28 марта 2024, четверг, 19:51
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Гонения советской власти на Русскую церковь были таковы, что не то что сказать о своей вере, но даже молча следовать ей было подвигом. Прославленные в лике святых новомученики и исповедники не поступились ничем: верили, молились и безропотно шли на свои голгофы.

«Полит.ру» вспоминает тех, кто отдал свою жизнь за веру и чьими молитвами жива Русская церковь — даже если кроме имени до нас почти ничего не дошло.

Публикации подготовлены Кириллом Харатьяном (включен российскими властями в реестр иностранных агентов).

25 июня 2021, 07:00

Священномученик Илия Бенеманский

Икона Собор святых новомучеников и исповедников российских
Икона Собор святых новомучеников и исповедников российских

Илья Бенеманский — сын священника из Твери в семье священника. В 1905 году, будучи 22 лет, окончил Тверскую духовную семинарию и был направлен служить в армию. Год он служил при армейской церкви псаломщиком, около полутора лет — диаконом, а в 1908 году был рукоположен в сан священника и направлен в 13-й гренадерский полк. В 1916 году он отправился на фронт с Волынским полком и здесь пробыл до крушения монархии и развала армии. В 1917 году вернулся на родину и стал служить в храме во имя святого благоверного князя Александра Невского при станции Тверь, где среди прихожан было много рабочих депо и железнодорожников.

В январе 1920 года на священника поступил донос, в котором утверждалось, что о. Илия на проповеди агитировал против комсомола. Вызванный следователем священник отрицал свою вину: «19 января 1920 года я служил за ранней обедней. Проповедь говорил на тему праздника. Против власти ничего никогда не говорил и не могу даже говорить. Против Союза молодежи ничего не говорил». 9 февраля 1920 года он был арестован Тверской чрезвычайной комиссией по обвинению в контрреволюционной пропаганде и приговорен к заключению в концентрационный лагерь до окончания гражданской войны.

20 февраля рабочие и служащие станции Тверь отправили заявление в Губернскую чрезвычайную комиссию. Они писали: «По состоявшемуся постановлению ГЧК священник станционной церкви Илья Бенеманский арестован на неопределенное время, якобы за контрреволюционную пропаганду, выразившуюся в том, что он, говоря проповедь, сказал, чтобы родители не пускали детей своих под праздники в театр, а посылали бы их в церковь, что-то в этом роде. Мы, прихожане станционной церкви, знаем священника Бенеманского более трех лет и, бывая в церкви почти каждый праздник, не слыхали никогда ничего подобного, да и было бы глупо говорить в храме какие-то контрреволюционные речи и в то же время знать, что есть и могут быть в церкви и такие люди, которым не по душе будет таковая речь... Все вышеизложенное могут подтвердить свидетели... Мы, представители станционного района, просим ГЧК о пересмотре настоящего дела, и не найдет ли возможным ГЧК условно освободить священника Бенеманского на поруки всего населения района, при этом мы утверждаем, что он, Бенеманский, не мог быть контрреволюционером и никогда не будет».

23 февраля Чрезвычайная комиссия собрала новое заседание и постановила: «В изменение постановления священника Бенеманского подвергнуть аресту в административном порядке сроком на один месяц, считая срок со дня ареста». Через месяц священник был освобожден из Тверского концентрационного лагеря.

В ходе кампании по изъятию церковных ценностей в 1922 году о. Илья был арестован ГПУ вместе с духовенством сразу после богослужения в Ниловой пустынии заключен на полторы недели в тюрьму.

4 апреля (?) 1923 года был арестован по делу о беспорядках в кафедральном соборе, вызванных попыткой обновленцев захватить власть в епархии. Спрошенный о своем участии в беспорядках и бунте в соборе, о. Илья отвечал: «В момент происходившего бунта в соборе, 28 марта, я был повесткой вызван в ГПУ; здесь я пробыл до десяти часов вечера, и в соборе я не был. В инициативной группе я себя считать состоявшим не могу... В среду, 28 марта, днем ко мне пришел какой-то мужчина, откуда — не знаю, принес протокол инициативной группы. В числе инициативной группы в протоколе была указана моя фамилия, и мне предлагалось подписать протокол. Протокол я не подписал».

4 апреля 1923 года начальник секретного отделения Тверского отдела ГПУ Юсов написал обвинительное заключение по «делу» священников, в котором просил ГПУ приговорить обвиняемых к заключение в лагерь на три года. Находившийся в это время в Москве архиепископ Тверской Серафим (Александров) начал со своей стороны хлопотать об освобождении священников, и 10 апреля начальник 6-го отделения секретного отдела ГПУ Тучков потребовал, чтобы обвиняемые были переведены в Москву. Так священники оказались в Бутырской тюрьме. 21 апреля 1923 г. было вынесено постановление о прекращении дела, поскольку «материалов, компрометирующих их как контрреволюционеров, в деле не имеется». Однако припиской начальника отдела ГПУ Самсонова обвиняемые освобождались под подписку о невыезде, а дело предписано «следствием продолжать в Твери с тем, чтобы о результатах было сообщено в СО ГПУ». В мае священники были освобождены и уехали в Тверь. В тот же день уполномоченный ГПУ издал постановление: «Начав следственное дело, в качестве обвиняемых привлечь к ответственности священников... как использующих религиозные предрассудки масс в целях свержения советской власти, выразившегося в поминовениях Патриарха Тихона как заведомого контрреволюционера».

4 сентября 1923 года о. Илья был арестован по обвинению в «использовании религиозных предрассудков масс в целях свержения советской власти, выразившегося в поминовениях патриарха Тихона как заведомого контрреволюционера»

На вопросы следователя он ответил:

— Я, хотя и состоял помощником благочинного, распоряжений духовенству лично от себя никаких не делал, являясь сам исполнителем распоряжений как рядовой священник. Поминовений не производилось приблизительно с неделю. Числа 27 августа вновь последовало распоряжение от благочинного Владимирского о возобновлении поминовения за богослужением патриарха Тихона. Являясь опять простым исполнителем распоряжений церковной власти, я вновь приступил к поминовению патриарха. Официального значения заметке губернского прокурора о недопустимости поминовения патриарха как контрреволюционера я не придавал.
— Гражданин Бенеманский, поминая патриарха Тихона, известного вам как контрреволюционер, этим торжественным поминовением за богослужением не оказывали ли вы ему, Тихону, демонстративное поощрение как контрреволюционеру?
— Демонстративного поощрения как контрреволюционеру поминовением за богослужением я не оказывал, производя поминовение Тихона как патриарха — главу церкви.

Отец Илья написал заявление губернскому прокурору: «Будучи арестованным в ночь с 3 на 4 сентября и находясь под стражей при ГПУ по делу о поминовении за богослужениями патриарха Тихона, я являюсь простым исполнителем данных распоряжений как рядовой священник, что делали, да быть может и делают сейчас, многие другие священники по Тверской епархии. Полагая, что странным было бы мне отвечать за то, в чем повинны многие, я покорнейше прошу сделать распоряжение о моем освобождении». Дело было быстро прекращено, и уже через день ГПУ постановило освободить священников.

9 марта 1930 года власти закрыли Александро-Невскую церковь, и о. Илья стал служить в храме Космы и Дамиана. Следователь Успенский между тем завел на о. Илью «дело», твердо преследуя цель арестовать священника. 11 марта он вызвал на допрос молодую женщину, машинистку, которая сама в храм не ходила, но жила неподалеку от храма и могла что-нибудь знать. Она показала: «Мне неоднократно приходилось слышать от своих знакомых, что в Александро-Невской церкви служителем культа Ильей Бенеманским... с момента выступления папы Римского против СССР произносились поминовения этого папы, что, безусловно, преследовало агитационную цель, так как совершалось публично за церковными службами. Причем перед поминовением папы Илья Бенеманский обращался к присутствующим и объяснял, что сейчас в СССР идет сильное гонение на религию и что на защиту ее выступил глава католической церкви, и призывал молиться за него. Все присутствующие во главе с Бенеманским молились на коленях. Об этом знает Мария Ивановна, фамилию не знаю, адрес сообщу».

16 августа 1930 года о. Илья был арестован. При обыске ничего компрометирующего не обнаружили, но зато нашли сорок пять рублей мелкой серебряной монетой и обвинили священника в том, что «он умышленно придерживал у себя разменную серебряную монету, преследуя цель подрыва правильного денежного обращения». Хотя о. Илье было тогда всего сорок семь лет, здоровье его было основательно подорвано многократными заключениями в тюрьму, и на следующий день после ареста врач вынужден был, осмотрев его, дать справку, что заключенный «страдает правосторонней грыжей, неврозом, расширением границ сердца, значительным расширением вен голени». 20 августа уполномоченный ОГПУ допросил священника. Он спросил о найденных сорока пяти рублях, о том, платил ли священник налоги, об изъятых у него письмах митрополита Серафима и о рукописной тетрадке «Ответ востязующим», составленной духовенством, находившимся в то время в оппозиции митрополиту Сергию.

Священник на поставленные вопросы ответил: «Обнаруженная у меня серебряная разменная монета в сумме сорока пяти рублей принадлежит дальнему моему родственнику Миловскому Алексею Михайловичу, умершему 13 июня сего года. Бóльшая сумма этих денег, около сорока двух рублей, хранилась мной у меня в спальне в особом ящике, принадлежавшем Миловскому, полтора или два рубля лежали у меня в столе, обнаруженные у меня в уборной серебряные три рубля, принадлежат моей семье, но кто положил их в уборную, я или моя жена, не помню. Мне хорошо известно о тех затруднениях, которые переживает рынок в связи с недостатком разменной серебряной монеты; даже был лично со мной случай в конце июля: при возвращении со службы из церкви меня, как не имеющего разменной монеты, высадили из трамвая, и мне пришлось идти полторы или две версты пешком. Всего налога в 1930 году было уплачено тысячу рублей, еще не уплачено двести пятьдесят шесть рублей. Не обменял я эти деньги, сорок пять рублей, на бумажные купюры, так как они принадлежали умершему Миловскому, который никого, кроме нас, родственников не имеет. При богослужениях о здравии папы Римского не поминал никогда. Для погашения своего налога я по домам с подписным листом не ходил, слов «что все равно у большевиков ничего не будет», «что же с нами дальше будет, если войны не будет» при обложении меня налогом я никогда не говорил. Мое отношение к советской власти вполне лояльное. Обнаруженная у меня при обыске переписка митрополита Серафима Александрова хранилась у меня как у исполняющего должность благочинного города Твери в 1924 и в 1925 годах. Обнаруженный у меня при обыске материал, печатанный на пишущей машинке, «Ответ востязующим» на шестнадцати страницах мне прислали по почте два-три года тому назад в одном экземпляре, я его не распространял, только лишь прочитал сам лично. Кто прислал мне, не знаю... Обнаруженные у меня при обыске книги в числе сорока четырех богословского содержания принадлежали ранее станционной библиотеке, а после их изъятия из обращения предназначены к уничтожению; списав, мне их доставили на квартиру, а большая часть была в библиотеке уничтожена«.

Ни первоначального допроса женщины, ни тем более выдержанных и ясных показаний священника было недостаточно для обвинения, и тогда следователь снова допросил её, надеясь, что на этот раз она даст расширенные показания, но она вдруг стала пояснять, что все ее «показания» основаны на слухах и разговорах в продуктовой лавке, и все это говорила какая-то женщина. Следователи вынуждены были разыскать и допросить эту женщину. Оказалось, что она год назад пела на клиросе в Александро-Невской церкви, и следователь стал уговаривать ее, чтобы она показала хоть что-нибудь. Она показала: «В праздник преподобного Сергия и Федоровской Божией Матери, перед иконой последней, во всенощную священник Бенеманский при чтении акафиста упоминал слова „ея величества императрицы“, а затем продолжал упоминать о Федоровской Божией Матери. Стоявший вблизи меня псаломщик этой же церкви (фамилия мне неизвестна) тут же возмущался на священника Бенеманского за сказанные им слова. В то время в церкви было много народа, лично я припоминаю, была женщина Клавдия (верующая фанатичка) и другие, в лицо я их знаю, а по фамилии не знаю. Я не посещаю церковь около года, до этого ходила часто и слушала проповеди Бенеманского, который говорил о страданиях людей, о гонениях религии как раньше, так и теперь, ссылался, что и раньше сжигали образа, а в заключение указывал, что „как религия была, как Бог был, так Он и будет“; этим он указывал на гонение, переживаемое религией в настоящее время. Своими страстными проповедями он публику доводил до слез. Помимо этого Илья Бенеманский у себя на квартире за закрытыми ставнями проводил собеседования среди верующих фанатичек очень осторожно, но о чем они беседовали, мне неизвестно. Но по всему поведению священника Бенеманского видно, что он контрреволюционный элемент, играя на религии, активно тормозит мероприятия советской власти и вредит всяким начинаниям. Примерно в текущем году мой муж в ленинские дни подал заявление о вступлении в партию через печать железнодорожной газеты „На рельсах“, в котором он упомянул о своем разрыве с религией, указывая, что „это ложь и обман“. Бенеманский воспользовался этим и сказал страстную проповедь, упоминая слова „о христопродавце“. Его проповедь сильно повлияла на чувства верующих, из которых очень многие плакали. Об этом мне говорила молодежь, посещающая церковь, и это правда. Фамилия моего мужа Игнатьев Петр Иванович, ранее, до осени 1929 года, он состоял членом церковного совета той же церкви в течение полутора лет».

В тот же день следователь допросил в качестве свидетеля псаломщика церкви Космы и Дамиана. Он показал: «Я с Ильей Бенеманским служил в церкви в течение двенадцати лет, он держится обособленно, особенно с того времени, как я вместе с диаконом перешел в обновленчество, в то время Бенеманский отсутствовал, находясь в Москве под арестом. А по приезде обратно он повлиял на приход, который заставил нас перейти обратно к тихоновцам. В то время из-за этого я и диакон были без дела три месяца. Меня лично возмущали выражения, все время употребляемые Ильей Бенеманским при служении в церкви при чтении акафиста иконе Федоровской Божией Матери, он постоянно употреблял следующие слова: „Утвердить скипетр державы Российской“. Акафист же этот читался еженедельно по вторникам в присутствии тридцати-сорока человек молящихся, а иногда и больше. Помимо этих слов он употреблял при чтении того же акафиста и следующие выражения антисоветского характера: „Радуйся, царей венчание“, а с переходом из станционной Александро-Невской церкви в Космодемьянскую, он слово „царей“ заменил словом „людей“; перешли мы служить в Космодемьянскую церковь 9 марта 1930 года. Илья Бенеманский при желании мог бы выкинуть эти слова, так как часто читал акафист, но этого не делал, а какая цель преследовалась произносить эти слова, я не знаю, и я ему не говорил об этом, зная, что он отлично понимает, что его могут привлечь к ответственности за эти слова. Имея ораторские способности, он говорил почти каждое воскресенье и праздники проповеди с хорошим подходом и, говоря о страданиях святых, доводил верующих до слез».

25 августа следователь последний раз допросил священника. На вопросы он отвечал спокойно: «В предъявленном мне обвинении я признаю себя виновным в хранении серебряной разменной монеты; в умышленном придерживании этих денег не признаю вины; также не признаю себя виновным в проведении антисоветских идей в проповедях, так как последние были чисто религиозного содержания; при чтении акафиста еженедельно по вторникам я слов „об утверждении скипетра державы Российской“, „об утверждении царства и о венчании царей“ не произносил, а произносил, насколько помню, „об утверждении царства“, а других выражений не произносил, так как эти выражения мной в акафисте зачеркнуты».

5 сентября 1930 года Тройка ГПУ приговорила священника к трем годам заключения в концлагерь на Соловках. Отец Илья из Тверской тюрьмы был отправлен в пересыльную тюрьму Петрограда, а оттуда этапом в Соловецкий концлагерь, где ему предстояло пробыть весь срок заключения.

Через три года о. Илья вернулся в Тверь и был назначен служить в храме иконы Божией Матери Неопалимая Купина.

22 ноября обновленческий священник Василий Сопрыкин лжесвидетельствовал перед уполномоченным НКВД: «Знакомыми мне в Калинине являются лица исключительно среди духовенства, поскольку я сам являюсь тоже духовным лицом. Среди духовенства тихоновской ориентации моими знакомыми являются следующие лица: архиепископ Фаддей (Успенский И.В.), Бенеманский Илья Ильич, Маслов Н.И., Громогласов И.Н. — три последних лица являются священниками церкви Неопалимая Купина. Кроме того, священник Бенеманский Алексей Константинович, Садовников Василий Гаврилович, бывший иподиаконом архиепископа Фаддея, активный церковник Иван Иванович Пирогов и Иван Морошкин — священник единоверческой церкви, и активная церковница Вера Васильевна Трукс.

По приезде в город Калинин в начале 1937 года меня назначили настоятелем Волынской церкви, эта церковь является обновленческой ориентации, но рядом с ней находится единоверческая церковь — тихоновской ориентации. За короткое время я, наблюдая за деятельностью служителей религиозного культа, тихоновцами, узнал, что там собираются люди с определенными целями и задачами, то есть с определенной антисоветской целью, прикрываясь религиозными делами».

23 декабря 1937 о. Илья был вновь арестован.

27 декабря обновленческий диакон храма Белая Троица лжесвидетельствовал о священнике Илье Бенеманском и других православных священниках: «Мне известно, что Илья Ильич Бенеманский, Иван Николаевич Морошкин и Александр Петрович Богданов между собой тесно связаны и проводят в своих церквях, используя свой сан служителей культа, пропаганду антисоветских убеждений, высказывая их публично массе верующих. Мне известен факт, происшедший в церкви Неопалимая Купина 20 декабря 1937 года, когда во время отпуста, то есть при окончании службы, Илья Бенеманский во всеуслышание поминал как святых всех великих князей и княгинь с полным их титулованием, показывая политическую подкладку, напоминая о прежней жизни при монархии. При чтении молитвы при молебне Бенеманский избирает явно такие молитвы, которые в политическом отношении по своему содержанию являются контрреволюционными, как например, молитву преподобному Нилу, в которой верующих призывают на борьбу против врагов религии и монархического строя. В молитве говорится „видимых и невидимых врагов и супостатов“. В церкви Неопалимая Купина подбор прихожан сделан исключительно из изысканного прежнего общества в лице бывших офицеров, купцов и разных чуждых элементов, то есть церковь является по существу сборищем контрреволюционных сил и очагом контрреволюционной агитации».

В тот же день священник-обновленец храма Белая Троица Тимофей Колесников лжесвидетельствовал: «С Ильей Ильичом Бенеманским я знаком с 1935 года. Познакомился я с ним у него на квартире, куда я приходил по делу о приглашении его перейти в обновленчество. В разговоре со мной Бенеманский категорически приглашение отклонил и высказался по этому вопросу в антисоветской форме. На мое предложение он заявил: „Я удивляюсь, кто вас послал ко мне с таким гнусным предложением. Я предателем православной веры быть не могу и угодничать советской власти, как обновленцы, не желаю. Обновленчество — это враждебное религии течение и направлено на погибель религии. Я враг этого“. После данного разговора Бенеманский попросил меня оставить его дом и больше не являться к нему. Встреч с Бенеманским у меня лично не было, но из рассказа одной из прихожанок мне известно, что Бенеманский среди своих прихожан ведет систематические высказывания своих контрреволюционных измышлений о гибели советской власти и в церкви производит поминовение во время службы о здравии и спасении заключенных и страждущих в тюрьмах в Советском Союзе. Кроме того, допускает молитвы на богослужении о даровании победы православным христианам над супротивными. Бенеманский среди верующих производит сбор в помощь заключенным врагам народа. Также из разговоров мне известно, что Илья Бенеманский имеет тесную связь со священниками Громогласовым и Масловым, осужденными за контрреволюционную деятельность, а также со священником Морошкиным и диаконом Богдановым, которые также допускают открытые выступления контрреволюционного характера в церкви во время службы. Мне также известно, что указанные Бенеманский, Морошкин и Богданов группируются вокруг прислужницы бывшего архиепископа Трукс Веры Васильевны, которая является связующим звеном с Фаддеем Успенским, который продолжает нелегально руководить через Трукс всей Калининской епархией».

В тот же день следователь допросил о. Илью Бенеманского:

— Назовите фамилии ваших знакомых в городе Калинине и других городах и характер вашей с ними связи.
— Знакомых у меня никого нет, и называть мне некого.
— Вы говорите ложь. Следствие настаивает назвать ваших знакомых.
— Я могу назвать своих сослуживцев по церкви, но знакомства у меня с ними близкого нет.
— Назовите фамилии ваших сослуживцев.
— Сослуживцами моими являлись священник Илья Михайлович Громогласов, священник Борис Иванович Забавин, священник Николай Иванович Маслов, диакон Преклонский — все они служили в церкви Неопалимая Купина за Тверцой.
— Вы знакомы с бывшим архиепископом бывшей Тверской епархии Фаддеем (Успенским Иваном Васильевичем) и его доверенной Верой Васильевной Трукс и каковы у вас с ними взаимоотношения?
— Да, архиепископ Фаддей и Вера Васильевна Трукс мне знакомы, но знакомство у меня с ними было чисто официальное, и никаких других связей у меня с ними не было, кроме служебных, так как я служил священником, а Фаддей архиепископом, и мне приходилось к нему обращаться по служебным вопросам. Веру Васильевну Трукс я хорошо не знаю, так как разговаривать мне с ней не приходилось, о ней я знаю, что она является приближенным лицом к архиепископу Фаддею.
— Вы арестованы как активный участник контрреволюционной церковно-монархической организации, существовавшей в городе Калинине. По заданию руководства этой организации вы проводили контрреволюционную деятельность. Признаете вы себя виновным в этом?
— О существовании контрреволюционной церковно-монархической организации мне неизвестно, и участником ее я не являюсь, и контрреволюционной деятельности я никакой не проводил.
— Вы, являясь активным участником данной контрреволюционной организации, среди духовенства и социально чуждой среды населения проводили вербовку в эту организацию. Признаете ли вы это?
— Нет, это я за собой не признаю.
— Вы с целью контрреволюционной монархической агитации в своей церкви обновили путем подкрашивания и промытия иконы, изображавшие бывших князей (именуемых святыми), тогда как другие иконы оставлены без этого; и на службах церковных особенно выделяли поминовение этих князей. Признаете это?
— Согласно договору церковь должна быть в порядке, поэтому хозяйственный коллектив в порядке ремонта помещения произвел промывку икон в церкви и всех стен, поэтому возможно, что и были иконы каких князей промыты; я лично знаю, что кроме благоверного князя Михаила Тверского, изображений других князей в церкви нет. На церковных службах я поминал только князя Михаила Тверского, а других князей я не поминал.
— Вы систематически среди населения проводили контрреволюционную агитацию, направленную на срыв мероприятий советского правительства. Признаете вы это?
— Контрреволюционной агитации я нигде и никогда не проводил.

29 декабря Тройка НКВД приговорила священника к расстрелу, до того как было составлено обвинительное заключение.

Расстрелян 31 декабря 1937 года.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.