29 марта 2024, пятница, 18:47
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Русский святочный рассказ. Становление жанра

Издательство «Новое литературное обозрение» выпустило новое издание монографии известного историка культуры и литературоведа Елены Душечкиной «Русский святочный рассказ. Становление жанра».

Святочный рассказ — вид календарной прозы, возникший на фольклорной основе, — попал в поле зрения исследователей сравнительно недавно. Монография Елены Душечкиной представляет собой первый и наиболее значительный опыт изучения этого феномена в отечественном литературоведении. Автор рассказывает историю возникновения и формирования жанра святочного рассказа в России, прослеживая его судьбу на протяжении трех столетий — от XVIII века до настоящего времени. На обширном материале, включающем в себя архивные записи фольклорных текстов и литературные произведения, напечатанные в русских периодических изданиях XVIII–XX вв., Елена Душечкина раскрывает художественную природу жанра и выделяет характерные для него основные темы. В качестве приложения к книге читателю предлагается подборка святочных рассказов, составленная самим автором монографии и включающая в себя тексты, изначально появившиеся в русских журналах и сборниках второй половины XIX — начала XX века.

Елена Душечкина (1941–2020) — доктор филологических наук, профессор СПбГУ, выдающийся специалист по русской литературе и культуре.

Предлагаем прочитать фрагмент раздела «Литература и этнография» главы «Русский святочный рассказ XIX века».

 

Однако и сам «Современник» отнюдь не был чужд определенной идеализации народных праздников: порою и на его страницах встречаются материалы с поэтическим изображением деревенских святок. В этом отношении наиболее показательны публикации И. И. Панаева. Регулярно печатая в «Современнике» очерки и фельетоны под псевдонимом «Новый поэт», Панаев в святочных номерах журнала почти ежегодно помещал тексты, в которых проявлялась его ностальгия по уходящей либо уже ушедшей русской старине1.

Добрый, сентиментальный и мягкий Панаев был страстным любителем и защитником старинных русских святок. Он глубоко сожалел о забвении святочных обрядов и об утрате поэзии народного праздника, а новые городские праздничные обычаи вызывали у него раздражение2. Вспоминая свое усадебное детство, Панаев в очерках о святках стремился воссоздать ту особую и ни с чем для него не сравнимую поэтическую атмосферу, которая окружала на святках как взрослых, так и детей. «О! Что может быть восхитительнее жизни избалованного барчонка на святках!» — восклицает он3. Тема святок в восприятии ребенка, столь часто встречающаяся в литературных произведениях второй половины XIX века, впервые прозвучала у Панаева.

Праздники Рождества и Нового года с детства имели для меня что-то особенно привлекательное. С каким нетерпением ждал я этих праздников! Какое необъяснимое ощущение, к которому примешивалось что-то поэтическое, пробуждалось в душе моей по мере приближения к рождественским дням, — так начинает Панаев очерк «Прошедшее и настоящее (Святки двадцать пять лет назад и теперь)»4. По его мнению, в помещичьей усадьбе именно на святках жизнь дворян наиболее естественно сливалась с жизнью крестьян, и прежде всего — дворни, порождая отношения взаимных обязательств, гармоничное единство и поэзию, что позволило ему сказать: «Святки — действительно самое поэтическое время на Руси…»5

В «Современнике», наряду со святочными очерками Панаева, печатались и материалы, не только совершенно лишенные какой бы то ни было поэтизации и идеализации народной жизни, но даже наоборот — подчеркивающие безнравственность и распущенность празднующего народа. Наиболее ярким примером такого «трезвого» подхода может послужить статья Н. С. Преображенского «Баня, игрище, слушанье и шестое января» (курсив Н. П.), опубликованная в «Современнике» в 1864 году6. Заявив, что в праздновании святок «каждый уголок непременно имеет свою особенность, что-нибудь такое, чего нет в других уголках»7, автор передает свои впечатления от святочного игрища в селе Никольском Вологодской губернии, свидетелем которого ему довелось быть. В его изображении народный праздник оказывается не только временем веселья, гаданий, ряженья, но и временем безудержного, порою доходящего до распущенности, разгула. Сцены, увиденные им на деревенском игрище, поразили его «странностью», «дикостью», «цинизмом» и «скандальностью». Статья Преображенского свидетельствует также о возникновении интереса к описанию специфики праздничных обычаев и обрядов конкретных регионов России. И действительно, с середины века во множестве начинают печататься работы этнографов и бытописателей, внимание которых приковано к какой-либо конкретной местности, чего почти не встречалось в трудах предшествующего периода. Такие описания, имея своей целью дать как можно более объективное изображение местных обычаев, чаще всего были лишены идеализации народного быта, свойственной более ранним работам8. Позже, в конце XIX — начале XX века, интерес к специфике проведения календарных праздников в различных губерниях, уездах и даже в отдельных деревнях находит отражение в многочисленных публикациях научных журналов, прежде всего — «Этнографического обозрения» и «Живой старины»9. В результате был накоплен колоссальный этнографический и бытовой материал, касающийся русских календарных праздников, до сих пор, как кажется, полностью не разобранный и не описанный.

Стремление к объективному и детальному изучению народной жизни, столь характерное для середины XIX века, сказалось не только на этнографии и фольклористике, но и на литературе. К этому времени относится создание первых святочных текстов, действие которых происходит в народной среде. В XVIII веке произведения на святочную тему обычно изображали жизнь высших слоев общества — боярства, дворянства, богатых горожан; в первой трети XIX столетия героем «простонародных» повестей, как правило, был не простой народ (крестьянство и городские бедняки), а купечество, помещики и мещанство. Исключение составляют, пожалуй, лишь «Ночь перед Рождеством» Гоголя и «Страшное гаданье» Марлинского. Но мир гоголевской повести, представляющий собой утопическую «простонародную» идиллию, вообще лишен какой бы то ни было социальной и исторической определенности, а у Марлинского деревенские святочные сцены являются лишь этнографическим фоном одного из эпизодов светской повести. И только в середине века в связи с остротой крестьянского вопроса и с возрастанием интереса к народным проблемам «святочные» тексты начинают создаваться на материале современной и социально окрашенной деревенской жизни.

Первым писателем, проявившим интерес к календарным праздникам в крестьянской среде, был Д. В. Григорович. Его святочный рассказ «Прохожий»10 и пасхальная легенда «Светлое Христово Воскресенье»11 (оба произведения изданы в 1851 году) — свидетельство тому. В «Прохожем» действие разворачивается на фоне деревенского уличного святочного гулянья. Этот «вынос» действия на улицу до Григоровича в «святочной» литературе не встречался — «простонародные» повести Полевого и Погодина изображали святочный интерьер, а не святочный деревенский пейзаж. Темой повести Григоровича «Зимний вечер» (1855) являются святки в среде городских (петербургских) бедняков, и здесь ряд сцен разыгрывается на холодных и бесприютных улицах столицы12.

Календарные праздники становятся предметом изображения во многих произведениях писателей-этнографов середины и второй половины XIX века. Такие тексты представляют собой художественные исследования проблем народной жизни и народного характера, как например, серия «календарных» рассказов очеркового типа о русской деревне Г. И. Недетовского, один из которых посвящен святкам13. Показательным примером такого рода литературы может послужить творчество писателя-народника, этнографа и фольклориста Ф. Д. Нефедова, пополнившего «святочную» традицию несколькими десятками текстов. Продолжая вслед за своими предшественниками идеализировать устои крестьянского патриархального быта и подчеркивая его гармоничность, Нефедов стремится при этом к максимальной точности и конкретности деталей, чем значительно обогащает этнографию деревенских святок русского Севера. Сборник святочных рассказов Нефедова вышел в 1895 году14, но печатать он их начал в праздничных номерах периодических изданий еще в середине века. Его очерк «Святки в селе Данилово»15 представляет собой первую в русской печати картину празднования святок в рабочей среде. Здесь специфические святочные обычаи и обряды (ряженье, сцены народного святочного театра и пр.) разворачиваются на фоне беспроб удного пьянства и общей неустроенности заштатного русского промышленного городка.

Изображенная картина («разлив святочного веселья») производит еще более удручающее впечатление в атмосфере святочных вечеров, которые в сознании читателей сохранялись во всей своей поэтичности и обаянии. Нефедовская концепция деревенских святок более традиционна. «Деревенские» святочные рассказы писателя, пожалуй, этнографичнее и фольклористичнее, чем у кого бы то ни было. Так, например, в рассказе «Чудная ночь», целиком посвященном изображению деревенской святочной «беседки» (вечерки), с мельчайшими подробностями дается этнографическая картина деревенских святок: подготовка к празднику, изба вдовы, где собирается на святках молодежь («кортома»), девичьи песни и беседы («святошничанье»), во время которых рассказывается святочная «бывальщинка», «завораживание» у овина и пр. Парни, как и случалось обычно на деревенских святках, разыгрывают и пугают гадающих девушек. Автор описывает крестьянские святки тщательно и любовно, стремясь показать их органичность и демонстрируя при этом действительно обширные познания в области народных обычаев и обрядов16.

Повесть Нефедова «На Новый год» написана в форме воспоминаний, которыми новогодним вечером делится с друзьями и коллегами ученый-естествоиспытатель Платонов, проживший несколько лет в северной русской глуши. Рассказывая о деревенской жизни и об истории своих отношений с крестьянской девушкой Машей, герой попутно, но обстоятельно и точно описывает святочные обряды, обычаи, игры, приводит тексты святочных песен и т. д. Эта повесть демонстрирует не только знание Нефедовым народной жизни, но и его полную осведомленность в области святочного жанра17. Она имеет характерную для святочных произведений рамочную композицию: новогодним вечером один из участников беседы рассказывает происшествие, случившееся с ним в прошлом в то же самое календарное время. Фабула его также типична для святочного времени. В ночь под Новый год рассказчик, едва не погибший на дороге во время метели, укрывается в бане, где незадолго до этого из ревности была задушена его возлюбленная, о чем он пока что еще не знает. Рассказчик никак не может заснуть, так как находящийся в бане труп девушки тревожит его. Обнаружив его наконец, потрясенный и обезумевший от горя, он добирается до дому, засыпает как убитый и видит страшный фантастический, но вместе с тем и провидческий сон, который, смешавшись с действительностью, потрясает его18. Как можно заметить по этому и по ряду других произведений Нефедова, его интересует не только бытовая сторона святок, но и вопросы «святочного» жанра. В сборнике святочных рассказов писателя представлен широкий спектр самых разнообразных святочных сюжетов.

Говоря об изображении народных святок в литературе середины XIX века, нельзя пройти мимо творчества Л. Н. Толстого: не занимаясь никогда проблемой святочного жанра, Толстой тем не менее представил вполне оригинальную трактовку святок. В 1853 году на Кавказе в период работы над «Отрочеством» он начинает повесть «Святочная ночь» (в рукописях и в дневнике она имеет и другие названия: «Бал и бордель», «Как гибнет любовь»). Работа над этим произведением не была закончена, но дошедшие фрагменты вполне отчетливо демонстрируют концепцию задуманного произведения19: здесь для Толстого святки становятся своеобразным мерилом этических ценностей. Руссоистская антитеза природы и цивилизации, столь характерная для раннего творчества писателя, выявляется им путем противопоставления городских и деревенских святок. Деревенские святки в изображении Толстого представляют собой гармоничный союз природы и человека, настоящего и прошлого, поэзии и жизни: это те поэтические святки, с которыми мы с детства привыкли соединять какие-то смутные чувства — любви к заветным преданиям старины, темным народным обычаям и — ожидания чего-то таинственного, необыкновенного…20

Естественность деревенского праздника особенно заметна на фоне антипраздничного и ненатурального городского пейзажа, где нет ни белых громадных сугробов сыпучего снега <…>, ни высоких черных дерев с покрытыми инеем ветвями, ни безграничных ярко-белых полей, освещаемых светлой зимней луной, ни чудной, исполненной невыразимой прелести тишины деревенской ночи. Здесь высокие неприятно-правильные дома с обеих сторон закрывают горизонт и утомляют зрение однообразием; равномерный городской шум колес не умолкает и нагоняет на душу какую-то неотвязную несносную тоску; <…> всё составляет резкую и жалкую противуположность с блестящим безграничным покровом святочной ночи (1, 362–363).

Деревенские святки — «мир Божий», городские святки — «мир человеческий». И в этом городском, неестественном мире святки утрачивают свойственную им природную непосредственность. Невинный и наивный человек, «ребенок душою и телом», попадая в «неестественную сферу, называемую светом», самое уродливое «произведение» города, неизбежно теряет присущее ему природное простодушие. Подобной откровенно руссоистской трактовки святок не встречается больше ни у кого. Оставшись совершенно равнодушным к проблемам «святочного» жанра — его мотивам, композиции и способам его функционирования, — Толстой сосредотачивает свое внимание на сути народного праздника, который, в его представлении, наиболее рельефно воплотил в себе органичность и совместность бытия народа и природы.

Эта концепция получила развитие в «святочных» сценах «Войны и мира». Дворянское семейство Ростовых изображается писателем с неизменной любовью, вызываемой соответствием их жизни традиционным обычаям и нормам народной жизни. Для того чтобы показать близость Ростовых к народному миросозерцанию, создаются и «святочные» сцены романа, в которых наиболее органичным поведением отличается особенно любимая Толстым Наташа. Святкам посвящены четыре главы четвертой части второго тома. Толстой начинает повествование о святках в доме Ростовых с противопоставления чисто внешних признаков праздника их сути — тому, что ознаменовывает это время:

Пришли святки, и, кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме надетых на всех новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном двадцатиградусном морозе, в ярком, ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью чувствовалась потребность какого-то ознаменования этого времени (5, 297).

В наибольшей степени «потребность ознаменования» святок, которая ощущается в природе, испытывает Наташа. Тоскующая по жениху, она не может найти себе места — со скуки и тоски она просит лакея принести петуха и овса для гадания, потом отсылает его назад, и наконец ее охватывает особое состояние («состояние воспоминания»), после чего следует знаменитая сцена воспоминаний в диванной. Наташа и Николай «перебирают» «впечатления из самого дальнего прошедшего», с полуслова понимая друг друга, в то время как Соня «отстает от них», поскольку прошлое не возбуждает в ней «того поэтического чувства, которое они испытывали» (5, 287).

Приход ряженых дворовых приводит к перемене общего настроения, и скопившаяся праздничная энергия наконец получает выход: наряженные дворовые: медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснились в залу; и сначала застенчиво, а потом все веселее и дружнее начались песни, пляски, хороводы и святочные игры (5, 290).

Показательно, что у Толстого стимулом к перемене настроения в дворянской семье явился приход людей из народа, что и настроило всех на праздничный лад. Показательно также и то, что именно Наташа первая задает «тон святочного веселья»: и это веселье, отражаясь от одного к другому, все более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз и, переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани (5, 291).

И далее следует поездка к Мелюковым, во время которой восприятие изменившегося мира дается глазами Николая: в окружающем происходит сдвиг, в результате которого все прежние предметы, явления, люди как бы изменяют свою сущность, становясь волшебно прекрасными. И это новое, праздничное, видение Николая придает окружающему впечатление новизны, перемены и волшебства: «Это прежде была Соня…»; «Это что-то новое и волшебное», «Это, кажется, была Наташа…» (5, 292–294) — мысли Николая передают состояние святочного инобытия. Святочное веселье продолжается у Мелюковых, где после плясок и хороводов ряженых устраиваются общие игры, рассказывается «святочная история» о гадающей барышне и идет разговор о гаданиях. Проводя героев через все эти события, Толстой как бы «испытывает» их святками. Особенно показательно «испытание гаданием на зеркале»: Наташа, несмотря на все свои старания, не увидела в зеркале никого и призналась в этом, в то время как Соня, не увидев ничего, сделала вид, что видела, чтобы не разочаровать веривших в ее способность увидеть соучастников гадания21.

Точность бытовых зарисовок, многократно подтвержденная мемуарами, передача психологического состояния, которое охватывает человека на святках, и, наконец, испытание героев святками — вот путь, которым идет Толстой. Поведение человека в этот временной промежуток высвечивает его характер и сущность, как лакмусовая бумажка. Органичное погружение в атмосферу веселья, обряда, суеверия, что в наибольшей степени характерно для Наташи, противопоставляется поверхностному и даже лживому переживанию святок Соней. Персонажи Толстого оцениваются исходя из заявленной еще в «Святочной ночи» руссоистской трактовки святочного праздника.

 

 

1. См., например: Заметки Нового поэта о петербургской жизни // Современник. 1856. Т. 55. № 1–2. С. 74–117; Петербургская жизнь. Заметки Нового поэта // Современник. 1857. Т. 61. № 1. С. 107–139; Ночь на Рождество: Святочный рассказ Нового поэта // Современник. 1858. Т. 67. № 1–2. С. 69–97; Наяву и во сне: Святочный полуфантастический рассказ Нового поэта // Современник. 1859. Т. 73. № 1–2. С. 131–162; многие из этих текстов были перепечатаны в собрании сочинений Панаева: Панаев И. И. Собр. соч.: В 12 т. М., 1912; перу Панаева принадлежат и другие «праздничные» тексты; см., например: Панаев И. И. Светлый праздник в Петербурге // Панаев И. И. Собр. соч. М., 1912. Т. 5. С. 629–638.

2. Впрочем, тема ностальгии по старым святкам и поношение современных, известная, как мы видели, еще в XVIII веке, долгое время продолжала оставаться актуальной; см., например, стихотворное произведение В. Н. Маркова «Святки», в котором дедушка в разговоре с внуком вспоминает старые святки и поносит современные: <Марков В. Н.> Святки и басня «Прошлогодние календари». Вильно, 1855. С. 6–13.

3. Панаев И. И. Собр. соч. Т. 5. С. 546.

4. Панаев И. И. Прошедшее и настоящее (Святки двадцать пять лет назад и теперь) // Петербургский святочный рассказ. Л., 1991. С. 85.

5. Там же. С. 90.

6. Пр<еображен>ский Н. Баня, игрище, слушанье и шестое января: Этнографические очерки Кадниковского уезда // Современник. 1864. Т. 10. С. 499–522.

7. Там же. С. 505.

8. Работы, посвященные местным праздничным обычаям, в журналах и некоторых газетах середины века уже встречаются довольно часто; см.: Ханыков Д. Народные поверья Малоархангельского уезда // Москвитянин. 1843. № 12. Смесь. С. 48–52; Романов И. Новый год у грузин // Кавказ. 1846. № 3. 19 января. С. 1; …ъ …И. О святках в Тифлисе и о народном суеверии в Грузии // Кавказ. 1847. № 3. 18 января. С. 1–3; Харитонов А. Очерк демонологии крестьян Шенкурского уезда // Отечественные записки. 1848. Т. 4. Отд. 8. С. 133–153; Архангельский А. Село Давшино Ярославской губернии Пошехонского уезда // Этнографический сборник. 1854. Вып. 2; Якушкин П. И. Путевые письма из Новгородской и Псковской губернии. СПб., 1860; Александров В. Деревенское веселье в Вологодском уезде: Этнографические материалы // Современник. 1864. Т. 103. № 7; А-ский. Святочный вечер в Оглобине // Новгородские губернские ведомости. 1869. 8 марта; Берман И. Календарь по народным преданиям в Воложинском приходе // Записки РГО. По отд. этнографии. 1873. Т. 5. В 1870-х годах появляются работы о праздновании святок и других календарных праздников в среде различных социальных слоев России; см., например: Щукин Н. <Соловьев Е.> Святки в среде купцов и мещан города Казани // Известия РГО. Т. 12. Вып. 1. 1876. С. 155–161.

9. См., например: Соколов М. И. Отчего канун Иванова дня (23 июня) называется купальницею и считается днем урочным // Живая старина. 1891. Вып. 3. С. 137; Семенова О. П. Праздники Рязанской губ. Даньковского у. // Живая старина. 1891. Вып. 4. С. 199–202; Хаханов А. Из народных уст // Этнографическое обозрение. 1896. №4. С. 150–156; Яворский Ю. Галицкорусские поверья о дикой бабе // Живая старина. 1898. Вып. 3–4. С. 439–441; Потанин Г. Н. Этнографические заметки на пути от города Никольска до г. Тотьмы // Живая старина. 1899. Вып. 2. С. 197; Яцимирский Б. М. «Свиняче свято»: Этнографическая заметка // Этнографическое обозрение. 1912. № 3–4. С. 107–109; Сухотин С. Несколько обрядов и обычаев в Тульской губ. // Этнографическое обозрение. 1912. № 3–4. С. 98–101; Яцимирский Б. М. «Маланка» как вид святочного обрядового ряженья // Этнографическое обозрение. 1914. № 1–2. С. 46–77.

10. Григорович Д. В. Прохожий: Святочный рассказ // Москвитянин. 1851. № 1. Кн. 1. С. 39–96.

11. Григорович Д. В. Светлое Христово Воскресенье: Святочная легенда // Современник. 1851. Т. 25. № 1. С. 117–136.

12. См.: Григорович Д. В. Зимний вечер: Повесть на Новый год // Москвитянин. 1855. № 1. С. 107–156; № 2. С. 57–104.

13. См.: Забытый О. <Недетовский Г. И.> По селам и захолустьям: Деревенские рассказы // Вестник Европы. 1875. Т. 53. С. 217–254; со временем подобного рода тексты стали называться «этнографическими рассказами»; см., например: Кудринский Ф. Утопленица: Этнографический рассказ. Киев, 1894.

14. См.: Нефедов Ф. Д. Святочные рассказы. М., 1895.

15. Нефедов Ф. Д. Святки в селе Данилове // Вестник Европы. 1871. Т. 2. С. 57–109; перепечатан в книге: Нефедов Ф. Д. Повести и рассказы. М.; Иваново, 1937; под селом Даниловым имеется в виду Иваново, откуда Нефедов был родом.

16. См.: Нефедов Ф. Д. Чудная ночь // Нефедов Ф. Д. Святочные рассказы. С. 185–214.

17. Понимание Нефедовым специфики календарной словесности сказывается и в других его календарных текстах; см., например: Нефедов Ф. Д. Фомин понедельник // Развлечение. 1868. № 17; Нефедов Ф. Д. Масляница // Развлечение. 1869. № 11.

18. См.: Нефедов Ф. Д. На Новый год // Русская мысль. 1891. № 2. С. 53–136.

19. Повесть «Святочная ночь» впервые была опубликована только в 1928 году; см.: Толстой Л. Неизданные художественные произведения. М., 1928.

20. Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 14 т. М., 1978. Т. 1. С. 362; далее ссылки на это издание даются в тексте в скобках; первое число — том, второе — страница.

21. Судя по регулярному устройству святочных увеселений и маскарадов в Ясной Поляне, о чем свидетельствуют воспоминания детей, Толстой придавал этому большое воспитательное значение; см.: Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. М., 1980. С. 34–36. С. Л. Толстой вспоминает: «На святках наряжались. Дмитрий Алексеевич нарядился медвежьим поводырем; дядя Костя, надев полушубок наизнанку и войдя в залу на четвереньках, изображал медведя; отец — "козу"; Николенька Толстой оделся старухой, Софешь — стариком с горбом и мочальной бородой. В залу привалило все население усадьбы, и начался пляс под звуки "Барыни"» (Толстой С. Л. Очерки былого. М., 1956. С. 24; здесь перечисляются традиционные маски народных святок).

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.