29 марта 2024, пятница, 13:11
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

10 августа 2022, 16:59

Что такое «традиционные ценности»? Разбираемся в понятии

Илья Кукулин, фото - Леля Собенина
Илья Кукулин, фото - Леля Собенина

Третьего августа основательница Национального родительского комитета и детский омбудсмен Татарстана Ирина Волынец предложила ввести законодательный запрет на пропаганду трансгендерности в России. С советующем предложением она обратилась к министру здравоохранения Михаилу Мурашко. В Госдуме поддержала инициативу первый зампред комитета по вопросам семьи, женщин и детей Татьяна Буцкая.

В июле 2022 года парламентарии внесли на рассмотрение законопроект о запрете ЛГБТ-пропаганды — поправки в Семейный кодекс РФ (о которых мы писали тут). Депутаты посчитали важным запретить россиянам «совершать действия, направленные на популяризацию отрицания семейных ценностей и нетрадиционных сексуальных отношений». В частности, авторы законопроекта предложили не выдавать прокатные удостоверения фильмам, в которых будет выявлена «пропаганда», и пресекать ее в СМИ. Для нарушителей предусмотрена как административная, так и уголовная ответственность. Правозащитники центра «Сетевые свободы» всерьез обеспокоены тем, что представители ЛГБТиК+ теперь не смогут высказываться в публичном поле.

Новые законопроекты власти объясняют тем, что современная Россия ориентируется на «традиционные ценности». Однако, что на самом деле это означает – не ясно.

Полит.Ру решил разобраться в истории этого понятия, и в том, какую политтехнологическую роль оно играет. Елизавета Антонова поговорила о «традиционных ценностях» с историком культуры Ильей Кукулиным.

Что это вообще такое — «традиционные ценности»?

Насколько я могу судить, у того, что сегодняшние пропагандисты называют «традиционными ценностями», нет точного определения. Более того: именно потому, что их нельзя точно определить, «традиционные ценности» и работают как пропагандистский термин: в них можно всякий раз вкладывать разные значения, нужные говорящему в конкретный момент и для решения конкретной задачи.

И все же, это словосочетание многим кажется интуитивно понятным, потому что оно вызывает эмоционально окрашенные ассоциации – прежде всего, у тех слушателей или читателей, к которым обращена нынешняя российская пропаганда. «Традиционные» — значит, восходящие к старине. «Ценности» – значит, нечто важное для всего общества или для больших социальных групп. В сознании многих людей в России то, что воспроизводилось на протяжении столетий – то есть является «традиционным» – уже из самой этой своей древности является легитимным и правильным. И звучит это словосочетание убедительно, потому что внешне похоже на социологический или юридический термин. Поэтому не каждый решится спросить: а правда ли, что именно такие ценности воспроизводились на протяжении столетий, и ценности ли это вообще?

Можно назвать это манипулятивной конструкцией?

Да. «Традиционные ценности» – набор допущений и запретов, которые якобы хороши потому, что они «древние». Манипулятивный характер термина становится хорошо понятен, если прочитать статью британского теоретика культуры и историка Эрика Хобсбаума «Изобретение традиции». В 1983 году он вместе с другим историком, Теренсом Рейнджером, подготовил коллективный сборник статей с таким же названием и написал к нему очень важное предисловиеВ нем он подчеркнул, что многие вещи, которые сегодня принято считать «пришедшими из глубины веков», появились относительно недавно. Хобсбаум писал:

«Специфика «изобретенных» традиций заключается в том, что их связь с историческим прошлым по большей части фиктивная. Говоря коротко, эти традиции представляют собой ответ на новую ситуацию в форме отсылки к ситуации старой. Или же они создают себе прошлое путем… как бы обязательного повторения» (пер. с англ. Сергея Панарина).

Самый известный пример «изобретенной традиции» описан в статье историка Хью Тревора-Ропера, включенного в книгу под редакцией Хобсбаума и Рейнджера. Еще недавно было общепринятым мнением, что разные клетчатые раскраски шотландских мужских юбок – килтов – означают разные кланы, и это очень древний обычай. Но в действительности и сам килт, и история про клетку были придуманы в XVIII веке британским – не шотландским! – предпринимателем-квакером Томасом Роулинсоном, который хотел создать одежду для небогатых горцев взамен вышедшего из употребления пледа. И только потом килт сделали популярным не бедные, а состоятельные и образованные шотландцы, которые сделали его знаком шотландского национализма. Исследователи русской культуры могут добавить аналогичный пример: производство матрешек, которые сегодня считаются русским национальным символом, началось только в 1900 году. По мнению некоторых историков, ее начали делать по образцу японской куклы-неваляшки «дарума», которая изображала медитирующего Бодхидхарму. Тем не менее матрешку многие считают «традиционным» изделием народных промыслов – тем, «что всегда было». Это тоже изобретенная традиция.

Разумеется, я не говорю, что прошлое или созданные в прошлом произведения искусства не имеют никакого значения. Более того, в повседневной жизни постоянно возникают задачи вернуть к жизни, насколько это возможно, забытые практики или сооружения. Но одно дело – конкретные задачи, когда нужно восстановить церковь или другое старинное здание, или вернуть хоть какое-то подобие чистоты природному урочищу, озеру, лесу, или ввести в употребление почти исчезнувший язык – это все возможно. Другое дело – необходимость присягать на верность расплывчатым абстрактным понятиям – таким, как «традиционные ценности» или «культурный код». Конкретные задачи могут заслуживать уважения, а использование расплывчатых понятий я считаю общественно опасной стратегией. Другое дело, что такие манипулятивные конструкции многие люди используют не потому, что стремятся заморочить голову окружающим, а потому, что считают их адекватными терминами. Идеология может вводить в соблазн не только с помощью прямой лжи, но и с помощью создания новых ментальных средств, которыми люди объясняют себе окружающую реальность.

Зачем современной России и россиянам «традиционные ценности»?

Одна из главных задач современных российских властейконсервация общества, необходимая им для сопротивления любым переменам. Эта консервация направлена не на реконструкцию исторического прошлого, советского или какого-то еще например, имперского, а на создание смеси разнородных, во многом выдуманных элементов: оно должно напоминать немного царскую Россию, немножко сталинскую, немножко советскую 1970-х годов – но не такими, какими они были в истории, а такими, какими они помнятся сегодня. И не всем помнятся, а, скорее, авторам вроде Никиты Михалкова, который создал фантастический образ поздней имперской России в фильме «Сибирский цирюльник». Можно таким же способом, каким Никита Михалков показал эпоху Александра III, изобразить и сталинскую эпоху, и позднесоветскую. Если все перемешать, получится образ России, которой никогда не существовало, и которая всегда была якобы оплотом высокой нравственности. Философ культуры Жан Бодрийяр придумал слово «симулякр» – копия, у которой нет оригинала. «Традиционные ценности» – это пропагандистский симулякр. Но его насаждение с помощью пропаганды может быть объявлено возвращением к «правильному» пути, с которого общество якобы ушло.

Яркий пример фантастического «возвращения» к никогда не существовавшей традиции переосмысление Дня святых Петра и Февронии как Дня семьи, любви и верности. Когда этот день был сделан официальным праздником в конце 2000-х годов, либеральные критики, в том числе и либерально-православные, то есть верующие люди– напоминали, что у этих легендарных святых не было детей, поэтому учреждать праздник семьи в их честь странно. Кроме того, праздник приходится на период поста, когда по церковным правилам нельзя заключать браки. И тем не менее, новый праздник в России довольно энергично отмечается в прогосударственных медиа. Петру и Февронии ставят совершенно светского вида памятники. Есть даже типовые проекты таких памятников, которые ретивые власти того или иного российского города могут при желании скопировать.

Вся эта бурная деятельность направлена, как представляется, на две цели. Первую я уже назвал — сделать пугающими любые новации, любые общественные изменения. Вторая — это заклеймить чужаков, то есть тех, кто «неправильно» себя ведет с точки зрения властей. Таких чужаков стигматизируют в пропагандистских телепередачах, в газетных статьях, в публичных речах: общая задача – показать, что все они оскорбляют «традицию» самим фактом своего существования. Именно поэтому чужак опасен – он повреждает устройство общества, словно бы подрывает корни дерева. Отсюда любовь нынешних пропагандистов к квазинаучному словосочетанию «культурный код». Это как будто генетический код культуры: если его повредить, как радиация изменяет хромосомы, то культура мутирует.

Генетики уже показали, что связь генотипа и фенотипа, то есть внешнего облика организма – не такая жесткая, как казалось в начале ХХ века. Культура же и вовсе не может быть основана на беспрестанном копировании некоего неизменного кода: она всегда реализуется через диалог, через постоянное «вовлечение Другого», если воспользоваться термином философа Юргена Хабермаса. В поздних работах Юрия Лотмана, например «Культура и взрыв», об этом аспекте культуры сказано очень ясно. «Чистая», несмешанная культура, воспроизводящая неизменные «коды» – это политически опасный миф. Но все тоталитарные и авторитарные режимы должны объяснять своим подданным, почему малочисленная и не прибегающая к насилию оппозиция может быть опасна для общества в целом. Один из путей такого объяснения состоит в том, что ценности — это скрытая опора общества, сходная с генетическим кодом: если кто-то «повредит ценности», то все дальнейшее развитие общества окажется под угрозой.

Почему это так нравится россиянам? Почему это поддерживают?

У меня нет ощущения, что людям в России так уж нравится, когда власти и пропагандисты давят на них, требуя гордиться «традиционными ценностями». Я боюсь, что мы вообще никогда не узнаем, какое количество опрошенных думает, что поддерживает «традиционные ценности», а какое – дают ответы, которые, как им кажется, ожидает от них начальство. Поэтому реалистичнее задаться вопросом: почему такое большое количество людей готово соглашаться с пропагандистскими историями, с энтузиазмом или без него?

Предложу свой вариант ответа. Очень многие люди в России напуганы переменами. Сегодня живы те, кто был напуган переменами в 1990-е и до сих пор не избыл свой страх. Однако в нулевые, десятые и двадцатые в российском обществе сложилась, как мне кажется, странная социально-психологическая конструкция, существенно отличающаяся от этой относительно простой картины девяностых. Ее можно описать так.

Власти провоцируют в России все большее количество изменений, а в последние годы — просто катастрофически много: дело дошло уже до специальной военной операции, конфликта со всеми развитыми странами и обрушения экономики. Чем больше таких перемен, тем больше люди готовы поддерживать власть, которая утверждает, что защищает «традиционные ценности». То есть обещает спасти общество от обвала, от горной лавины, которая и является результатом деятельности властей. Многие, кажется, вполне верят этим обещаниям. Внешне жизнь остается почти такой же, какой была до СПО, поэтому оказывается возможным верить утверждениям телевизионной пропаганды, что кризис и приближение краха – это где-то не у нас, где-то в других странах. Такая ментальная конструкция очень интересна с исследовательской точки зрения, но чудовищна – с моральной.

Конечно, морально-политическая проблема, стоящая за термином «традиционные ценности» – буквально кричащая, поэтому целый ряд коллег начал изучать ее гораздо раньше, чем ваш покорный слуга. Здесь нужно назвать прежде всего социологов Марианну Муравьеву и Алексея Левинсона.

В российской истории уже были примеры, когда обществу навязывались «традиционные ценности»?

Поскольку «традиционные ценности» – это симулякр, то непонятно, что именно навязывается. Думаю, навязываются не «ценности», а страхи, под которые «подложены» довольно фантастические объяснения. Например, гомофобия и трансфобия: ненависть к геям, лесбиянкам, трансгендерам. Владимир Путин не стесняется высказывать подобные чувства даже на международных форумах, притворяясь, что не может выучить слово «трансгендер».

Обычно подобного рода агрессивность свойственна консервативно-фундаменталистским религиозным группам, но «традиционные ценности» – понятие светское и апеллирующее к массовому обществу. Когда черносотенцы в начале ХХ века совершали акты агрессии против евреев и «студентов», то есть леворадикальной начитанной молодежи, не обязательно учащейся, они действовали под лозунгами верности царю, монархии и русскому православию. «Традиционные ценности» предполагают сопротивление переменам не потому, что они являются оскорблением православия, а потому, что благодаря переменам в обществе становится больше «чужаков». Вероятно, использование сугубо светского лозунга нужно для того, чтобы сплотить всех людей, которые, действуя на основе самых разных убеждений, сопротивляются очень важному сегодня расширению прав человека, в том числе – права на самоуважение и достоинство. Право на достоинство, на то, чтобы быть признанным в общественном пространстве, сегодня оказывается необходимым для самых разных групп – для сексуальных и религиозных меньшинств, для людей с ограниченными возможностями, для женщин и детей, подвергшихся домашнему насилию, и для многих других.

Думаю, попытка создать консервативную, но при этом светскую систему сопротивления переменам никогда в истории России не встречалась. То, что мы видим, происходит впервые.

К чему может привести? Достигнут ли создатели «традиционных ценностей» своих целей?

Не говорю об очевидном: требование следовать «традиционным ценностям» приведет к укреплению цензуры, которая и вообще плоха, а в России еще и запрещена Конституцией – по крайней мере, в версии 1993 года. Но есть и более глубинные следствия.

Мне кажется очень опасной работа самоподдерживающегося механизма, при котором чем больше власти усиливают агрессивное действие и ломают мировой порядок, тем больше люди солидаризируются вокруг властей в поддержке тех самых «традиционных ценностей» – из стремления сохранить прежний порядок, на самом деле ушедший уже безвозвратно.

Многие в современном российском обществе, возможно, готовы выбрать в качестве панической реакции изоляцию от окружающего мира: кажется, что от абстрактного «Запада», а на деле от социальных, политических и технических инноваций. Эта изоляция при наличии Интернета и глобализированных режимов коммуникации может привести к поколенческому расколу.

Практически всегда в обществах нового времени группы «продвинутой» молодежи участвовали в разного рода инновациях. В XIXXX веках российские власти считали своими врагами «шибко умных» студентов. Сейчас, чтобы противостоять политизации молодежи, власти создают юношеские организации по типу «Юнармии» или «Большой перемены».

Это стремление «построить» молодежь, вероятно, рано или поздно приведет к конфликту.

Какую форму он примет?

Сложно сказать. Возможно, у нас не будет таких молодежных бунтов, как в западной Европе в 1968 году. Но разрыв в миропонимании между поколениями уже через несколько лет может оказаться довольно сильным.

Можно ли сказать о том, что этот процесс уже запущен?

Да, он уже происходит.

Это раскол идеологический?

Его можно было бы классифицировать как идеологический, но он является следствием не столько разницы в убеждениях, сколько пропаганды со стороны политических элит, телевидения, газет и других медиа. Старшее поколение в глазах младшего может тоже оказаться тоже демонизировано. Но мне кажется, оно скорее запугано.

Когда российские власти взяли такой курс?

Перемены происходили постепенно. Сразу, с момента прихода к власти Владимира Путина начался переход к более репрессивному режиму. Репрессивный характер режима стал очевидным после закрытия телекомпании ТВ-6 в 2001 году и после дела Ходорковского в 2003. В 2007 году вслед за постепенным нарастанием репрессий последовала мюнхенская речь Путина с обвинениями в адрес Запада, и российская пропаганда начала изображать Россию как всемирный оплот консерваторов, якобы спасающих мир от распада, а на деле – от масштабных культурных изменений. Началось интенсивное взаимодействие администрации президента и спецслужб с крайне правыми партиями по всей Европе – о нем писал политолог Антон Шеховцов. Примерно тогда же, в конце 2000-х, начались свистопляска вокруг «традиционных ценностей» и попытка дать им квазирелигиозное или квазиакадемическое обоснование.

Будет ли у этого закономерный конец? И ждет ли нас переходный период?

Нынешнее состояние общества настолько болезненно, что крах режима неизбежно потребует переходного периода, а в какой форме он будет, нам знать не дано. Однако, вероятно, нынешний режим уже не сможет отказаться от риторики «традиционных ценностей».

В ближайшей же перспективе советско-имперская политика, видимо, будет и дальше противоречить сама себе. Так, например, в городах Украины восстанавливают памятники Ленину – это, очевидно, отсылка к советскому времени. С другой стороны, донецкие и луганские сепаратисты, да и многие российские ультраправые используют в СВО с Украиной риторику псевдоправославного фундаментализма. Это все прекрасно уживается друг с другом, потому что и культ Ленина, и консервативное православие – все это в равной степени отсылает к прошлому, и поэтому вроде бы помогает защититься от будущего. Но у будущего есть такое свойство – оно наступает независимо от того, хотим мы этого или нет.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.