Мы публикуем расшифровку записи лекции польского поэта, сценариста, переводчика, деятеля неподцензурной печати Польши, заместителя главного редактора журнала «Новая Польша» Петра Мицнера, прочитанной 27 июля в Музее и общественном центре имени Андрея Сахарова в рамках выставки «Самиздат. Сделано в СССР».
Это не будет доклад академического типа, я не специалист по самиздату, я специалист сам по себе, но практически этим занимался и кое-что, конечно, знаю. Книга, которую я привез, – книга Гинзбург «Крутой маршрут», я привез вам ее в подарок, а оказывается, у вас она уже есть. Эту книгу переводила моя мама. Кроме того, она писала детективы, замечательно знала русский и переводила с русского. Интересно, что когда у меня начались проблемы с милицией, обыски, оказалось, что из-за меня мама попала в «черный список» тех авторов, которым польское министерство культуры не позволяло переводить на русский. Позднее выяснилось, что ее детективы переводились и печатались в русском самиздате. Такие вот бывают пересечения, дороги судьбы.
Когда в Польше начинается самиздат? Дело в том, что в Польше такого названия нет. Здесь это диссидентское движение, а в Польше самиздат – это что-то другое. В переводе на русский - «вторая циркуляция», «параллельная циркуляция». Мы говорим сейчас о неподцензурных изданиях, так называемом польском тамиздате, который еще назывался «бибула», так называлась самая тонкая бумага, которой пользовались, когда писали текст, и сушили его. А еще на ней печатали листовки, чтобы выход продукции был больше.
От названия этой бумаги и пошло название всяких неподцензурных изданий.
Самый большой всплеск подпольных изданий произошел во время второй мировой войны и немецкой оккупации. Было очень много подобных книг, особенно в Варшаве, были газеты и толстые журналы самой разной тематики. После войны, в ходе антикоммунистического движения тоже издавалось множество журналов, газет и брошюр. И в 1947-м году, и в начале 1950-х польский самиздат, или тамиздат, еще существовал, а потом якобы ничего не было, но только якобы, потому что в 60-х уже появляется литература разного типа, которая частным образом издавалась, хотя до сих пор неизвестно, кто это делал.
Отличительной чертой самиздата 1960-х лет были большие технические проблемы, связанные с книгопечатанием, кустарные множительные машины работали на денатурате и иногда запах подпольных издательств и людей, которые работали там, выдавал их.
Некоторые воняли денатуратом, как настоящие алкоголики, а некоторые воняли пастой «Комфорт», это такая чистящая паста, которой разбавляли типографскую краску, она в те годы была в страшном дефиците, а «Комфорт» продавался в любом хозяйственном магазине. Что касается печатной техники, то в 1968-м году во времена студенческих забастовок, листовки писались от руки, а не на печатной машинке, и использовались даже валики для отжима белья.
В 1967-м году был самиздат другого типа. На базаре можно было купить доклад Хрущева; кем он был напечатан, неизвестно до сих пор; толкования снов; учебники, как варить самогон. Эти книги делались где-то нелегально в типографии, но кто их делал, мы не знаем, это были люди не нашего круга. Существовал самиздат религиозный, распространялся в костелах. Пользовался большим интересом антропософский самиздат, переиздавались книги еще довоенные, издавались туристические песни, которые можно было петь с гитарой на природе, разные довоенные песни без какой-либо цензуры. Это где-то печаталось, черт знает, где и кем.
Это разные потоки самиздата, которые существовали в обществе. Всерьез самиздат начинается в середине 70-х лет, это связано с тем, что в 76-м году, после забастовки рабочих появляется бюллетень Комитета защиты рабочих, он был во время войны в подполье. Они выпускали «Бюллетень информации» большим тиражом, который распространялся по всей стране.
А в середине 77-го года появился новый литературный журнал. Писателям надоело, что их тексты снимала цензура, и они начали издавать эти тексты сами. Изначально они решили сделать журнал, который бы состоял из этих текстов, и распространять в кругу своих знакомых, но эта ситуация довольно быстро изменились. Печатать только тексты, которые запретила цензура, быстро стало неинтересно, получился бы бесхарактерный журнал, просто папка с текстами, журнал без идеи. Надо придумать какую-то идею, и подпольный литературный журнал начали редактировать и издавать в типографии. Позже появились печатные станки, которые можно было по частям перевезти из-за границы в Польшу.
Очень серьезный вопрос, связанный с нашими подпольными издательствами, которые появились в те годы, заключался в том, что наши оппозиционеры, диссиденты выступали под своими фамилиями, а подпольные издатели не могли этого делать, потому что у них были тексты, была техника, был тираж, они должны были работать. Все чувствовали какое-то неудобство перед ними и поэтому, когда в 1988 году началась Солидарность, некоторые издательства решили выйти из подполья - и большинство из них посадили, хотя арестовать нас могли максимум на полгода. Правительство не хотело, боялось официальных процессов по этому поводу. За свободу слова, за литературу было неприлично сажать. Если же сажали, то за криминальные статьи, могли обвинить в краже краски, бумаги, которые у нас официально нельзя было купить. Мое издательство «Кронк» не захотело официально себя обнаруживать, мы все-таки сидели в подполье, и это нам помогло.
Сначала, когда началось военное положение, все мы не знали, что будет дальше, какие будут возможности, но казалось, что кое-что можно сделать. Сначала появились актуальные книги, брошюры, но мы не хотели заниматься только нужной, актуальной работой, мы хотели делать книги, которые могут влиять на людей. Были подпольные библиотеки, была сеть, по которой книги можно было распространять в таком тираже, о котором сейчас можно только мечтать. И эти книги читались. Потом оказалось, что в новых условиях можно довольно свободно существовать - парадокс, но все так и было, если подсчитать, как много подпольно вышло книг. Были читатели, книги продавались, был рынок.
Было довольно приятное время, когда налогов не платили, не считали, с какой книги есть прибыль, с какой нет. В моем издательстве было много историков, а я был литературовед и писатель. Они хотели издавать серьезные учебники истории, а когда я вылезал с какой-то литературой, очень было сложно объяснить, что это тоже нужно издавать. Очень много было графоманских текстов, которым тяжело было дать какую-то оценку, даже сейчас не до конца понятно, как на них смотреть, видимо, как на общественное явление, а не как на художественные произведения. И все-таки из этого что-то печаталось, какие-то «экстравагантности», но эти «экстравагантности» свидетельствуют о том, что в литературе была жизнь. Мы издавали сборники стихотворений, разные литературные эксперименты, это тоже продавалось, тоже попадало в наши библиотеки, это тоже читали. Мне кажется, смысл происходящего был в том, чтоб как-то это влияло на развитие хоть какой-то части общества.
Некоторые авторы выступали под псевдонимами, некоторые под своими фамилиями, хотя в разные периоды за это можно было попасть в тюрьму. Сначала, во время военного положения, подписываться своей реальной фамилией было действительно очень опасно, но потом можно было печататься и не под псевдонимами, или с пометкой «Без разрешения автора». То есть издателю надо было договориться с автором, чтоб «без его разрешения» его печатать, некоторые считали, что это какая-то страховка.
Интересно, что был рынок, и была конкуренция. Мы боролись за авторов, за переводчиков, даже иногда за редакторов, но конкуренция основывалась на договоре. Договаривались, чтобы не печатать одни и те же книги и так далее. Был консорциум подпольных издательств, которые не хотели, чтобы их книги перепродавались.
После 1989 года некоторые издательства зарегистрировались и пытались существовать легально, но это не получилось. Некоторые люди из подпольных типографий продолжили работать в других издательствах, но подпольную литературу переместить в легальные рамки не получилось, хотя издательств была куча.
