зачем нужно было такое количество камер. Они используются в тех случаях, когда нет времени на репетицию, когда вы работаете с большим количеством массовки, как правило, это непрофессиональные актеры. В этом случае вы ставите задачу как можно проще для артиста, выставляете на передний план артиста такого, как Катя, на которого работает основная камера, а вся «подушка», большой город якобы функционирует так, как может. И вот именно для этого у вас есть всевозможные ракурсы. Вы снимаете очень большое количество кадров, из которых вам подходит, как правило, процентов пять-шесть. Чтобы те сцены, которые вы увидите в картине, снять с большим количеством массовки, их надо репетировать. А мы делали все методом импровизации. В данном случае это сработало на проект. Потому что люди из массовки представили себе ситуацию и отыграли ее, как могли. Но иногда они играли так, как человек не мог бы отреагировать. Вот чтобы иметь возможность это обойти и оставить кинематографическую правду, используется большое количество камер.

Представьте себе ситуацию: самарское метро, которое пустует даже днем, последний ночной поезд, люди едут домой. Им навстречу бегут двести человек в бутафорской крови, станция заполнена, милиционер кричит: «Авария на станции «Парк Культуры!».

Я просто видел глаза парня, который вышел из вагона и оторопел – дорогого стоит. Катя, может, расскажет что-нибудь про массовые съемки. Тут интересно послушать точку зрения артиста, который работает в массовых сценах.

Катерина: У меня как раз в Самаре и был один дубль. Я приехала, загримировалась – все четко запланировано. Привели, сыграла, «стоп, снято!». У меня в жизни такой короткой сцены не было. «А что, дублей больше не будет? – Нет!». Это было удивительно. Вообще, ребята, я считаю, что над нашим проектом висело огромное облако, изобилующее дождями удачи, образно выражаясь. Я видела много разной массовки. Военная картина, снимают отход раненых из госпиталя, а в конце этой шеренги стоят два молодых человека, и явно видно по пластике, что они нетрадиционной сексуальной ориентации, потому что они, видимо, не слышали слова «мотор», стояли и держали друг друга за попки. Бывает и такая массовка. Здесь нам повезло, люди были адекватные, я не знаю почему. У нас была классная команда, все люди профессиональные и заинтересованные. Когда делаешь кино, нужно биться за команду. Такой слаженности, пожалуй, я в своей жизни еще не видела. Меня поражало, насколько люди мастера своего дела.

Дарья: Для продюсеров час «Х» – первый уикенд. Для членов съемочной команды час «Х» – это премьера. Она была позавчера. Как, на ваш взгляд, прошла премьера? Кать, ты же смотрела финальную версию фильма в первый раз?

Катерина: Я решила устроить себе праздник и прочувствовать картину со всеми людьми, пришедшими в кинозал. Ни на пресс-показах, ни еще где-то я не видела, видела только монтаж перед съемкой фильма о фильме. Премьера прошла здорово. Это первый случай в моей практике, когда за время показа фильма столько аплодировали и смеялись. Смеяться несложно, а вот аплодировать…

Честно скажу, фильм уже снят, накаркать поэтому уже невозможно. Даже когда смотрела на маленьком экранчике плазменном, у меня были мурашки. Есть такой ресурс «Карамба-ТВ», они стебут всякое кино. Там ребята сами по себе хорошие актеры, довольно объективные. И вот чувак из «Карамба-ТВ» снимает реп-обзор «Метро», я смотрела, все думала, что он скажет, а он ставит 7 из 10. Это успех, глас народа! Я надеюсь, что его напарник тоже проникнется.

Антон: Я таких глаз никогда не видел. Люди стояли удивленные, женщины плакали и не могли остановиться. Это был факт. Это приятно. Тут в чем дело – мы настолько перестали верить, что можем что-то такое сделать, что будет по-настоящему трогать эмоционально... Я повторюсь: мы работаем в «отрицательном бренде». У меня по этому поводу нет никаких иллюзий. Публика циничная и злая, она ничего не прощает.

В этих условиях еще интереснее сделать что-то стоящее. Если говорить о сборах, это вещи для меня непрогнозируемые. Как они отреагируют, что будет, в первый уикенд уже будет информация. Что касается меня и моих товарищей, мне совсем не стыдно. Мне кажется, что мы сработали на достаточно серьезном уровне. Я считаю, что это во многом сильнее, чем голливудская история. Не потому, что эксклюзив, а потому что история про нас. Я убежден, что наша актерская школа сильнее, чем то, что мы видим в американских блокбастерах. Я не могу представить финальные диалоги в исполнении американских актеров. Это то, чем мы отличаемся. В данном случае я уверен, что нам удалось по большому счету сделать очень серьезную вещь. Я слышал вздохи, видел, как женщины сжимают ручки кресел.

Мы оставили в кино наше российское «звучание». Продукт, рассчитанный в большей степени на соотечественников. Это здорово.

Еще хочу сказать одну вещь по поводу компьютерной графики. У меня не возникает никакого комплекса за компьютерную графику картины. Поверьте мне, Борис не даст соврать, компьютерная графика хороша там, где ее не видно. У нас ее почти не видно.

Борис: Я себя не буду хвалить. Я остался недоволен восьмью планами в картине, где была графика, учитывая то, что их было 920. Про графику ничего не хочу говорить, все равно что пекарь будет есть свой пирог и нахваливать. Хотел сказать, что на премьере в какой-то момент поймал себя на мысли, что смотрю качественное иностранное кино, где артикуляция актеров совпадает с дубляжом. Правда, вы смотрите американское качественное кино, а губы и текст идут параллельно. Я думаю, что это кино можно смело продавать на западные рынки. Потому что это наше качественное кино.

Есть вопросы какие-то? Конечно! Но где не бывает каких-либо ошибок или огрехов? В любой картине, даже в «Титанике», есть огрехи. Но «Метро» получилось отличным отечественным кинопродуктом.

Вопрос из зала: Хотел спросить именно про технологию съемок. Были какие-то изобретения или использовались уже отработанные технологии?

Борис: С нуля мы изобретали только на подготовительном периоде. Например, мы начали изобретать в тот момент, когда нам не привезли вагоны на площадку. После того, как у нас слетело несколько локейшнов, вагоны не подвезли, нам надо было снимать одну из трагических сцен в картине с гибелью одного из главных героев. Мы ее не можем снимать, потому что нет вагона. В этот момент был собран консилиум, вышли в резиновых ботинках в декорации «тоннель» под тонной воды и в итоге придумали, как это сделать. Не без проблем и с увеличением бюджета. По технологиям съемок внутри использовались уже давно известные наработки, ничего экстра-нового не было придумано. Всегда картину надо делать, имея те инструменты, которыми вы умеете пользоваться. 

Антон: Я чуть поправлю Бориса. В подготовительный период Сергеем Астаховым, оператором-постановщиком, было придумано много уникального для съемок в метро. Одна из таких задумок – самая яркая история! – привод к камере. Она разгонялась очень быстро, снимала падающие объекты, плюс «управляемая голова», которая вращалась в трех осях. Именно такой ни у кого нет. Плюс огромное количество канатной дороги использовалось. Жалко, что он не пришел, он бы рассказал гораздо больше. Это все было решено за два-три месяца до съемки. А камеры все были разнотипные, это была большая проблема – Alexa, Red One, Canon Mark II, Silicon.

Дарья: У нас в зале сидит глава пресс-службы, Ксения Сухнева. Весь наш разговор о сложностях проекта «Метро», может, расскажешь нам о сложностях продвижения такого кино?

Ксения Сухнева: Добрый вечер всем. Я здесь не одна, а со своей коллегой Екатериной Острижной. Я бы хотела сначала повторить слова Антона, о том, что только 70% идей претворяются в жизнь. Конечно, все зависит от бюджета и продюсера. Это касается и продвижения. Мы принимали активное участие и на этапе сценария, в продвижении, в креативе. Мы хотели заявить о проекте очень громко и ярко.

Креатив зависит от средств, поэтому, конечно, многие идеи так и остались лежать «в столе». Во многом это было связано с вещью, которая называется сомнением.

Проект уникален тем, что он и сложный, и серьезный. Первый российский фильм-катастрофа. Поэтому, действительно, были сомнения, учитывая, что фильм касается такого популярного вида транспорта, во-вторых, памятуя о нескольких взрывах не так давно. Люди не хотят на это смотреть. Наша задача была не напугать зрителя.

При этом мы прекрасно понимали, что молодежная аудитория, которая, собственно, является кинотеатральной аудиторией, как раз и может зацепиться за такой жанр. Вся наша кампания должна была быть очень сбалансированной. Мы деликатно говорили, что у нас катастрофа не о взрывах, что это история о любви, о человеческих взаимоотношениях. Второй момент, не уступающий по сложности первому, – это глубокая убежденность большой части аудитории в том, что мы снимали фильм по книге «Метро-2033», а потом, когда они узнавали, что это не так, говорили «лучше бы «Метро-2033». Мы сначала думали, что можно с этим сделать, а потом просто заявили, что фильм по одноименному роману Дмитрия Сафонова, и к книге «Метро-2033» не имеет никакого отношения. В начале февраля в продажу поступила книга, оформленная нашими кадрами. Это трилогия Дмитрия Сафонова: «Башня», «Эпидемия» и «Метро». «Башню» уже сняли. «Метро» сняли мы.

Антон: Вообще сейчас очень сложно без продвижения. Это важно не менее, чем продукт – способ его продажи. Вы посмотрите, сколько всего сейчас есть, какое количество информации. Быть услышанным просто так невозможно. Надо иметь креатив не меньший, чем при создании фильма. Это тяжелая работа, и специалисты по продвижению, которые могут продать товар, на вес золота.

Ксения: Я хотела добавить, что наша работа напрямую была связана со всей съемочной группой. У нас было «паломничество» на съемочную площадку. Нельзя было ничего – мы полностью зависели от съемочной группы. Отдельная катавасия была с датой выхода фильма в прокат. Изначально было «21.12.12» – конец света, который так и не наступил.

Мы это связывали, решили поиграть. «Во всех уцелевших кинотеатрах» – был такой слоган. Но мы зависим от съемочной группы, на тот момент картина была не готова, дата с точки зрения прокатной истории была не совсем удачной. Потом мы переносились на январь и февраль. И вот, наконец, вышли.

Вопрос из зала: Это независимый продукт? Государство принимало участие?

Антон: Игорь сказал об этом на конференции, я тоже наконец узнал, что 6 млн. государственных, 7 млн. частных инвестиций. Из этой суммы три на маркетинг.

Ксения: Всего...

Антон: Всего, да. Будем смотреть на результат.

Дарья: Антон, мне кажется, в завершение нашей встречи, пожалуйста, скажите некие напутствия, с каким настроением в кино должен идти зритель смотреть этот фильм.

Антон: Мне коллеги подсказывают: «С любым». Желательно трезвым. Откройтесь, не зажимайтесь. Сядьте, расслабьтесь и посмотрите.

С детьми маленькими лучше не надо. Там нет похабщины, просто есть эмоциональные сцены, которые ребенку рановато смотреть. Конечно, все эти американские горки, которые мы придумали в фильме, имеют абсолютно прикладное значение – чтобы позволить артисту как можно ярче передать состояние в кадре. Потому что если у нас не будет героев, вся эта машинерия не имеет никакого смысла. Когда вы будете снимать кино, начинайте со сценария, потом кастинг. Если ошибетесь в этом, потеряете и репутацию, и деньги продюсера. И запомните, есть такой момент, который часто будет в вашей практике, если вы будете заниматься производством кино за чужие деньги: вы будете стоять перед компромиссом – где бороться до конца, где уступить. Это как в семейной жизни.

Борис: Два совета. По съемкам. Если вы будете снимать кино, запретите фотографировать со вспышкой на площадке. А для зрителей: идите в кино, предварительно истратив все поездки на метро и оставив одну на возвращение домой. Посмотрите на этот билетик – сядете ли вы в поезд, чтобы поехать домой?

Дарья: Впервые Киношкола им. МакГаффина приглашает создателей блокбастера. Обычно мы говорим о документальном или авторском российском кинематографе. Мы следим за проектом «Метро» два года, и я рада приветствовать людей, которые могут не спать и работать два года без выходных и праздников, могут не видеть собственную семью ради того, чтобы потом выдавать в конце феномен под названием «российский блокбастер». И конечно, Антон, поздравляем Вас с Днем рождения дочери!