29 марта 2024, пятница, 03:34
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

08 ноября 2022, 13:05

Василий Буров: «Россия должна стать страной осознанных экспериментов»

Василий Буров
Василий Буров

Для проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов поговорили с экспертом в технологической трансформации и технологическом развитии Василием Буровым о том, что это значит — правильно размышлять о будущем, о том, как будет выглядеть Москва через двадцать лет, и о том, куда делась хорошая научная фантастика.

Одна из важных вещей, которая в России оказалась потерянной, — это размышления о будущем. В каком-то смысле была потеряна и позиция в настоящем, от этого «что такое будущее» сперва перестало быть понятно обществу, а в результате совсем исчезло.

Честно говоря, сейчас я не сильно уверен, что Россия будущего — это единая страна в существующих границах. Я опасаюсь, что всё происходящее может привести к тому, что это будет уже другая конфигурация. Но если себе представить, что в общих чертах она осталась географически похожей на Россию нынешнюю, то это будет страна, которая в первую очередь научилась использовать те уникальные особенности, которые у нее есть — культурное и географическое разнообразие, — и которыми она всегда тяготилась. Это, на мой взгляд, совершенно однозначно диктует вещи, связанные с разнообразием и уклада жизни, и хозяйственной деятельности, и институтов. В такой стране могут одновременно уживаться разные экономические модели — и история абсолютно европейских институтов, например, в финансовой сфере, прекрасно может существовать рядом с исламскими финансами в соседнем регионе. Мне кажется, что если Россия успешно сохранится в существующем географическом пространстве, то для жизнеспособности в долгой перспективе ей неизбежно придется превратиться все-таки скорее в реально федеративное государство. Я бы не исключал и движения в сторону конфедерации.

Успешная Россия будущего перестанет заниматься активной синхронизацией культуры и попыткой насаждения общего культурного канона, а будет выигрывать от возможности понимать разные цивилизации и абсорбировать разные практики. И будет довольно много обращать внимания на вещи гуманитарные в широком смысле слова, потому что во многом как раз потеря представления о настоящем и будущем связана с тем, что пропала база для этого, мысли о том, кто мы такие и зачем в мире заменились поворотом назад и утратой взгляда не то что в будущее, а и в настоящее остального мира.

Понять настоящее

Наверное, это звучит общими словами, но это довольно важные черты образа страны. В своем положительном будущем Россия должна стать страной осознанных экспериментов. Она в целом — страна экспериментов, самых разных, как правило, неосознанных, проводящихся исходя из каких-то сиюминутных обстоятельств. И часто в результате защиты от каких-то страхов. Но одна из социокультурных черт, ярко проявляющихся в России, — умение сделать что-то выдающееся, но только в одном экземпляре (ну, или в крайне небольшом количестве повторений — что, в общем, одно и то же). А вот качественная тиражируемость дальше дается плохо. Это касается и технологических вещей, и социальных. Но давайте и в этом попробуем найти свое преимущество, будем не избегать, а нащупывать так будущее, проводя институциональные эксперименты, культурные эксперименты, рефлексируя и не пытаясь всё зацементировать. В случае, если не пытаться тут же синхронизировать на гигантскую территорию с очень разными людьми и условиями, эффект от таких экспериментов может быть довольно высоким.

Еще одной важной чертой в России будущего станет появление в ней не имитационных, а реальных институтов — и, что еще важнее, культуры — работы с будущим и его сложностью. Такая культура у нас никогда особенно сильной не была, но в последние годы оказалась окончательно вычеркнутой. А чтобы не могла появиться обратно, на всякий случай она заменена активно продвигавшимися симулякрами. Важнейшая часть движения к этому для меня состоит в том числе в том, чтобы судьбой России и ее движением вперед начали всерьез интересоваться и оказались задействованы в этом молодые люди. На практике сейчас в это вовлечены в основном те, среди кого я в свои 45 лет оказываюсь самым молодым, что, конечно, кажется совершенно неестественным.

Но первое, что должно для этого возникнуть, — это понимание настоящего. Именно понимание (и знание) реальных процессов в экономике, в культуре, в общественной жизни. А не абстрактной максимально упрощенной картинки, которую зафиксировали: есть какой-то злой коллективный Запад, он же «мировая жаба», которая что-то плохое для нас пытается делать. Даже не вдаваясь в дискуссию о правомочности таких построений, независимо от возможности ее наличия или отсутствия, нас окружает довольно сложный современный мир. Он достаточно разнообразен, в нем происходит много процессов, он меняется, — и этот мир требуется осознавать. Осознавать в том числе с точки зрения тех изменений, которые, может быть, не очень приятны. Я очень люблю приводить всякие технологические параллели. Например, в стремительно оцифровывающемся мире производственные цепочки становятся совсем другие. В каком-то смысле цифровой образ какого-либо объекта и становится самим объектом.

Простой пример. Среди тех, кто формирует различные решения, остается представление, что для того, чтобы у нас в компьютере появился процессор, сидят какие-то инженеры-электронщики, что-то там сложное чертят, думают про всякие электроны, бегущие где-то внутри, потом про то, как воздействовать на кремний, чтобы это стало возможным... Это ошибка. Сидят люди за компьютерами и пишут программный код, который описывает логику процессора. Дальше эта программа отправляется на завод в Тайвань, и там из станка вылезает процессор. И всё. Да, при этом есть люди, которые проектировали завод, есть те, кто придумывает технологические процессы производства и делает для него оборудование, создают инструментарий, собcтвенно разработчики процессоров, и так далее. То есть цепочка на самом деле сложная — но главное, что она совсем не та, которую себе представляет большинство людей. Тут можно сказать: а зачем вообще представлять, как делается процессор, если люди просто пользуются телефоном, а это тонкости производственного процесса, пусть про них кому надо думают. Но ведь ровно так же, как поменялась история про изготовление процессоров, поменялось и почти всё остальное в жизни. А в головах думающих (надеюсь) о выборе пути и принимающих решения всё осталось по-старому. Многие в России, даже действительно очень неглупые люди, оправдывали многие милитаризационные движения тем, что «все новые технологии появляются только на военке». Но при этом, если посмотреть на то, что происходит в мире с современными военными технологиями, с небольшой частью которых, самыми простыми из них, сейчас сталкивается Россия, затеяв спецоперацию, то оказывается, что очень многие вещи туда пришли, наоборот, из гражданки. Например, первые беспилотники возникали как военные, но это было очень давно, Советский Союз в этом занимал не последнее место. Но современные технологии шагнули очень далеко, и в большинстве своем возникли не как специфически военные — «на гражданке» гораздо больше инсталляционная база, на которой отработаны сложные решения группового взаимодействия и другие моменты.

Такого рода примеры можно продолжать почти до бесконечности. Поэтому очень важным является понимание таких базовых вещей в современном мире, базовое построение производственных и технологических цепочек — понимание в том числе и теми людьми, которые рассуждают с гуманитарных позиций про этот мир. За, казалось бы, чисто специфически технологическими вещами идут огромные структурные изменения не только в конкретных отраслях или даже экономике в целом. Идут изменения социальные, затрагивающие даже взгляды и ценности.

Реанимировать фантастику

Уже почти 10 лет назад я участвовал в опыте с попыткой в каком-то смысле «перезапустить» некоторую часть российской научной фантастики. Сегодня научная фантастика в России не то чтобы предлагает много разных красивых идей, связанных с современными достижениями науки и технологий и их влиянием на общество. Попытка начать разговаривать с фантастами привела к тому, что оказалось, что они, строго говоря, не очень понимают, что в этой сфере происходит. Какое-то время назад многие из фантастов были действующими учеными, может быть, не выдающимися, может быть, не великими, но тем не менее они находились в этой среде, они были способны читать и узнавать про что-то новое, а те, кто был не изнутри, с этой средой всё равно активно общались. Сейчас эту способность в большинстве своем они потеряли. Я не абсолютизирую, но подавляющее большинство, даже будучи талантливыми литераторами, оказывается не в состоянии осознавать, что и как в мире технологически поменялось. И они перестали быть способными предлагать картины будущего, которые хоть сколько-нибудь реалистичны и привлекательны, и опираются на то, куда действительно движется мир с точки зрения инфраструктуры и технологий. А заодно перестали понимать то, к каким социальным, психологическим и антропологическим изменениям это ведет. В результате получается вполне ограниченный набор конструкций, который, чтобы скрыть его скудность, стали называть словами типа «социальная фантастика», но легче от этого не становится. А ведь это очень важный источник размышлений о будущем, важных для общества.

Почему я так обращаю внимание на фантастов? Вопрос же не в том, чтобы донести те научные или технологические идеи, которые есть. Хороший популяризатор даже лучше переводит идею на понятный язык и умеет ее привлекательно описать. Но дальше возникает вопрос: а как мы развиваемся? А что происходит с нами от этого? Поэтому идею надо «положить» на человека, она должна социализироваться каким-то образом. Вот социализация идей будущего пока наиболее удачно и наиболее массово происходила при помощи фантастов. Книжки, в которых просто написано «появится такая штука и появится вот такая ещё», тоже существуют, но они не цепляют. А цепляет то, как из этой штуки появляется что-то в жизни, какие-то черты в жизни начинают меняться, то есть когда социализируется эта самая — скажу неприличное слово — инновация.

В поисках отправной точки

У любого разговора о будущем должна быть отправная точка. Эта отправная точка — вопрос сегодняшнего дня, начать разговаривать о будущем хорошо бы с того, чтобы понять, как устроен мир настоящего. Мир настоящего существенным образом опирается на технологии, и вообще человеческое общество опирается во многих сторонах своей жизни на технологии, создающие ее инфраструктуру. И когда начинают рассуждать об устройстве жизни без понимания этого, появляется много разных странных домыслов и конструкций. Например, многие вещи, связанные с определенным устройством экономических цепочек или институтов, подменяются теорией заговора, достраивается история, будто какой-то специальный злой человек своим умыслом захотел делать именно вот так нехорошо. А надо понять и разобраться.

Небольшой пример. В целом, хорошо бы знать, что на самом деле у других, а не исходить из странных представлений вроде того, что там в Европе геи, и строить из этого конструкцию о том, что задача «запада» — пропаганда каких-нибудь ценностей, которые здесь сочтены нетрадиционными и неправильными, для того чтобы уменьшилась рождаемость. То ли дело у нас! А смотришь на цифры, и выясняется, что у нас почему-то рождаемость ниже, несмотря на непринятие этих их неправильных ценностей.

Из этой отправной точки можно двигаться к рассуждениям про то, как мы устроены, как мы во всём этом живем, как мы это всё воспринимаем, что с этим происходит, куда мы хотим идти дальше, потому что наши желания всё-таки — это немаловажная вещь. Многие, особенно в России, пытаются строить планы и прогнозы, исходя исключительно из того, что есть какие-то силы и куда-то они нас приведут. А куда мы сами-то хотим? Нужно думать и мечтать о том, что такое «хорошо», строить картинку этого хорошего и, опять же, связки ее с той инфраструктурой, которая под ней должна лежать, связки с — извините, понимаю, что уже надоел с этим, — теми же технологическими решениями, которые для этого есть или будут.

Посмотрим на медиа. Технологии поменяли медийную сферу довольно сильно, а она принципиально влияет на людей. Жизнь человека же не только определяется физическими параметрами бытования, но и вещами, связанными с культурой, с информацией. А это и есть та самая медийная сфера, и то, как она будет устроена, имеет принципиальное значение. То, как она устроена, имеет принципиальное влияние на такую известную классическую и очень важную историю, как выборы. Как устроены выборы? Один человек — один голос, всеобщее выборное право и, собственно, чем больше голосующих, тем качественнее будет решение — это же чудесная вещь, опирающаяся на теорему Кондорсе, которая вполне доказательно была выстроена уже несколько веков назад. Только все забывают, что в теореме Кондорсе существует очень важная вещь: там было условие, что все голосующие должны быть независимы, и тогда это действительно будет давать самое лучшее решение. В условиях современных медиа, как профессиональных, так и социальных, независимость голосующих стала вещью достаточно условной. Когда есть возможность массированного медийного воздействия, то всё уже не совсем так, люди начали некоторым образом синхронизироваться, и стали по-другому срабатывать некоторые конструкции. Популизм стал обходить методы защиты, которые были против него обществом выработаны. История показывает, что они далеко не всегда срабатывали, но тем не менее социокультурные методы защиты от популизма в привязке к выборной системе существовали. И, в общем, какая-то квалификация, какая-то политическая идея, какая-то привлекательная картина будущего, опирающегося на некоторые реальности, в среднем выигрывала у популизма. Сейчас они обнулились, в мире так получается — если посмотреть, на эту тему существует довольно большое количество работ в разных странах: слишком часто к власти стали приходить популисты, в том числе в странах, в которых достаточно крепкие институты выстроены для того, чтобы этого не происходило. И во многом это связано с той технологической составляющей, которая существует. Поэтому думать в отрыве от нее про вещи социальные, политические и экономические с точки зрения развития стало невозможным.

Москва-2042

Москву-2023 описать крайне сложно, а Москву-2042 — думаю, что проще. Хотя привязка прогноза ко времени и реальная хронология всегда очень плохо сочетаются. То есть условно, если мы смотрим на период времени больше 20 лет, то 20 или 30 — в общем, всё равно, с такой точки зрения это не принципиально. Там, по сути, шкала логарифмическая, там каждый разрыв становится длиннее, чтобы представить в нём какие-то изменения.

К сожалению, сейчас время, когда могут реализоваться очень разные сценарии того, что будет дальше. Не хотелось бы рассматривать апокалиптические сценарии, даже в мягкой версии, в которой Москва-2042 будет отстраиваться из руин.

Если говорить о каком-то прекрасном будущем, то кажется, что Москва-2042 будет, на самом деле, не очень сильно отличаться от такой Москвы, скажем, 2021 года. Это огромный мегаполис, в котором живет много людей. Существенная часть этих людей занимается вещами, не имеющими какого-то прямого производственного выхода, — занимаются созданием в основном всяких нематериальных ценностей. Это те самые креативные профессии, это разные управленческие функции, среди которых, конечно, будут некоторые сдвиги. Наиболее рутинные из управленческих функций очень хорошо умеет на себя брать искусственный интеллект. На самом деле, это почти единственное, что он на себя умеет брать хорошо, кроме распознавания. Творчества в этом никакого нет, а ресурсов людских в этом занято много. Ну, как-то эти ресурсы высвободятся, будут разговаривать о прекрасном, заниматься обслуживанием этого самого искусственного интеллекта, как на самом деле его обслуживанием уже занимаются таксисты, которым он сперва рассказывает, куда приехать за клиентом, а потом рассказывает, как этого клиента везти, и он же назначает цену, за которую этого клиента надо везти. Вот это такая понятная эволюция современных вещей. Безусловно, произойдет какая-то эволюция с точки зрения инфраструктуры. И Россия, может быть, даже переплюнет мир в тех вещах, которые касаются комбинации среды обитания с экономической деятельностью — со всякими вертикальными фермами и прочим чудесным привнесением кусочков природы в жизнь мегаполиса.

Наверное, в Москве существенным образом сменятся люди — опять же, в том числе в силу смены парадигмы важности тех или иных профессий, кто-то из нее разъедется, понадобится сильно меньше «менеджеров среднего звена», перекладывающих бумажку со стола А на стол Б (неважно, в электронном виде или в физическом). Но зато гораздо больше будет в таком центре сосредоточено людей, занимающихся какой-то реальной, с одной стороны, творческой и мыслительной деятельностью. А с другой стороны, будет много качественной и, назовем ее так, человекоориентированной деятельности. Это так называемые контактные профессии, которые в последнее время показывали удивительным образом рост спроса, — например, массажисты, парикмахеры. В общем, то, где в процессе есть еще «а поговорить», где есть живой контакт человека и человека. Где-то — в прямом смысле поговорить, где-то — какие-то невербализуемые вещи. Это что касается людей и образа жизни.

Понятно, что, видимо, в уже показанном всем направлении будет развиваться транспортная инфраструктура. Господствующая идея всех загнать в один большой автобус или в один большой вагон всё-таки, видимо, будет пересматриваться по простой причине: пандемия прекрасно показала, что идея устраивать скопления в городском транспорте несет слишком большие риски. Опять же, это не быстрый процесс, но за 20 лет какие-то вещи в эту сторону будут сдвигаться. Развитие средств индивидуальной мобильности, смещение ставки от больших групповых вещей к шеренговым моделям для индивидуального – направление, которое сейчас демонстрируется каршерингом, станет сильно развиваться в мегаполисах. Всё это более или менее понятные линейные вещи. Станет больше всяких культурных мероприятий, пространств для этого. Сейчас общественные пространства в основном выражены какими-то офисными вещами. Но после пандемии не много людей возвращается в офисы. Чудесный пример из современной московской жизни: в одной крупной IT-компании, в которой работает 4000 человек, искренне считали, что надо с клиентами определенным образом работать, что есть какие-то вопросы безопасности и еще что-то, поэтому они очень ратовали за то, что у них все сотрудники в офисе. Огромное здание, красивое, большое, в нём 4000 человек, мест на парковке не хватает, и так далее. Компания очень современная и продвинутая. Но когда случилась пандемия и разогнали сотрудников по домам, ничего плохого не произошло. Наоборот, обнаружили, что от этого многие только лучше работают. И в офис стало ходить вместо четырех тысяч всего 200 человек. Выработка на человека только выросла, удовлетворенность сотрудников повысилась, в офисе тихо и спокойно, всё полупустое, офис из клетушек для людей, где человек, компьютер и стеночки вокруг него, превращается постепенно в фантазийные новые пространства. Картинка, конечно, из мирного времени — но люди существа инертные.

Я думаю, что будет меняться политическая жизнь при этом. Сложно сказать, как именно. Но скорее всего, чтобы, в частности преодолеть ту же самую проблему неработоспособности теоремы Кондорсе, начнется смещение центра тяжести в сторону малых сообществ. И большое верхнее управление будет складываться из маленьких движений, из отдельных комьюнити, их решений и их действий. Вот такая, кажущаяся более или менее очевидной, картина на, по большому счету, небольшом промежутке времени. Но это позитивный сценарий. Понятно, что между ним, очень благостным, и катастрофой есть большой диапазон вариантов.

Реальность и карго-культ

К сожалению, многие такие современные практики, соответствующие им атрибуты и инфраструктура имеют скорее характер карго-культа, чем реальных изменений. И должно пройти еще какое-то время, чтобы они стали осознанными, чтобы они были освоены культурой. Чтобы было понятно, что дорожка — она не только ради дорожки. Не только шириной тротуара и ровностью плитки или свежестью бордюра что-то определяется, а еще чем-то. Во многих местах, кстати, где происходят такого рода вещи, они внешне выглядят как очень красивые и привлекательные движения в эту сторону, а по факту оказываются, на самом деле, обратными действиями, превращая сложившиеся общественные пространства с некоторой определенной культурой и их встроенностью в достаточно современные практики людей во что-то другое, что работает иначе. Я говорю в первую очередь не про внешнюю форму, а про содержание, про осознание этого содержания, про умение им пользоваться.

Жизнь и развитие определяются в партнерстве технологий и культуры. Терять из этого хоть что-то одно совершенно невозможно. Технологии надо видеть не только как результирующую, но и как и откуда они берутся, иначе мы превратимся в островитян, которые строят соломенные самолеты и ждут богов на железных птицах. А для этого должна быть соответствующая культурная среда. Но, к сожалению, в России в некоторый момент с осознанием культуры и с работой с культурой в целом стало, в общем, не очень хорошо. И оно как-то очень странно развивалось и в какой-то момент пошло скорее в идеологическую сторону (пусть она и не всегда обозначена прямо как идеологическая). Вместо того, чтобы заниматься развитием культуры, ее начали опять подстраивать под картинку, которая у кого-то там почему-то сложилась. И дело не в том, хорошая это или плохая картинка сама по себе, просто такой путь изначально тупиковый.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.