Пришло время прогнозов относительно избирательной кампании 2018 года и возможностей, которыми будут располагать администраторы выборов, полагает политический обозреватель Андрей Щербаков. В беседе с «Полит.ру» он оценил перспективы избирательной кампании 2018 года с точки зрения вероятной явки и возможного распределения голосов.
«В первой части наших размышлений мы говорили о том, сколько человек должно прийти на выборы в рамках проекта «70/70», и сколько их гипотетически должно бы куда уйти. Во второй части приходит пора некоторой детализации всех этих умозрительных положений. И начать надо, по моему мнению, с того, чтобы конкретно проговорить, сколько голосов нужно получить кандидату № 1 в рамках той конструкции, которая может быть выстроена на предстоящих выборах.
Мы с вами приблизительно понимаем – посчитали в прошлый раз, – что таковых людей должно быть чуть больше 24 миллионов 700 тысяч. А складываться они могут из самых разных электоратов.
В прошлой же части мы показали и, как мне кажется, доказали, что кандидат № 1 может рассчитывать на 300 тысяч голосов избирателей КПРФ и приблизительно 2,5 миллиона голосов избирателей ЛДПР, которые уйдут от Жириновского. Таким образом, минус 2,5 миллиона мы имеем уже к началу нашего разговора.
На какие еще голоса из тех людей, которые пришли на выборы в декабре 2016 года, но проголосовали не за «Единую Россию», может рассчитывать системный кандидат? Думаю, что на голоса так называемых второстепенных партий, которые в сумме набрали довольно приличное количество голосов избирателей: «Пенсионеры за справедливость» – чуть менее миллиона, «Родина» – около 800 тысяч, «зеленые» и «Партия роста» в сумме – тоже около 800 тысяч. И таковых набегает что-то в районе 2,4 миллиона голосов.
Да, есть вопросы, связанные с «Партией роста», но я бы все же эту проблему не гиперболизировал. Поскольку «лицо» тех людей, которые голосовали за нее, настолько невнятное (в объективном смысле невнятное, не в качестве негативного эпитета), что можно предположить, будто они отдадут голоса за партию власти – точно так же, как они отдавали голоса за омбудсмена Бориса Титова, который с властью ассоциируется если не на 100%, то примерно на 90%.
Это была первая история. Вторая связана с тем, как будет вести себя избиратель «Справедливой России». Это очень интересно, но я не могу сказать, что на сегодняшний день можно со сколько-нибудь высокой долей вероятности спрогнозировать его поведение. Мы можем думать об этом только в рамках тех цифр, которые у нас есть, и тех инструментов, которыми располагаем, – то есть в рамках аналогий.
Вот смотрите: в 2011 году на выборах в Госдуму эсэры получают чуть меньше 8,7 миллиона голосов. Через полгода на выборах президента они получают уже чуть меньше 2,8 миллиона голосов. Обратите внимание, какой разрыв – показатель изменился в три раза! И в 2016 году на выборах в Госдуму они получили почти 3,3 миллиона голосов (строго говоря, 3,275 миллиона).
Как распределятся эти голоса? Ну, едва ли они уменьшатся еще на две трети. Хотя мы этого абсолютно не знаем и можем только очень приблизительно догадываться. Но давайте будем считать, что эти голоса разделятся пополам. То есть, 1,6 миллиона голосов останется у «Справедливой России» и Миронова, а вторые 1,6 миллиона голосов перейдут к кандидату от партии власти. Допускаем мы такое? Да, допускаем. Обратите внимание: все остальные голоса, прежде всего – оставшиеся голоса либеральных избирателей – кандидату от партии власти могут быть отданы только с при каком-то очень большом допущении. Не рассматриваем такой вариант.
Теперь последовательно вычитаем. Из 24 миллионов 500 тысяч людей, которые проголосовали не за «Единую Россию», последовательно вычитаем: 2,5 миллиона избирателей Жириновского; 300 тысяч избирателей коммунистов; 2,4 миллиона голосов тех, что можно назвать «партиями второго ряда» и 1,6 миллиона избирателей «Справедливой России». Сколько получается? По моим подсчетам, что-то около 17,4 миллиона избирателей. Это то, что является относительно электоральным ядром кандидатов, не в прямую связанных с властью.
Внимательный и искушенный читатель поймает меня на том, что я несколько спрямляю ситуацию в своих целях. Потому что ничего не говорю о таком явлении, как избиратели партии «Коммунисты России». Не говорю сознательно, поскольку до конца ни я, ни, наверно, большинство специалистов не могут понять, кто такие избиратели «Коммунистов России». То ли это люди, которые плохо читают и не понимают, что КПРФ и КР – это не одно и то же? То ли это твердокаменные коммунисты, которым не нравится Зюганов, а нравятся какие-то непонятные радикалы без лица? То ли это, напротив, какие-то социал-демократы, которым совершенно не нравятся коммунисты, но еще больше не нравятся Миронов? Встать на любую из этих точек зрения можно с одинаковой легкостью. Точно так же, с равной легкостью тут можно и ошибиться.
Поэтому в отношении «Коммунистов России» и их 1,2 миллиона голосов, полученных на парламентских выборах, я бы посчитал, что голоса разделятся приблизительно на три равные части. Одна часть избирателей не придет на выборы; вторая проголосует за господина Сурайкина – скорее всего, он будет выдвигаться; и третья проголосует за кандидата № 1.
Таким образом, можем вычесть из 17,4 миллиона еще 800 тысяч голосов. Получается у нас тогда 16 миллионов 600 тысяч – и это то электоральное ядро всех кандидатов, кроме кандидата-победителя, которые на сегодняшний день никак не готовы голосовать за первое лицо на предстоящих выборах.
Но это – неполная цифра. Мы все это время анализировали людей, которые пришли на парламентские выборы, а, значит, придут на президентские. Это вольное допущение, поскольку известно, что в президентские выборы активность избирателей существенно выше, чем на парламентских. Более того, есть и другое допущение: помните, в самом начале первой части мы говорили о том, сколько всего людей должны в рамках проекта «70/70» прийти на избирательные участки? Напомню эту цифру: это 80 миллионов 250 тысяч человек. Мы с вами также помним, что на парламентские выборы 2016 года пришли 52 миллиона 700 922 человека. Таким образом, на избирательные участки в 2018 году должны прийти еще 27 миллионов 450 тысяч человек.
Берем эту цифру и раскладываем ее тупо по рейтингу. Это неправильно, варварски и дико, но у нас никакой другой возможности оценить расклад нет. Получаем 85% за кандидата № 1 и 15% – за всех остальных кандидатов.
На самом деле, думаю, цифры будут приблизительно 70 и 30, может быть, 75 и 25. Но это априорные представления, которые не подтверждены никакой социологией. Будем идти по самому легкому пути – где 85 и 15.
Вычисляем 15% от 27 миллионов 450 тысяч и получаем цифру, которая чуть превышает 4 миллиона. Теперь складываем две суммы: 16 миллионов 600 электорального ядра условной оппозиции и 4 миллиона 100 тысяч тех людей, которые не пришли на прошлые выборы, но, скорее всего, придут на следующие и проголосуют не так, как этого хотелось бы подавляющему большинству людей, администрирующих выборы.
Получаем 20 миллионов 700 тысяч человек. Вот цифра, вокруг которой мы должны достаточно серьезно и глубоко разговаривать дальше.
Для чего нам эта цифра нужна? Нужна она для того, чтобы понимать, какие существуют механизмы повышения явки в этой ситуации. Мы с вами помним, что в рамках проекта «70/70» лимит оппозиционных избирателей обозначен в 24 миллиона 700 тысяч. А у нас на сегодняшний момент (мы же с вами, условно говоря, конструируем выборы – что называется, почувствуй себя человеком, ответственным за свою страну) еще «висят» 4 миллиона человек, которые должны создать явку и легитимность первого лица – но которые в рамках этой явки могут проголосовать, в известном смысле, как угодно. И тут мы подходим к тому вопросу, который всегда интересует большинство читателей.
Их не очень интересует, кто победит; их не очень интересует, кто какое место займет, – их интересует, что же будет с либеральным кандидатом. Вот наконец мы готовы ответить на этот душещипательный вопрос.
Здесь у нас есть цифры двух порядков. Первое: сколько проголосовало либеральных избирателей в декабре 2016 года? Если сложить все цифры вместе, получится что-то в районе от 2 до 2,3 миллиона избирателей – в зависимости от того, какие партии и как считать. Ну, давайте возьмем самую крупную цифру – 2,3 миллиона. Это первая цифра, которой мы располагаем.
Есть и вторая – это число избирателей, которое голосовало на прошлых президентских выборах за Михаила Дмитриевича Прохорова. За Прохорова в прошлый раз проголосовали 5 миллионов 722 тысячи 508 человек.
Занимаемся вычитанием и получаем: около 3,4 миллиона «прохоровских» избирателей, если понимать ситуацию буквально, то есть немного упрощать ее, на выборы в Госдуму 2016 году не пришли.
На самом деле, эта цифра больше. Потому что вы понимаете, что избиратели «Яблока» и Явлинского – это особые люди, которые едва ли придут на выборы голосовать за кого-то, кроме своих электоральных любимцев, и это не электорат Прохорова – эти электораты не пересекаются. То есть они не голосовали в 2012 году, но голосовали в 2016 году. Таким образом, мы получаем достаточно большую историю, связанную с тем, что у нас есть около 3,5 (а может быть, и 4) миллионов людей, которые в принципе на выборы ходили, и ходили не так давно, и у нас есть электоральный лаг в те же самые 4 миллиона людей, которые могут прийти на выборы – и при этом существенно не повлиять на арифметические параметры проекта «70/70».
О чем это говорит? Это говорит о том, что администраторы выборов обладают достаточно большой свободой в этой части истории. И им можно не только Касьянова с Явлинским запустить, но и сделать ставку на одного-двух либеральных кандидатов, которые в сумме должны взять те самые пресловутые 3-4 миллиона голосов и выполнить, что называется, свою часть электоральной задачи.
Конечно же, сразу возникает вопрос: а кто бы это мог быть? Что это за загадочные люди, которых выпустят на электоральное пространство, которые будут говорить некие речи, оппозиционные действующему порядку вещей (иначе нет никакого смысла их выставлять), и что с ними делать потом? Сложно ответить на этот вопрос, поскольку мы знаем ситуацию с Навальным, мы знаем приблизительно ситуацию с Ройзманом, который может быть использован в этих целях, но электоральный потенциал которого хорош только в той его части, где он ассоциируется со старой «Гражданской платформой», как мне кажется. Поскольку, если поговорить с екатеринбургскими достаточно независимыми кандидатами, оказывается, что они очень скептически оценивают шансы Ройзмана как политика, известного за пределами города Екатеринбурга. Да даже в Свердловской области они так их оценивают.
Опять-таки, нисколько не хочу показаться самым умным или сколько-нибудь лучше коллег представляющим себе историю, но констатирую: такая проблема есть.
Есть другая история – есть история с господином Гудковым-младшим, у которого, наряду с очевидными недостатками, есть и достоинства. Эти достоинства связаны с тем, что он – человек столичный, он – человек, готовый консолидировать определенную часть либерального электората. В отношении него серьезного негатива нет. Он позиционировался последовательно прозападно и, тем самым, интересен для тех 15-20% избирателей, которые мыслят так же или схожим образом.
Ну, и недостатков у кандидатуры господина Гудкова точно так же хватает. Это и семейный шлейф, это и идеологическая неопределенность. Это и, безусловно, необходимость занимать какую-то позицию в отношении других либеральных политиков.
Совершенно очевидно, что тот либеральный кандидат или те либеральные кандидаты, которые будут выставлены на этот раз, должны соответствовать ряду требований, одним из которых должно являться то, что, условно говоря, описывается фразой «Нас опять хотят обмануть, не дадим этому исполниться!» Просто так поставить условного господина Мамута или господина Винокурова можно, но это ничего не даст. Поскольку технология уже отработана, и все (или большая часть либералов) в курсе того, что происходит, так что будут воспринимать такое решение как очередную попытку манипуляций.
Поэтому остаемся с тем же, с чего начинали: существует достаточно большой объем неиспользованных голосов; существует достаточно большой объем электората, который готов прийти на выборы. Опасности с точки зрения достижения результата в рамках проекта «70/70» этот электорат не доставляет. Но существует не менее серьезная проблема с определением того, кем же этот человек может быть.
Ну, то есть это для нас с вами существует определенная проблема – полагаю, что те люди, которые занимаются администрированием выборов, уже приблизительно как-то понимают, кто это может быть. Ну, вот и посмотрим, как это будет на самом деле.
Заканчивая вторую часть наших размышлений, мы можем говорить о том, что при беглом анализе электорального поля создается впечатление, что стартовые позиции администраторов этого процесса достаточно крепки в части работы с непровластным электоратом. Этот электорат считываем, этот электорат конечен; этот электорат, в известном смысле, недостаточен, а, следовательно, некоторые агитационные интенции в отношении такого рода избирателя не только допустимы, но и уместны и даже необходимы – что может и должно привести к дополнительной легитимизации процесса и результатов выборов.
А дальше мы сталкиваемся с тем, с чем сталкивались с самого начала. В части работы с избирателями такого рода мы как-то понимаем, что надо делать. А что же делать с избирателями, которые должны отдать свои голоса за кандидата № 1? Сколько их? Где и откуда их брать? И вообще, возможно ли это?
Ну, попробуем ответить на эти вопросы, как сумеем, в третьей части наших рассуждений», – сказал Андрей Щербаков.
Продолжение следует
