19 марта 2024, вторник, 05:23
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Гонения советской власти на Русскую церковь были таковы, что не то что сказать о своей вере, но даже молча следовать ей было подвигом. Прославленные в лике святых новомученики и исповедники не поступились ничем: верили, молились и безропотно шли на свои голгофы.

«Полит.ру» вспоминает тех, кто отдал свою жизнь за веру и чьими молитвами жива Русская церковь — даже если кроме имени до нас почти ничего не дошло.

Публикации подготовлены Кириллом Харатьяном (включен российскими властями в реестр иностранных агентов).

29 июля 2021, 07:00

Священномученик Иоанн Богоявленский

Священномученик Иоанн Богоявленский
Священномученик Иоанн Богоявленский

Иван Богоявленский — сын священника из села Ветрина Ярославской губернии. В 1914 году 22-летний Иван Богоявленский окончил Ярославскую духовную семинарию, но по стопам отца идти не захотел и выбрал светский путь. Так как семинарию он окончил по 2-му разряду, то в земство его не взяли, и он был вынужден устроиться учителем в церковно-приходскую школу. Однако эта работа его не удовлетворила, и осенью 1916 года Иван Дмитриевич поступил на юридический факультет Ярославского Демидовского лицея, где проучился два курса — до 1918 года, когда власти преобразовали лицей в государственный университет, где продолжать образование он не захотел.

В 1918 году в Ярославле начался голод, и Иван Богоявленский стал подыскивать место учителя в одном из маленьких городков и, наконец, в 1919 году уехал в Весьегонск, где поступил в советскую школу 2-й ступени преподавателем истории, географии, истории социализма и политической экономии. Несмотря на свое былое стремление к светскому пути, Иван Богоявленский был человеком глубокой веры, которую не скрывал, и часто посещал храм. В обстановке начавшегося гонения его вера стала подвергаться насмешкам — сначала от коллег учителей, а затем и от учеников, и Иван Богоявленский решил оставить работу и уехать.

В январе 1922 года он вернулся на родину, в село Ветрино, где служил его отец, и поселился в родительском доме. В апреле отец умер, приход остался без священника, и Иван Богоявленский решил поступить на место почившего батюшки. В начале мая женился. 9 мая 1922 был рукоположен в сан священника ко храму родного села.

Оказывал крестьянам юридическую (адвокатскую) помощь.

От священника потребовали выполнить заведомо непосильное задание по лесозаготовкам, которое он выполнить не смог, за что был приговорен в марте 1930 г. к одному году исправительных работ. Прихожане, однако, были недовольны расправой над священником и пришли к зданию районного отделения НКВД, требуя его освобождения. Перепуганные власти вынуждены были его отпустить, всего лишь выслав за пределы области.

Отец Иоанн приехал к епископу Рыбинскому Серафиму (Протопопову) за советом и благословением, и тот сообщил ему, что в селе Раменье Сонковского района Московской области остался приход без священника, и посоветовал поехать к епископу Бежецкому Григорию (Козыреву), в чьем ведении был храм. Владыка Григорий благословил его занять место священника в Раменской церкви. Здесь, как и в родном селе, прихожане полюбили о. Иоанна.

В апреле 1931 года был арестован (по прежнему обвинению?) и отправлен отбывать заключение на лесоповал в Сонковский район. Верующие не оставляли его — привозили продукты и всячески поддерживали.

27 марта 1932 года был освобожден и вернулся в Раменье. Благоустроил храм, где исполнял обязанности не только священника, диакона и псаломщика, но был одновременно и звонарем, и сторожем, и уборщиком.

Сразу же вслед за этим начальник районного ОГПУ послал уполномоченному по Сонковскому району сообщение, где говорилось, что о. Иоанн «является ярым противником советской власти; приверженцем тихоновской ориентации. В 1929 году был репрессирован за антисоветскую деятельность. Кроме того, были установлены факты подпольной адвокатуры. Ввиду изложенного, за Богоявленским установить тщательное наблюдение».

Храм в селе Раменье находился рядом со школой, и школьники во все большие церковные праздники заходили в него — одни потому, что у них родители были верующими, другие — из любопытства. Это не нравилось директору школы, и он стал искать пути закрыть храм.

10 августа 1934 года сотрудник НКВД Фейгенберг потребовал от прокурора разрешения на арест священника, и 15 августа о. Иоанн был арестован; в тот же день следователь НКВД допросил его.

На вопросы следователя о его отношении к мероприятиям советской власти о. Иоанн ответил: «Ко всем мероприятиям советской власти я отношусь лояльно и недовольства никогда не выражал как про себя, так и в присутствии других. Все проводимые мероприятия одобряю, так как они направлены на улучшение жизни человечества, хотя бы взять к примеру колхозы — это, по моему мнению, единственный выход крестьянину из нужды. Я отлично понимаю, что все проводимые мероприятия советской власти и партии влекут постепенное отмирание религии... Каких-либо разговоров среди населения по вопросам политики партии и мероприятий советской власти я не веду, откровенно говоря, боюсь, так как скажешь слово, а после его извратят, и можно получить неприятность. С вопросами текущей политики я знаком, так как выписываю и читаю областные, районные и центральные газеты».

Не добившись нужных для себя показаний, следователь вызвал на допрос регентшу Дарью. Она рассказала: «Священника Богоявленского я знаю хорошо и должна про него сказать, что человек он очень осторожный и хитрый, зная, что я являюсь активисткой, избегал со мной откровенных разговоров относительно власти. Я имела намерение выведать его взгляды на мероприятия советской власти, но он избегал этих откровенных разговоров и заводил речь о другом. Из крестьян деревни Маланьино священник имеет хорошее знакомство с семьей Алексея Попкова, которая ему оказывает материальную помощь продуктами. Алексей Попков настроен антисоветски, систематически среди колхозников распространяет слухи о войне и гибели советской власти».

7 сентября следователь допросил старосту храма, где служил о. Иоанн, Наталью Томилину. Ей в то время было девяносто четыре года. Она ответила следователю:

«Я являюсь церковной старостой Раменской церковной общины. По долгу своей службы мне иногда приходилось вести разговоры с Богоявленским, а также последний иногда ко мне заходил по церковным делам и просто так побеседовать. В момент, когда он приходил ко мне, приходили односельчане, но священник с ними вести разговоры остерегался. ... В прошлом году приезжал в Маланьино какой-то священник, как Богоявленский рассказывал, то он не пустил его и в дом. Этот же священник после заходил и ко мне, но я его также не пустила — раз батюшка что-то заподозрил, то я думаю, что не зря. Он у нас человек очень умный и осторожный. Кое с кем, да еще с незнакомым человеком о чем-либо постороннем говорить не будет».

Следователи допрашивали священника каждый день посменно, день один следователь, день — другой. Обвинить его было не в чем, следователям не к чему было придраться, и они стали интересоваться — как же он, верующий человек, и преподавал социализм. Отец Иоанн отвечал: "Будучи преподавателем в школе, я ученикам преподавал об утопическом социализме. Я был преподавателем времен военного коммунизма. В это время было положение смутное, не было точных установок учения Карла Маркса о научном социализме, поэтому я и преподавал утопический социализм. Впоследствии от меня стали требовать преподавания о принципах трудовой школы, общественно-полезном труде и так далее. Я далек был от такого преподавания, не мог в своей голове переварить всего нового о школе. Я тогда в 1922 году ушел на службу священником, где я хотел найти для себя отраду в своей работе. Я знал, что, будучи священником, все время буду находиться среди учеников в деревне и среди крестьян. Причем после преподавания в школе я видел, что не могу быть полезным для настоящего общества и у меня к этому нет призвания. В отношении обновленческой церкви я все подробности сам хорошо не усвоил, но должен заявить, что ходить в маске я не могу. Я хочу быть настоящим священником Православной Церкви и ни в коем случае не могу отступить от Церкви митрополита Петра Крутицкого, митрополита Нижегородского Сергия, митрополита Ярославского Павла. Я буду служить, если мне предоставится возможность, до последнего. Политической жизнью советской власти я интересуюсь через газеты. Главным образом в газетах интересуюсь государственным управлением — как власть управляет своей страной, но понимание нового управления для меня дается тяжелее. Раньше было понятно, что управлял один царь и всё. Я интересуюсь через газеты управлением государственным не потому, что меня особенно советская власть интересует, для меня все равно, царь управлял, советская власть управляет или кто другой. Я жил при царе так, как живу и теперь. Я предан Православной Церкви и буду продолжать до конца служить ей. ... Я убежден в том, что вести контрреволюционную работу против советской власти и политики партии я один или вдвоем, хотя бы и с Попковым, не мог, потому что мы вдвоем не могли оказать большого влияния на подрыв советской власти. Если бороться с советской властью, то надо много иметь сторонников, но я их не имел и не мог иметь. Я хорошо знал, что за каждым моим шагом следят, ко мне каждый год посылали шпионов... Ко мне подослали в 1933 году зимой одного священника. Он просил, чтобы я принял его на службу, хотя бы в сторожа церкви. За малое время пребывания со мной он старался завести разговор о советской власти. Я понял, что он кем-то подослан и совершенно с ним перестал разговаривать. В 1934 году был подослан еще один священник. Я знал, что мне свой язык невозможно, как говорят, распускать ни в каком случае — кругом следят, поэтому я был очень осторожен во всех разговорах о мероприятиях советской власти. Я предупреждал Алексея Попкова, чтобы он особенно не болтал про советскую власть плохого среди женщин, так как женщина из мухи может раздуть слона, и можно попасть через язык в тюрьму. Какая может быть антисоветская агитация при данных условиях среди неграмотных людей, когда кругом за нами следят. Кем подосланы эти шпионы, я точно сказать не могу«.

Прочитав показания священника, следователь решил попробовать — а не удастся ли зацепиться за это предупреждение Алексея Попкова священником, но о. Иоанн на это возразил: «Алексею Попкову я никаких предупреждений об антисоветской агитации не делал. Написанное выше о том, что я предупреждал Попкова, было следователем недопонято».

Не зная, кого еще допросить, следователь вызвал женщину, возившую о. Иоанну продукты, когда он находился в заключении. На вопросы следователя она ответила: «Я, как религиозная женщина, к священнику отношусь сочувственно, у священников церкви села Раменье, которые были до о. Иоанна, иногда прислуживала, мыла полы. Когда Богоявленский отбывал принудительные работы в Сонкове, верующие ему помогали продуктами — хлебом, картошкой. Однажды я была в Сонкове по своим делам, года два тому назад, в этот день была в Сонкове и жена Богоявленского, встретили мы его на вокзале, и среди нас был разговор про колхозы и дровозаготовки, священник спрашивал, как там живут верующие — наверное, были все на лесозаготовках, спрашивал, как в колхозах, было ли распределение доходов. И когда я ответила, что колхозники недовольны колхозом, так как не все еще одинаково работают, а после того, как поделили доходы, очень ругаются, он ответил: „Ну я так и знал, что ничего из этих колхозов не получится“. Больше от священника я ничего подобного не слыхала».

Как всегда, в качестве самого значительного свидетеля обвинения был вызван председатель сельсовета, который показал: «Алексея Алексеевича Попкова я знаю как односельчанина, его взгляды антисоветские... Конкретных выступлений с указанием даты припомнить не могу. Алексей Попков имеет тесную связь со священником Раменской церкви Богоявленским. В сельскохозяйственную кампанию 1934 года я был у себя в деревне, и колхозники мне рассказывали, что в момент уборки клевера днем все колхозники сушили клевер, а Попков ушел к священнику Богоявленскому и долгое время с ним беседовал. Характерно отметить то обстоятельство, что все лица, которые имеют тесную связь с Богоявленским и которых я знаю как односельчан, так же, как Попков, антисоветски настроены и открыто высказываются против проводимых мероприятий. Все лица, которые держали связь со священником, держали ее как-то скрытно от других и ходили только они к священнику, к ним же священник, как я заметил, не ходил. Можно уверенно сказать, что все антисоветские настроения и разговоры, которые очень часто можно было слышать от граждан деревни Маланьино, исходили от священника через близких ему людей».

Но и эти показания были неубедительны и недостаточны для обвинения священника, и тогда 27 сентября о. Иоанна допросил уполномоченный управления НКВД, чтобы составить свое окончательное заключение по этому делу.

Отец Иоанн, отвечая на вопросы, сказал: «Служа священником села Раменье, я при отправлении служб в церкви каких-либо проповедей антисоветского характера не произносил. В частные беседы с прихожанами вступал очень редко, тем политического характера не касался никогда и ни с кем. Прихожане относились ко мне хорошо, среди них я пользовался авторитетом. Объясняется это, с одной стороны, тем, что я на требы не только не устанавливал таксы, но и не просил; что дадут, то и ладно, а и не дадут — хорошо. С другой стороны, прихожане любили меня ... Предшественник мой довел, можно сказать, храм до запустения — всюду были грязь, пыль, паутина. Я храм благоустроил и все время своими силами поддерживал в нем чистоту. Как и каким путем отдельные граждане, как, например, председатель сельсовета, говорят, что я являюсь первоисточником разного рода антисоветских разговоров — для меня совершенно непонятно».

2 октября уполномоченный НКВД составил свое заключение: «В действиях, приписываемых обвиняемому Богоявленскому, нет состава преступления, а потому дело производством прекратить, арестованного Богоявленского Ивана Дмитриевича из-под стражи немедленно освободить». Отец Иоанн был освобожден из Бежецкой тюрьмы и вернулся служить в село Раменье.

В начале 1935 года благочинный прислал о. Иоанну распоряжение, чтобы он вел в своем храме запись родившихся, умерших и вступивших в брак.

Отец Иоанн вел эти записи до сентября 1935 года, когда вновь был арестован властями и обвинен в присвоении административных функций. Прихожане нашли адвоката для защиты священника. Состоявшийся вскоре суд приговорил о. Иоанна к денежному штрафу. После оглашения приговора священник был освобожден. Адвокат, прощаясь с о. Иоанном, предупредил его, что он все равно будет вскоре арестован, так как главная его вина перед властями состоит в том, что он священник, и он может избегнуть ареста лишь оставив служение в храме. Такой путь о. Иоанн категорически отверг и вернулся служить в церковь.

В декабре 1935 года благочинный снова прислал распоряжение, чтобы священник и в 1936 году вел подобные записи. Об этом распоряжении стало известно НКВД, и, намереваясь привлечь священника к ответственности, 8 марта 1936 года следователь вызвал о. Иоанна на допрос, но удовлетворившись ответами священника, отпустил его. Положение храма в 1936 году стало критическим, власти обложили его налогом, выплатить который было невозможно, тем более что они запретили молебны в домах, а в храм многие уже опасались открыто ходить. 5 февраля в доме священника собралась церковная двадцатка, чтобы решить, как избежать закрытия храма. Решили во что бы то ни стало выполнить требование властей и собрать далеко не малую сумму, а для этого произвести сбор средств по дворам с обращением к жителям, что если они не помогут, то советская власть закроет храм. Обход по дворам дал результаты: была собрана нужная сумма и уплачен налог. Все это не осталось незамеченным властями, тут же посыпались доносы в НКВД.

12 ноября 1937 года о. Иоанн был арестован. По обыкновению стали вызывать «дежурных свидетелей». Как обычно, был вызван председатель сельсовета; продолжали собираться доносы. Один из доносчиков писал о священнике, что «два года назад из колхоза, то есть на третий год пятилетки, одна женщина дала священнику Богоявленскому два мешка картошки из общеколхозной, подлежащей распределению по трудодням. Он знал, что картофель общий, а взял».

20 ноября состоялся первый допрос. Священник держался твердо и отказался возводить клевету на себя или других, и в тот же день следствие было закончено. 25 ноября Тройка НКВД приговорила священника к десяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь.

Отец Иоанн был сослан в Коми область в Северный железнодорожный исправительно-трудовой лагерь (Севжелдорлаг), в поселок Княж-Погост (ныне г. Емва).

Умер от голода 24 декабря 1941 года в возрасте 49 лет. Погребен в безвестной общей могиле.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.