Недавно создан Совет на науке при Министерстве образования и науки России. Этот орган, по словам Дмитрия Ливанова, будет "вырабатывать стратегические и тактические пути развития науки, принимать решения о том, как организовывать экспертизу проектов и программ РАН, каковы их условия и критерии". О проблемах организации российской науки мы побеседовали с его главой - доктором физ.-мат. наук, академиком РАН, профессором и проректором МГУ Алексеем Рэмовичем Хохловым. Интервью взяла Наталия Демина. Публикуем первую часть беседы
1 апреля вы стали главой нового Совета по науке при Министерстве образования и науки. В чем вы видите задачи этого нового органа?
Совет задумывался как орган, осуществляющий обратную связь между активно, на мировом уровне, работающими учеными, и Министерством. Хорошо, что появился такой канал обратной связи. Ведь по традиции сотрудники Министерства много общаются с руководителями организаций (и это тоже очень важно, нужно, без этого нельзя работать), но одновременно необходим канал связи с теми, кто непосредственно делает науку своей головой, своими руками.
С вами не консультировались, кого включить в Совет по науке?
Я не знал, кто войдет в Совет до того, как я увидел его членов на заседании. Это был выбор Министерства. Когда я шел на заседание, я даже не знал, что я буду избран руководителем этого Совета.
После первого заседания Совета я посмотрел веб-сайты, персональные страницы членов Совета и увидел, что это действительно выдающиеся ученые. Как правило, с очень хорошими результатами в науке и высокими наукометрическими показателями. У многих есть общая черта – они в течение некоторого времени работали за границей, получили там определенный опыт, вернулись и здесь уже создали новые лаборатории, которые работают на мировом уровне. Они не просто вернулись, чтобы поработать здесь чуть-чуть, а потом опять уехать за границу, они тут создали действительно работающие научные структуры. Это люди, которые делают науку, и если голос этих людей будет услышан Министерством, то это будет очень хорошо.
Звучат слова, что в совете мало гуманитариев, мало математиков…
Мне показалось, что все достаточно равномерно распределено по основным дисциплинам, есть и математики, и гуманитарии, и специалисты в области computer science, и технических наук, и химии, физики, биологии и наук о Земле. Особых перекосов я не увидел. Всего в Совете 22 человека. Понятно, что нельзя охватить все науки, если рассматривать их с точки зрения подобластей.
Вы уже видели Положение о Совете, участвуете ли в его доработке?
Положение о Совете утверждено тем же приказом, что и состав Совета. Будем работать в рамках тех документов, которые есть. Это в конечном итоге совещательный орган при Министерстве. Мы планируем создать веб-сайт, уже наладили оперативную связь между членами Совета. Я почувствовал, что они очень заинтересованы в том, чтобы из этого что-нибудь получилось.
Часто ли вы будете проводить заседания Совета? Какие острые проблемы вы видите, которые надо немедленно решать?
Пока планируется, что встречаться мы будем 4 раза в год, но посмотрим, что выйдет. Помимо непосредственных встреч на заседаниях будем использовать системы электронной коммуникации. Члены Совета в этом очень продвинуты и я не вижу особых проблем в том, чтобы оперативно обсуждать какие-то вопросы.
Что касается того, какие вопросы обсуждать, я бы не хотел навязывать свою точку зрения. Первым делом я запросил коллег по Совету, какие вопросы они считают наиболее актуальными, и мы постараемся именно их и обсудить на втором заседании. Хочется, чтобы это были реальные вещи, которые могут принести пользу. Можно обсуждать и глобальные проблемы, которые касаются отдаленного будущего, но мне кажется, что сейчас надо заниматься более приземленными вещами.
Комфортность занятия научной работой в России довольно низкая. Она на порядок ниже, чем в любой западной или восточной стране с развитой наукой. Я хорошо знаю ситуацию в Германии, в скандинавских странах, в США и в Японии. В этих странах комфортность занятия наукой для тех, у кого это получается, весьма высока.
Вам кажется, что этот Совет может сделать жизнь ученых в России более комфортной?
Да. Научная работа, в конце концов, определяется теми, кто способен получать научные результаты мирового уровня. Надо, чтобы именно эти ученые работали в максимально разумной и щадящей внешней атмосфере.
О создании такой атмосферы говорят уже много лет… вы видите какие-то позитивные подвижки в этом направлении? Ученым в России становится лучше работать?
В этом смысле пока таких подвижек не вижу. Ученым становится работать только хуже. С другой стороны, я вижу, что те реформы, которые задуманы новым составом Министерства в научной сфере, в целом идут в правильном направлении. Я их поддерживаю. Можно посмотреть мои недавние публикации в СМИ по проблемам организации науки. Легко понять, что когда Министерство образования и науки озвучило свои планы, я почувствовал, что это в какой-то степени и мои предложения.
В частности, программа «1000 лабораторий», программа постдоков, перевод ФЦП с лотов на гранты, эффективный контракт. Это всё в общем то, что я предлагал.
Правильно я понимаю, что вы видите себя в качестве медиатора между членами Совета, между научным сообществом и Министерством?
Я вижу себя не медиатором, а координатором работы коллег - выдающихся ученых, которые вошли в Совет. Для этого я буду использовать тот небольшой опыт административной работы, который у меня имеется. В этом я вижу свою роль: организовывать эту работу, высказывать обобщенное мнение от имени коллег и т.д.
Вы стали главой Совета в сложное время, когда разгорелся конфликт между министром Дмитрием Ливановым и Президиумом РАН. В чем вы видите причины этого конфликта и как его можно разрешить?
Этот вопрос не связан напрямую с деятельностью Совета. Совет занимается тем, что он вырабатывает рекомендации - как сделать лучше организацию науки. Что касается самого конфликта, то мне кажется, что он возник на пустом месте. Мое мнение состоит в том, что Российская академия наук является той организацией, которая должна существовать, которая должна обеспечивать осуществление большого числа работ в области фундаментальной науки в стране, наряду с тем, что такие исследования проводятся и в вузах. Это один из секторов науки со своей формой организации.
Я не согласен с Д.В. Ливановым, когда он говорит, что РАН – это бесперспективная форма организации работы в науке. Наоборот, мне кажется, что именно Академия наук сейчас максимально подготовлена к тому, чтобы в рамках РАН были осуществлены реформы. В вузах ситуация существенно сложнее. У нас ведь не только наука, у нас и преподавание. И нужно учитывать этот компонент. Есть прекрасные преподаватели, которые, скажем, не ведут научную работу, но если они хорошо учат, то их надо поддерживать и всячески продвигать, ценить их работу в вузах. Их основная миссия – преподавать. И вообще, вузы прежде всего существуют для студентов. Сотрудники Академии наук не всегда понимают всех сложностей работы со студентами.
Что касается Академии наук, то она состоит из гораздо более однородных институтов, где занимаются только научными исследованиями, и в принципе внедрить современные формы организации науки в РАН гораздо проще, чем в других секторах науки. Поэтому я за то, чтобы Академия наук развивалась, чтобы она развивалась с модернизацией, и я думаю, что для этого есть все предпосылки.
У нас скоро выборы нового президента РАН, придет новая команда и мне кажется, что Академия сможет существенно модифицировать свою работу.
А вы уверены, что придет новая команда?
Да, конечно.
Сейчас звучат предположения, что Осипов вновь будет баллотироваться…
Я лично от него слышал на заседании Президиума РАН, что он не предполагает баллотироваться на должность президента Академии.
Интересная интрига. А еще пока не ясен точный список претендентов?
Уже выдвинут ряд кандидатов. Отделение математики выдвинуло Юрия Сергеевича Осипова, но не факт, что он согласится с этим выдвижением. Отделение энергетики, машиностроения, механики и процессов управления РАН выдвинуло Владимира Евгеньевича Фортова (кстати, я поддерживаю именно эту кандидатуру, и сам также выдвинул Владимира Евгеньевича по нашему Отделению общей и технической химии). Санкт-Петербургский научный центр выдвинул Жореса Ивановича Алферова. Есть и другие кандидаты, которые, возможно, будут выдвинуты. Это будет обычная предвыборная кампания с несколькими кандидатами.
Вам не кажется, что, судя по выступлениям и публикациям, она уже началась? Судя по тому, как резко пошел конфликт и что В.Е. Фортов и Ж. И.Алферов вышли из Общественного совета при МОН…
Мое понимание такое… В принципе, мнение Д.В. Ливанова, что Академия наук не имеет перспективы, было известно. Никакой новости в этом нет, он в этом вопросе последователен на протяжении уже многих лет. Может быть, и не надо было говорить об этом в той ситуации, которая имеется сейчас. Слова Ливанова естественно вызвали противодействие.
Очевидно, что никто в современном российском обществе не имеет ни политического, ни организационного ресурса, чтобы закрыть Российскую академию наук. РАН на протяжении 20-го века была на грани закрытия три раза, насколько я могу судить. В 1917, 1964 и 1991 годах. И есть три человека, которых можно поставить рядом и которые сыграли главную роль в том, что Академия наук продолжала свою деятельность.
1917. Сергей Федорович Ольденбург был хорошо знаком с Александром Ильичем Ульяновым, ходил в тот же студенческий кружок, что и он. Благодаря связям, которые у него были со старшим братом Владимира Ильича Ленина, Ольденбургу удалось договориться с большевиками, что Академия наук продолжит свою работу.
В 1964 году – это знаменитый конфликт Никиты Сергеевича Хрущева с Академией по вопросу Лысенко, когда сторонников Лысенко прокатили при выборах на Общем собрании. Александр Николаевич Несмеянов – это второе имя, которое стоит назвать. Ему тогда пришлось уйти с поста Президента Академии наук, но Академия сохранилась.
1991 год. Надо отдать должное Юрию Сергеевичу Осипову, он тогда мог занять позицию, что должна быть новая Российская академия наук, у него была возможность провести это решение. Однако он занял принципиальную позицию о том, что надо интегрировать РАН и Академию СССР, и за это все мы должны быть ему благодарны. Мы должны это помнить, независимо от того, что есть определенные замечания по пассивной позиции Академии в последние годы.
Какие вы видите возможности модернизации Академии наук с сохранением ее лучших позитивных черт?
Мне кажется, что не надо ничего придумывать. Сейчас будут объявлены соответствующие программы грантов и другие программы, связанные с финансированием, которые, так или иначе, приведут к модификации, осовремениванию Академии наук.
Вы имеете ввиду министерские гранты или внутриакадемические?
Я очень хорошего мнения о программе МКБ (Молекулярно-клеточная биология), которую возглавляет академик Георгиев, но большая часть других внутриакадемических программ, мягко говоря, не дотягивает до этого уровня. Я думаю, что реально все грантовое финансирование будь то внутри Академии или вне Академии, так или иначе, будет переформатировано. И это приведет ситуацию к тому, что основной исследовательской единицей внутри Академии наук станет научно-исследовательская лаборатория, возглавляемая научным лидером.
Лицом Академии наук должна стать совокупность таких активно работающих лабораторий, а не совокупность больших институтов, как это происходит сейчас.
Перестройка в этом направлении, на мой взгляд, совершенно необходима. Есть сектор деятельности для заведующих лабораторий, которые будут создавать науку, есть и свой сектор деятельности для администраторов, которые будут помогать организовывать эту совокупность лабораторий в рамках института. Но центр тяжести должен смещаться на лаборатории. За дирекциями институтов должна оставаться функция обслуживания научной работы лабораторий.
Не видите ли вы противоречия. Сейчас об Академии наук говорят как о совокупности феодалов, а вы хотите ввести своего рода демократию, чтобы феодалы отдали свою власть своим вассалам. Если большинство академиков и член-корров – это директора институтов, а не заведующие лабораторий, как такое плавное реформирование может произойти?
Мне кажется, что директора институтов, которых можно назвать феодалами – в абсолютном меньшинстве. Большая часть заинтересована в грантах, которые получает та или иная лаборатория, поскольку оверхэды с этих грантов – это дополнительное финансирование для института. Если финансирование будет в основном приходить извне, то я думаю, что организация науки внутри Академии подстроится соответствующим образом. Я не вижу никаких противоречий.
У меня есть предложения по тому, как это сделать максимально постепенно, и вместе с тем последовательно, чтобы не разрушать сложившуюся систему и плавно вводить новые организационные формы. Мы это, безусловно, будем обсуждать на Совете по науке, и я бы не хотел здесь навязывать каких-то своих представлений по этому поводу. Вообще, модернизация сектора науки, связанного с Академией наук, это одна из важных проблем, которую надо обсуждать. Надо обсуждать на нашем Совете и внутри Академии, и на других форумах.
Насколько Президиум РАН готов к такой модернизации, к тому, что большая часть финансирования будет внешним и на грантовой основе? Извините, если это чувствительный вопрос.
Ну почему чувствительный, я член Президиума РАН…
И как вы сами себя будете модернизировать?
Я считаю, что РАН должна измениться, и я думаю, что и многие другие члены Президиума РАН считают, что должны быть некоторые изменения. Другое дело, что не стоит проводить реформы как слон в посудной лавке, все надо делать последовательно, потихоньку, изменяя определенные механизмы финансирования.
Кстати, можно понять и точку зрения других членов Президиума РАН: иногда то, что делают наши чиновники, лучше было бы вообще не делать. Существует определенное и заслуженное недоверие к тому, что они могут выдумать. Конечно, оно есть, и никуда от этого не деться.
Наша задача состоит в том, чтобы сделать организацию науки такой, чтобы она была максимально комфортной тем, кто непосредственно и активно работает в науке на мировом уровне. Думаю, что многие члены Президиума РАН придерживаются таких же мыслей.
То есть вы там видите единомышленников? И вы не один такой, который так думает?
Не надо думать, что там сидят люди, которые ничего не понимают.
Порой создается впечатление, что это брежневское Политбюро...
Да нет! Это все квалифицированные умные люди, которые внесли значительный вклад в науку и жизненный опыт им говорит, что чиновникам верить нельзя.
А знают ли они, как устроена западная наука?
Большая часть знает, но возьмите, например, проблему с сокращением бюджетных ставок в системе РАН. Есть принципиальное понимание, что это нужно сделать, но многие не верят, что это возможно. Потому что есть опыт, который говорит, что ставки сейчас сократят и временно что-то скомпенсируют, а потом начнется какой-то кризис, кто-то что-то сделает, и в итоге получится, что ставки сокращены, денег уже нет, а для науки в этом случае получается один минус.
Не надо представлять Президиум РАН так, что там не хотят перемен. Там сидят опытные люди, которые понимают, что у нас может быть. Проблема состоит в том, что надо вести ситуацию таким образом, чтобы наука все-таки развивалась, а условия для научной работы становились лучше. А пока они, наоборот, становятся только хуже.
Как ни странно, но для моей лаборатории период быстрого роста (это можно посмотреть по публикациям и т.д.) пришелся на 90-е годы, которые сейчас ругают. Благодаря чему, нам удалось тогда успешно развиваться? Я думаю, что это связано с тем, что в 1990-е годы никому до нас не было дела, мы были предоставлены сами себе. Если тот или иной научный лидер решал тогда развивать свое научное направление в России, несмотря на неблагоприятные внешние условия, то он мог это сделать, ему не нужно было писать длинных никчемных отчетов, но нужно было доставать деньги. Ну, и доставали - за счет зарубежных грантов и т.д. Тогда никто нам ничего не давал, но никто с нас и не требовал писать глупые отчеты. Те, кто тогда смог встроиться в новые реалии, очень хорошо развивались в те годы.
Сейчас ситуация изменилась. С одной стороны, в науку направлено гораздо большее финансирование, с другой стороны, от этого финансирования отдает мертвечиной, вы зажаты в такие рамки, которые несовместимы с научной работой. вы должны делать большое количество действий, которые делать вроде надо (отчитываться, заполнять всякие формы и т.д.), но которые убивают научную мысль. Убивают вообще охоту чем-нибудь заниматься.
Достаточно вспомнить, какие сложности возникают, когда нужно купить по тендеру какое-либо научное оборудование. В 90-е годы у нас было просто: были деньги – покупали и никого не спрашивали. По результатам оказалось, что всё хорошо. Можно посмотреть, как хорошо цитируются наши работы тех лет. Это и есть результат работы в науке! Это и есть отчет! А не то, что надо обязательно, чтобы был тендер, и чтобы победила компания, предложившая самую низкую цену вне зависимости от того, какая у этой компании квалификация.
Это закон о госзакупках, а скоро грядет ФКС.
Это будет хуже.
Вы еще остаетесь действующим ученым? Удается ли вам совмещать работу менеджера и ученого?
Удается. К счастью, в ректорате МГУ основная активность начинается после полудня, а я прихожу на работу очень рано и обычно утром работаю на кафедре, в науке, а потом уже занимаюсь делами здесь, в ректорате.
Помните у Стругацких, А-ученый и У-ученый, вы чувствуете, что вы иногда меняете свои ипостаси?
Я себя чувствую ученым и абсолютно не чувствую администратором. Другое дело, что я – информированный ученый, я информирован о тех законах, не всегда дружественных в науке, которые есть, и о тех ограничениях, которые есть. Конечно, эти ограничения нужно как-то снимать. Кроме того, я знаю, как это делается в других странах. Там тоже много бюрократии и всяких бумаг, но нет ничего подобного той мелочной опеке, которая сопровождает каждый шаг российского ученого в той системе организации науки, которая сейчас есть.
Откуда эта бюрократия берется? Чиновники часто говорят, что это не их бумаги, каждый уровень говорит, что вал бумаг – это не их вина.
У меня есть подозрение, что некоторые наши законы продумывались применительно к каким-то другим сферам деятельности без учета специфики научной деятельности. Поскольку сектор науки очень маленький, по сравнению с нефтегазовыми и другими отраслями, законотворцы сочли, что ученые и так проживут, не будем для них делать исключений. Это - неправильный подход. На самом деле в развитых странах наука в большой мере определяет сейчас развитие экономики.
А все эти кодексы, которые напринимали… В 90-е годы их не было, а сейчас Бюджетный кодекс и прочие. Почему деньги, выделенные на науку, пропадают 31 декабря? Почему? Почему в Японии финансовый год начинается 1 апреля, а деньги все приходят до 31 декабря и есть люфт в три месяца, чтобы потратить те деньги, которые остались с прошлого года. Почему у нас так нельзя сделать? Это просто какая-то лень чиновников и их нежелание вникать в особенности такой «незначительной» сферы как наука.
Скандал вокруг диссертгейта не утихает. вы ожидали, что откроются такие «авгиевы конюшни», что будет столько людей с громкими именами, в диссертациях которых найдут плагиат? вы ожидали, что ситуация будет такой плохой?
Не ожидал, что настолько плохая. Я примерно представлял, что в области гуманитарных наук непорядок, но не ожидал, что всё настолько запущено. Конечно, с этим надо что-то делать. Квалификационные требования – это один из важных компонентов науки и здесь надо навести порядок.
А у вас есть идеи как реформировать ВАК и аттестационную систему?
Я высказывал соответствующее мнение, я бы просто ужесточил требования к диссертациям, существенно ужесточил.
Кажется, что и так все ужесточено, и видеокамера записывает всю защиту и прочее…
Нужно ужесточить не процедуру защиты, а то, что можно подавать как диссертацию. Нужно, чтобы было определенное число статей, опубликованных в международно признанных журналах, чтобы был понятен вклад человека в эту диссертацию, чтобы это не было переливание из пустого в порожнее. Когда мы читаем некоторые темы диссертаций в гуманитарных сферах, не хочу их называть, то удивляемся, а что нового можно по этой теме сказать? Уже всё давно сказано.
Вы в систему ВАК не входите?
Я был членом экспертного совета ВАК. Но в физике, химии – ситуация совсем другая. Там тоже есть определенное проседание требований к диссертациям, но не до такой степени как это происходит в гуманитарных науках. Я бы существенно ужесточил требования к членам диссертационных советов, они должны быть действующими учеными, которые опубликовали какое-то количество статей в Web of Science за последние годы. И конечно проверил бы ряд защищенных диссертаций, потому что это все выглядит очень печально.
В МГУ в ваши обязанности научная аттестация не входит?
В ректорате нет, но я председатель одного из советов. У нас все в порядке, защищаются нормальные диссертации с 5-6 публикациями в индексируемых журналах.
Вы бы поддержали, если бы МГУ разрешили давать ученым свою степень?
Нет, я категорически против.
А почему?
В дипломе можно написать «На основании решения Ученого совета МГУ … Высшая аттестационная комиссия присваивает звание доктора наук». Тем самым этот диплом является дипломом МГУ, но барьер в виде ВАКа должен остаться. Если такого барьера не будет для МГУ, то его не будет и для других вузов и организаций и там такое начнется, что все население страны станет докторами наук. Этого делать, безусловно, нельзя, другое дело, что в МГУ можно ввести двойной диплом. Он будет выдаваться ВАКом, но на основании решения Ученого совета МГУ.
Мы недавно обсуждали, что для МГУ мы можем установить повышенные требования. Если человек хочет защищаться в Ученом совете МГУ, то ему нужны будут не три обязательные статьи из WoS или другой международной базы данных, а, скажем, шесть или что-то в этом роде. Мы можем рассматривать только очень хорошие работы.
Эти требования звучат понятно для физико-математических и естественных наук, а что же делать с гуманитарными, где не так много журналов индексируется.
В каждой области науки есть хорошие научные журналы. У нас есть проект по созданию Списка МГУ по типу Списка ВАК.
Как сделала Вышка…
Туда будет включено гораздо меньшее количество журналов, но за которые мы точно ручаемся, что опубликованное в этих журналах проходит минимальные требования, связанные с аттестацией. Если такое будет, то это будет очень хорошо.
Вам не кажется, что надо сделать как на Западе, чтобы под каждую диссертацию создавался свой совет?
Нет, думаю, что это будет сложно сейчас сделать. Я хорошо знаю систему в Германии, поскольку я там профессор, я неоднократно участвовал в защитах диссертаций. Опять-таки боюсь, что отсутствие формализации приведет к тому, что будут собираться междусобойчики из людей, которые друг друга знают. В Германии для каждой защиты назначают комиссию из пяти человек, которые сидят и задают вопросы. Но это все-таки немцы, а у нас боюсь, что будет по-другому. Учитывая уровень научной добросовестности, который резко упал в последние годы, не стал бы я снимать сейчас эти барьеры. Это сейчас не самое главное.
Некоторые активные участники борьбы с плагиатом сами попали под удар. Так, в некоторых СМИ, в частности, на «Первом канале» и «МК» появились публикации о том, что диссертация Михаила Гельфанда якобы содержит заимствования. Что вы думаете о причинах этих публикаций? Как бы вы как известный ученый и проректор МГУ прокомментировали саму суть претензий в адрес Гельфанда?
Причины этих публикаций лежат на поверхности: М.С.Гельфанд – один из наиболее известных ученых, который активно участвует в борьбе с фальшивыми диссертациями. Те, кто чувствует с этой стороны угрозу, решили «нанести ответный удар» по принципу «сам дурак». Но они совершенно не понимают специфики научной сферы, не понимают, что сами себя выставляют на посмешище. Это в политике можно спокойно называть черное белым, а белое черным – и никто не удивится. В науке это не проходит.
Что касается М.С.Гельфанда, то я его хорошо знаю уже лет 15, еще до того, как он стал известен вне своей научной области. В конце 90-х годов мы начали заниматься проблемой дизайна последовательностей мономерных звеньев в сополимерах. Это – проблема, пограничная с биоинформатикой, и кто-то мне посоветовал рассказать об этой работе на научном семинаре М.С.Гельфанда. Могу сказать, что по степени глубины обсуждения результатов, а также полезности выводов, которые мне удалось сделать на основе этого обсуждения, этот семинар не имел себе равных. Кроме того, я сразу заметил научный энтузиазм участников этого семинара, столь характерный для новой зарождающейся области научного поиска (у нас в физике полимеров нечто подобное можно было наблюдать на семинарах в 70-е годы).
Профессор Михаил Гельфанд – один из наиболее ярких лидеров биоинформатики не только в России, но и в мире. Его результаты хорошо известны и получили высокую оценку научного сообщества. На сегодняшний день М.С. Гельфанд входит в двадцатку наиболее цитируемых ученых Московского университета. Им написано около 200 работ в международных реферируемых журналах, в том числе самого высокого уровня: Genome Research, Trends in Genetics, Genome Biology, PNAS, NAR, общее количество ссылок на его работы превышает 5000, h-индекс М.С. Гельфанда превышает 40. Все это позволяет охарактеризовать профессора Михаила Гельфанда как одного из ведущих активно работающих ученых России. Что касается его участия в борьбе с плагиатом в диссертациях, то это важная и нужная деятельность, находящая полную поддержку у научного сообщества. Безусловно, она будет продолжаться.
Что вы думаете об использовании таких систем как «Антиплагиат» для анализа диссертаций?
Никакой проблемы в использовании каких-либо программ, либо закрытых и коммерческих, либо открытых и бесплатных, для первичного поиска возможного источника заимствования нет. После того, как этот возможный первичный источник заимствования выявлен, последующий квалифицированный анализ, с учетом дат выхода соответствующих публикаций, легко позволяет установить степень оригинальности любой работы.
