21 ноября 2009 г. украинские демократы отметили пятуюгодовщину с начала киевских демонстраций, которые привели к крупнымполитическим событиям, изменившим наше понимание постсоветской политики. Заминувшие пять лет то, что произошло в Украине в 2004 г. и получило название«Оранжевая революция», стало точкой отсчета в международных исследованиях,посвященных демократическому переходу и консолидации. Оранжевая революция –это, несомненно, важнейшее событие в современной истории Украины. Что бы нислучилось с Украиной в дальнейшем, она неизбежно станет «критическим случаем» всравнительных исследованиях посткоммунистической политики[1].
Такая интерпретация расходится с тем, как события 2004 г. трактуются многимивлиятельными политиками, политтехнологами и даже некоторыми политологами вМоскве, где слово «оранжевый» стало ругательным ярлыком, который навешивают навсех предположительно «антироссийских» и «проамериканских» деятелей и активистовкак в России, так и за ее пределами. Господствующая ныне в России интерпретацияОранжевой революции и аналогичных событий отражена, например, в довольноумеренном, по российским меркам, комментарии Владимира Фролова «Демократия: дистанционное управление» [2], опубликованном в 2005 г. в московском издании«Россия в глобальной политике» (партнер журнала “Foreign Affairs”). Этаинтерпретация конспирологическая, потому что согласно ей, активность миллионовукраинцев, а также сотен гражданских и политических организаций Украины в конце2004 г.– это заговор правительства США, осуществленный при помощи американскихмарионеток, действовавших в украинском гражданском обществе, прессе,политических партиях и государственном аппарате. Если придерживаться такоговзгляда на Оранжевую революцию, то коллективные междисциплинарные иполиметодологические исследования, которым был посвящен ряд недавних проектов ипубликаций [3], покажутся нелепыми. Согласно такой точке зрения, Оранжевойреволюцией должны заниматься компетентные и прагматичные спецслужбы (к ним явнопринадлежал Фролов [4]), которые будут рассекречивать «скрытые силы», стоящиеза этими событиями, - а не наивные книжные черви, которым, скорее всего,недоплачивают и которые (сознательно или неосознанно) служат известнымкукловодам из Белого дома и/или с Уолл-стрита.
Сегодня пугающее количество образованных россиян суверенностью утверждают, что Оранжевая революция – после бомбежки Сербии,оккупации Ирака и переворота в Грузии – представляет собой то, что Вашингтон быхотел сделать и с Россией, но не может благодаря твердому руководству Путина.
К этому можно добавить, что во время Оранжевойреволюции Фролов, видимо, работал у Глеба Павловского в так называемом Фондеэффективной политики, то есть в фирме московских политтехнологов, котораяпринимала деятельное участие в делах уходящей администрации Кучмы и впредвыборной кампании Януковича [5]. Российские игроки, у которых был свойинтерес в исходе конфронтации 2004 г., недооценили значимость демократических тенденций,силу плюралистических традиций и упорство гражданских деятелей в украинскомобществе. Неудивительно, что впоследствии они пытались представить Оранжевуюреволюцию как событие, инициированное по большей части манипуляциями Запада;это можно рассматривать как своего рода рационализацию их собственной профессиональнойнеудачи. Таким образом, параноидальная склонность к конспирологическим теориям,объясняющим Оранжевую революцию (и многие другие события), которая всё ещепреобладает в российском обществе, связана не только с тем, что властичрезвычайно боятся демократической революции в России. Одна из причин,по-видимому, состоит и в том, что российским политтехнологам нужно как-тообъяснить своим кремлевским крестным отцам, почему, скажем, Фонд эффективнойполитики оказался неэффективным в Украине и не смог воспрепятствовать избраниюЮщенко на пост Президента – ясно, что именно это было миссией московскихполиттехнологов в Киеве. Фроловская концепция «демократии на дистанционномуправлении» - это удобный способ завуалировать то обстоятельство, что неуклюжиеметоды Павловского и компании, видимо, сами собой поспособствовали Оранжевойреволюции и усилению тех политических процессов (отличных от современныхроссийских тенденций), которые изменили природу внутренней и внешней политикиУкраины.
Кроме того, конспирологическое объяснение Оранжевойреволюции позволяет отвлечь внимание от того факта, что деятельность московскихполиттехнологов в Киеве и предвзятое освещение на российском телевидении(которое смотрят многие украинцы) событий до и после Оранжевой революциивредили и продолжают вредить российско-украинским отношениям. Возможно, танадменность, с которой журналисты и комментаторы российских правительственныхтелеканалов говорят об украинской политике (это отмечал даже бывший российскийпосол на Украине Виктор Черномырдин), востребована российской элитой иобщественностью. Но когда эти репортажи видят те, о ком в них идет речь,украинцы – особенно образованные – начинают относиться к России с гораздоменьшей симпатией. Из-за этого перспективы российско-украинских отношенийкажутся им всё более мрачными, а такие институты, как ВТО, ЕС или НАТО, - всёболее привлекательными. Здесь предполагаемые махинации Запада и его «пятаяколонна» в Киеве служат оправданием растущему отчуждению между российскими иукраинскими элитами и народами. Эта прискорбная тенденция связана скорее не сдеятельностью западных правительственных и неправительственных организаций вКиеве, а с тем, что Москва продолжает заигрывать с антиукраинскими стереотипамиу россиян.
Этот развернутый пересказ московской трактовкисобытий, произошедших в Киеве в 2004 г., служит введением к разговору о двух книгах, которыепредставляются лучшим материалом для ознакомления с тем, что в сущности представляласобой Оранжевая революция и каково ее историческое значение на фонепроисходивших одновременно с ней событий в России. Речь идет о недавно изданномсборнике Андреаса Шедлера [6] по сравнительной типологии режимов и о монографииЭндрю Уилсона [7] о природе постсоветской политики. Эти работы посвящены далеко не только украинскомувосстанию, но в них живо освещена суть главных вопросов, которые решаютисследователи Оранжевой революции. Конечно, существуют монографии, сборники иисследования, специально посвященные президентским выборам на Украине в 2004 г. [8]. К числу такихкниг относятся еще одна важная книга Уилсона, которая тоже вышла не так давно(она посвящена Оранжевой революции и представляет собой своего рода справочникпо этим событиям) [9]; исследование Штрассера, где он рассматривает рольгражданского общества в Оранжевой революции [10]; анализ Бредиса, посвященныйВерховной раде [11], а также сборники работ под редакцией Курта/Кемпе, Бредиса,Макфола/Аслунда, Кузио, Шаповала и Лейна/Уайта [12]. Кроме того, существуетмножество важных статей, опубликованных в журналах [13].
Но лучше всего суть Оранжевой революции раскрыта вследующих двух книгах: «Электоральный авторитаризм: динамика несвободнойконкуренции» Шедлера и «Виртуальная политика: имитация демократии впостсоветском мире» Уилсона. В господствующих российских трактовках Оранжевойреволюции главная проблема представлена, в лучшем случае как непомернорастянувшаяся борьба за власть между двумя конкурирующими политическими иэкономическими кланами Украины: одних поддерживает Восточная Украина, других –Западная (группы, определяемые географическими и культурными различиями). Вхудшем случае, в России говорят о столкновении двух противоборствующихцивилизаций, в котором немалую роль играют «американцы».
Несомненно, во время тех выборов шла борьба междудвумя определенными политическими группами; обе официально выступали заприсоединение к ЕС, но одна была более прозападной, чем другая. Во многом,Оранжевая революция и не была собственно революцией, в отличие от французской,русской и других социальных революций. Возможно, это событие следует трактоватькак акт массового гражданского неповиновения в целях сохранения иливосстановления того демократического политического порядка, который былустановлен принятой в 1996 г.украинской Конституцией. (С этой точки зрения, действительной политической «революциейсверху» следует, скорее, считать то, что происходило в России с 2000 г., когда Кремльметодично разрушал зарождающиеся демократические институты российской политическойсистемы и тем самым подспудно нарушал основные положения Конституции РФ 1993 г.). Тем самым, вовремя событий 2004 г.,известных как «Оранжевая революция», вопрос был не только и не столько в том,кто победит на выборах. Проблема, которая привела в движение сотни тысячукраинцев и несколько крупных международных институтов, заключалась в процедурепроведения выборов. Главный вопрос состоял в том, были ли эти президентские выборыдемократическими или нет. Начиная с 2004 г. российские кривотолки об Оранжевой революциинамеренно упускали тот факт, что во время этого переворота речь, в первуюочередь, шла не о том, какой политик будет править Украиной, а каким образомследует определить того, кто будет управлять страной. Вопрос о том, кто займетвысшие государственные должности в Украине, был второстепенным.Непосредственной и наиболее важной задачей было выяснить, каков будетполитический режим Украины после Кучмы.
Увидеть это различие помогают книги «Электоральныйавторитаризм» Шедлера и «Виртуальная политика» Уилсона. Обе книги позволяютпровести четкую линию между псевдодемократическим режимом, который существовалв Украине до Оранжевой революции, и протодемократической политической системой,установившейся после переворота: у Шедлера это показано стеоретико-концептуальной и межцивилизационно-сравнительной точек зрения, а уУилсона проводятся сравнения контекстов внутри постсоветского региона.«Электоральным авторитаризмом» Шедлер называет особый род режима, одним извариантов которого была Украина при Кучме. В таких странах регулярно проводятсяякобы плюралистические голосования, которые называют «выборами», но, тем неменее, эти страны остаются диктатурами – пусть, по большей части, и всмягченном виде. Сущность таких систем сводится к следующему: в них формальноприняты выборы, в которых участвуют много партий или кандидатов и которыепредставлены как фундамент легитимизации власти. Но при электоральномавторитаризме весь социально-политический контекст и процедура проведения«выборов» полны манипуляций, а результаты фальсифицируются в такой степени, чтотакие «выборы» уже нельзя считать демократическими. Здесь остается открытымвопрос, следует ли трактовать такие политические системы как гибридные режимы(нечто среднее между демократией и автократией) или определение «электоральный»же, на самом деле, представляет собой эвфемизм, призванный отвлечь внимание оттого, что официальный политический процесс в странах с электоральным авторитаризмомнаходится под контролем, или, выражаясь словами Уилсона, является «виртуальным».
Для тех, кто только по посткоммунистическомуконтексту знаком с различными «политическими технологиями», призванными лишитьдемократические процессы их смысла, сборник Шедлера может оказаться занятнымчтением. Из представленных в нем работ явствует, что эти феномены не так уж сильнообусловлены региональной спецификой постсоветского пространства, как мы моглибы ожидать. Таким образом, здесь мы сталкиваемся с более широким явлением, котороетребует международного сравнения. «Виртуальная политика» Уилсона, в своюочередь, показывает, чем специфичен именно постсоветский контекст и какимобразом там работают «политические технологии». Уилсон в мельчайшихподробностях выявляет скрытый контроль власть имущих над информационнымипотоками, партийным строительством и избирательным процессом. Он показывает,как этот контроль в постсоветском мире подорвал демократию настолько, чтополучилась относительно новая система отношений между государством и обществом,в которой ключевые избирательные процедуры соблюдаются лишь формально, нозачастую лишены смысла из-за более или менее извилистых манипуляций.
Уилсон таким образом проводит терминологическую вполитической науку, поскольку он возводит постсоветский конструкт «политическаятехнология», до того существовавший в основном в разговорной речи, в статусполитологического понятия, то есть специального термина, который описываетопределенные, по существу антидемократические, политические практики,используемые в политических PR-кампаниях,частично известных и на Западе. Идея Уилсона состоит в том, что «политическуютехнологию» следует понимать не только как радикализацию некоторых сомнительныхполитических практик, существующих на Западе (вроде массированной антирекламы,которая использовалась во время последних президентских предвыборных кампаний вСША). Уилсон показывает, что «политическая технология» коренится, прежде всего,в советском прошлом России и других республик и продолжает особые диверсионныестратегии, разработанные КГБ и прочими спецслужбами советского блока для борьбыс антисоветскими настроениями и диссидентством.
Таким образом, Уилсон, с одной стороны, подчеркнулсоветскую специфику в «постсоветских трансформациях» и примкнул к темисследователям, которые (в противоположность сторонникам номотетическогоподхода) делают акцент на значимости идеографических элементов в изучениисовременной России, Украины и пр. С другой стороны, это тот случай, когдапосткоммунистические исследования могут сделать вклад в общую политологию:введенные Уилсоном термины «политическая технология» и «виртуальная политика»представляют собой понятия, которые применимы и к другим регионам и помогаютувидеть, как политтехнологи, даже не имевшие опыта работы в советскихспецслужбах, искажают демократические методы, будучи в равной мере циничны иизобретательны в подборе инструментов для инсценировки якобы демократическихпроцессов.
Реакция нынешних российских правящих кругов наОранжевую революцию была незамедлительной и бурной. Одна причина этого, видимо,в том, что Украина отказалась от электорального авторитаризма и вернулась напуть демократического развития. В 2004 г. Кремль был обеспокоен не только тем,что у Ющенко был более прозападный подход, чем у предположительнопророссийского Януковича. Оранжевая революция также показалась угрозой, потомучто она затрагивала – и затрагивает сейчас – главные принципы путинской«суверенной демократии» (это словосочетание вошло в российский оборот уже послеОранжевой революции - «Полит.ру»). Она стала образцом того, как постсоветскоеобщество выходит из тупика электорального авторитаризма и, при зарубежнойподдержке и воспользовавшись остатками демократических методов, свергаетфактическую диктатуру.
Возможно, именно опыт Оранжевой революции заставилКремль три года спустя отказаться от попыток инсценировать политическуюконкуренцию между партиями, которые он же и контролировал: в декабре 2007 г. он практическивосстановил однопартийную систему [14]. С тех пор, как была опубликована«Виртуальная политика» Уилсона, в России кое-что изменилось: к концу 2007 г. Кремль практическиперестал имитировать политический плюрализм. Вместо этого Россия вернулась ксвоему «особому пути», практически открыто отвергла принцип «сдержек ипротивовесов» и даже обратилась к древним византийским традициям, чтобылегититимизировать теперь уже неприкрыто монистический политический строй встране. Такое развитие событий особенно поражает, если сравнить его с тем, чтопроисходит в Украине – стране, чья история тесно связана с российской и котораяеще сильнее, чем Россия, пострадала от непосредственно постсоветского кризиса1990-ых. Украина и в 2009 г.всё еще находится на ухабистом пути к консолидированной демократии и медленно,но упорно добивается расположения таких институтов, как НАТО и ЕС. Более того,сегодня Украина развивается иначе, чем почти все прочие государства, возникшиеиз Советского Союза формата 1922 г.[15].
[1] Harry Eckstein, “Case Study and Theoryin Political Science,” in: Fred I. Greenstein and Nelson W. Polsby, eds., Handbookof Political Science (Reading, MA: Addison-Wesley 1975).
[2] Vladimir Frolov, “Democracy by RemoteControl,” Russia in Global Affairs, no. 4 (2005)
[3] Например, Paul D’Anieri and Taras Kuzio, eds., Aspectsof the Orange Revolution I: Democratization and Elections in Post-SovietUkraine. Soviet and Post-Soviet Politics and Society 63 (Stuttgart: ibidem-Verlag2007); Bohdan Harasymiw in collaboration with Oleh S. Ilnytzkyj, eds., Aspectsof the Orange Revolution II: Information and Manipulation Strategies in the2004 Ukrainian Presidential Elections. Soviet and Post-Soviet Politics andSociety 64 (Stuttgart: ibidem-Verlag 2007); Ingmar Bredies, AndreasUmland and Valentin Yakushik, eds., Aspects of the Orange Revolution III:The Context and Dynamics of the 2004 Ukrainian Presidential Elections.Soviet and Post-Soviet Politics and Society 65 (Stuttgart: ibidem-Verlag2007); Ingmar Bredies, Andreas Umland and Valentin Yakushik, eds., Aspectsof the Orange Revolution IV: Foreign Assistance and Civic Action in the 2004Ukrainian Presidential Elections. Soviet and Post-Soviet Politics andSociety 66 (Stuttgart: ibidem-Verlag 2007); Ingmar Bredies, AndreasUmland and Valentin Yakushik, eds., Aspects of the Orange Revolution IV:Institutional Observation Reports on the 2004 Ukrainian Presidential Elections.Soviet and Post-Soviet Politics and Society 67 (Stuttgart: ibidem-Verlag2007); Taras Kuzio, ed., Aspects of the Orange Revolution VI: Post-CommunistDemocratic Revolutions in Comparative Perspective. Soviet and Post-SovietPolitics and Society 68 (Stuttgart: ibidem-Verlag 2007).
[4] На это указываетофициальная биографическая справка на вебсайте компании Фролова: http://www.leffgroup.ru/about/experts1.
[5] Taras Kuzio, “Russian Policy towardUkraine during the Elections,” Demokratizatsiya,13, 4 (2005): 491-517
[6] Andreas Schedler, ElectoralAuthoritarianism: The Dynamics of Unfree Competition (Boulder, CO: LynneRienner 2006).
[7] Andrew Wilson, Virtual Politics: FakingDemocracy in the Post-Soviet World (New Haven/London: Yale University Press2005). See also idem, “Ukraine's New Virtual Politics,” East EuropeanConstitutional Review, vol. 10, nos. 2-3 (2001): 60-66.
[8] См. обзорное эссе Тараса Кузио: Taras Kuzio, “Ukraine’s Orange Revolution:Rush to Judgement?” Journal of CommunistStudies and Transition Politics, vol. 23, no. 2 (2007): 320-326.
[9] Andrew Wilson, Ukraine’s OrangeRevolution (New Haven, CT: Yale University Press 2005). See also idem,“Ukraine's Orange Revolution, NGOs and the Role of the West,” Cambridge Reviewof International Affairs, vol. 19, no. 1 (2006): 21-32.
[10] Florian Strasser, Zivilgesellschaftliche Einflьsse aufdie Orange Revolution: Die gewaltlose Massenbewegung und die ukrainischeWahlkrise 2004. Soviet and Post-Soviet Politics andSociety 29 (Stuttgart: ibidem-Verlag2006).
[11] Ingmar Bredies, Institutionenwandel ohne Elitenwechsel? Das ukrainischeParlament im Kontext des politischen Systemwechsels 1990-2006. Osteuropa:Geschichte, Wirtschaft, Politik 41 (Mьnster: LIT, 2007).
[12] Helmut Kurth and Iris Kempe, eds., Presidential Election and OrangeRevolution: Implications for Ukraine’s Transition (Kyiv:Friedrich-Ebert-Stiftung 2005); Ingmar Bredies, ed., Zur Anatomie derOrange Revolution in der Ukraine: Wechsel des Elitenregimes oder Triumph desParlamentarismus?Soviet and Post-Soviet Politics and Society 13 (Stuttgart: ibidem-Verlag 2005); Anders Aslund and Michael McFaul, eds.,Revolution in Orange: The Origins of Ukraine’s Democratic Breakthrough(Washington, DC: Carnegie Endowment 2006); Taras Kuzio, ed., “Democratic Revolution inUkraine: From Kuchmagate to Orange Revolution,” The Journal of CommunistStudies and Transition Politics, 23, 1(Special Issue) (2007): 1-179; IuriiShapoval, ed., U kol’orakh ‘pomaranchevoп revoliutsiп’ (Kyпv: EksOb 2007);David Lane and Stephen White, eds., "Rethinking the 'ColouredRevolutions'," The Journal of Communist Studies and Transition Politics,25, 2-3(Special Issue) (2009): 111-412.
[13] Например: Lucan Way, “Kuchma’s Failed Authoritarianism,” Journal of Democracy,vol. 16, no. 2 (2005): 131-145; Taras Kuzio, “Ukraine’s Orange Revolution: TheOpposition’s Road to Success,” Journal of Democracy, vol. 16, no. 2 (2005):117-130; idem, “Kuchma to Yushchenko: Ukraine’s 2004 Elections, and ‘OrangeRevolution’,” Problems of Post-Communism, vol. 52, no. 2 (2005): 29-44; idem,“The Orange Revolution at the Crossroads,” Demokratizatsiya, vol. 14, no. 4(2006): 477-493; idem, “Ukrainian Foreign and Security Policy Since the OrangeRevolution,” The International Spectator, no. 4 (2006): 1-18; Ararat L. Osipianand Alexander L. Osipian, “Why Donbass Votes for Yanukovich: Confronting theOrange Revolution,” Demokratizatsiya, vol. 14, no. 4 (2006): 495-518; OlenaYatsunska, “Mythmaking and Its Discontents in the 2004 Ukrainian PresidentialCampaign,” Demokratizatsiya, vol. 14, no. 4 (2006): 519-534; Bohdan Klid,“Rock, Pop and Politics in Ukraine’s 2004 Presidential Campaign,” Journal of Communist Studies and Transition Politics, vol. 23, no. 1 (2007): 139-158; Mark R.Beissinger, "Structure and Example in Modular Political Phenomena: TheDiffusion of Bulldozer/Rose/Orange/Tulip Revolutions," Perspectives onPolitics, vol. 5, no. 2 (2007): 259-276; Michael McFaul, “Ukraine ImportsDemocracy: External Influences on the Orange Revolution,” InternationalSecurity, vol. 32, no. 2 (2007): 45-83; Theodor Tudoroiu, ‘Rose, Orange, andTulip: The Failed Post-Soviet Revolutions,’ Communist and Post-CommunistStudies, vol. 40, no. 3 (2007): 315-342; Alexandra Hrycak, “Seeing Orange:Women’s Activism and Ukraine’s Orange Revolution,” Women’s Studies Quarterly,vol. 35, no. 3/4 (2007): 208-225.
[14] Andreas Umland, “Kremlin Overkill: WhyPutin’s entry into party politics is the beginning of the end of Russian façadedemocracy,” Zerkalo nedeli,13-19 October 2007
[15] Еще одно исключениеотчасти представляет собой, конечно, Грузия, примером которой в 2004 г.воспользовалась Украина. Но у Грузии в последнее время начались трудности с демократизацией.О различиях между Грузиейи Украиной см. Taras Kuzio, “Georgia and Ukraine: Similar Revolutions,Different Trajectories,” Eurasia Daily Monitor, vol. 4, no. 211 (2007), http://www.taraskuzio.net/media/pdf/Georgia_Ukraine.pdf . Молдавия и страны Прибалтики присоединились к Советскому Союзу позднее (вчасти Молдавии это верно только для территорий, контролировавшихся послеГражданской войны Румынией).
Андреас Умланд (Andreas Umland) -адъюнкт-профессор Католического университета в Айштетте (Katholische Universität Eichstätt-Ingolstadt).Занимается современной интеллектуально-политической историей России. Он один изредакторов журнала «Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры»,издаваемого кафедрой новейшей истории Центральной и Восточной ЕвропыКатолического Университета.
