Начинающаяся неделя ознаменуется активной внешнеполитической деятельностью российского руководства – начнется португальско-латиноамериканское турне министра иностранных дел, а за ним и президента Российской Федерации, включающее участие в саммите АТЭС. Кроме того, пройдет юбилейный съезд партии власти, которая на этой же неделе вместе с коллегами из других партий и проведет поправки в Конституцию через нижнюю палату парламента. Первые действия от имени новосозданного системного проекта на правом фланге будут сочетаться с новой попыткой конституировать внесистемную правую оппозицию, а переговоры с президентом пытающегося воссоединиться Кипра – с новой попыткой переговоров по урегулированию ситуации вокруг Грузии и ее отколовшихся автономий.
В центре обсуждения послания Президента РФ Федеральному Собранию до сих пор остается периферийная, но неудачная инициатива по корректировке конституционных сроков работы Госдумы. А также вполне значимая для внешнеполитической части, но ничуть не более удачная инициатива с ответом на размещение элементов ПРО США в Европе. Последняя часть отчасти была нейтрализована последующей внешнеполитической активностью президента, а вот поправки в Конституцию могут в среду закончить думскую часть своего пути.
Попытка обосновать увеличение сроков работы Государственной Думы и Президента необходимостью развести эти два события выдает в разработчиках людей, редко имеющих дело с числовыми рядами или анализом циклических процессов. Задать двум событиям разную, но постоянную частоту - означает гарантированно добиться в будущем совпадения времени этих событий. Если новые частоты будут введены в 2011 и 2012 годах соответственно, то уже в 2030-2031 мы снова придем к выборам в соседние годы, а в 2036 году должны будут пройти и президентские, и парламентские выборы. Может быть, поэтому Дмитрий Медведев в Вашингтоне говорил о возможности возвращения к старым срокам лет через 30?
Попытка обосновать увеличение сроков через необходимость укрепления стабильности тоже выглядит несколько неубедительно. Недоумения некоторых критиков этого решения тем, что стабильность у нас теперь оказывается в недостатке, не совсем точны. Переход 2007-2008 воспринимался многими очень болезненно. И именно с этой точки зрения, вероятно, в качестве лекарства предложено уменьшение частоты болезненных процедур. Но здесь авторы идеи допускают очень важную ошибку - чем дольше бывает срок болезни, тем труднее после него возвращаться к нормальной жизни. Чем больше будет срок президентства в одних руках, тем труднее будет от него отказываться. То есть, сделав болезненные переходы реже, мы рискуем существенно повысить их болезненность.
Мы не склонны драматизировать предложенные изменения Конституции. Это может настораживать как прецедент, хотя сам по себе акт поправок в Конституцию не является чем-то заведомо негативным. Это не может радовать в связи с тем, что предлагаемые меры как будто содействуют консервации нахождения у власти не самых удачных частей российских элит, однако кажется важным быть немного честнее перед собой: по большому счету, не слишком принципиально, с какой именно частотой будут проводиться выборы образца 2007 года. Выборов, которые были направлены исключительно на безопасное переконфигурирование власти в 2007 – 2008 году. Выборов, которые не только не стали точкой кристаллизации общественной дискуссии, но, напротив, из понятных опасений привели к усилению общественной монотонности. Вопрос не в том, чтобы такие выборы проводились раз в четыре года, а не в пять лет. Вопрос в том, как сделать, чтобы таких выборов вообще больше не проводилось.
Эта задача не выглядит нерешаемой – в отличие от другой, связанной с президентскими выборами. При эволюционном развитии нашей политической системы в ближайшее десятилетие они вряд ли имеют шанс стать действительно конкурентными. Потенциальная множественность победителей на выборах в парламент делает этот институт более гибко настраиваемым.
Некоторый шанс на подобную эволюционную трансформацию есть в случае наличия политической воли к либерализации сверху, наличия политических сил, готовых отстаивать свою линию и повестку без требования немедленного разрушения системы, наличия общественного движения, не скованного требованиями «политичности» и даже политической системности.
Остается два вопроса: какое влияние на этот процесс могут оказать антисистемные движения и что делать в случае недостатка или даже отсутствия политической воли к либерализации сверху. И вопросы эти в достаточной степени связаны между собой. Антисистемное движение способно подталкивать власть к реформам, способствовать вовлечению системной оппозиции в реальную выработку и принятие решений, а на этапе перехода к новой политической системе – стать ее органичной частью. Так может происходить в случае вполне определенного курса власти на реформы. Если же инстинкт тактического самосохранения у власти оказывается сильнее стратегического понимания необходимости реформ (при этом запас прочности у власти сохранится), наличие антисистемной угрозы или даже небольшой риск ее появления может привести к очередному ужесточению режима (что мы и наблюдали во второй половине 2007 года).
И если системной либеральной оппозиции угрожает возможность превратиться в ширму, прикрывающую движение отнюдь не по пути либерализации, то антисистемная оппозиция оказывается перед угрозой спровоцировать блокирование либеральных преобразований за счет возрождения паранойи по поводу «цветных» революций.
Как на эти вызовы будут реагировать остающееся в системном поле «Яблоко», только появляющееся в нем «Правое дело» и намеревающаяся сформироваться в антисистемном «Солидарность», мы увидим в самое ближайшее время. Любые упреки, связанные с выбором места по линии системность/антисистемность выглядят, по меньшей мере, нелепо, особенно когда они адресуются участниками или сочувствующими одного системного проекта другому. Вопрос будет в конкретных действиях и их эффекте.
В отличие от чреватого неоднозначным результатом воздействия системных и антисистемных политических сил – собственно общественные структуры, несколько внесистемные по своему определению, хотя и способные взаимодействовать с любыми акторами, могут играть заведомо конструктивную роль в процессе эволюционной либерализации. Именно они являются естественными носителями ценностно ориентированной социальной деятельности – в отличие от целеориентированных (в общем случае) политических субъектов.
Здесь тоже есть свои опасности, связанные с попытками подмены реальных общественных движений так называемыми ГОНГО (негосударственными структурами, организованными государством). Впрочем, в некоторых случаях и они могут играть некоторую позитивную роль (см. Общественную палату), если только не претендуют на монопольное представительство интересов общества в коммуникации с властью.
К сожалению, в последнее время проявилась очень опасная тенденция в отношении представителей «третьего сектора», приближающихся к ним по заведомой внесистемности политиков и… честных представителей правоохранительной системы. В общий список их довольно удачно свел в недавней статье социолог Александр Бикбов:
Вместо обещанного разнообразными «пнями» всплеска преступности со стороны лишающихся работы мигрантов, мы увидели всплеск насилия со стороны совсем других сил. С миграцией связано много проблем, которые нужно обсуждать и решать, но нацисты – плохие диагносты.
В ближайшее время мы увидим, будет ли предпринята попытка реального – не заказного - расследования этих нападений, выхода на из заказчиков. От оперативности и адекватности мер власти зависит, продолжится ли этот ряд. Именно подобные ситуации являются реальной проверкой серьезности намерений бороться с коррупцией, приводить в порядок судебную и правоохранительную систему страны.
Еще один интересный вопрос – какие именно темы станут предметом разговора на десятом съезде «Единой России». Не то чтобы парадные мероприятия этой партии баловали нас содержательными дискуссиями, но последние два стали местом обнародования достаточно важных сюрпризов. Даже если обойдется без них, то сама по себе повестка все равно скажет о многом, да и отчетливое присутствие «ветра перемен» позволяет ожидать увеличения остроты дискуссии.
Впрочем, куда более острых дискуссий на этой неделе следует ждать в связи с акциями памяти о Голодоморе на Украине. Е сожалению, память об этой трагедии советского крестьянства стала одним из центральных мест политических драк на историческом материале – так называемой государственной «исторической политики». Особенно отличается в этом вопросе президентская вертикаль Украины, но и противостояние этому идет не только и не столько с позиции противопоставления политики памяти «исторической политике», сколько противопоставлением одной исторической политики другой.
Важно, что в процессе дискуссий о Голодоморе российское руководство несколько раз определенно говорило о преступлениях сталинизма и о массовых жертвах преступной политики. Важно и то, что эти дискуссии вынудили поднять с обеих сторон архивные материалы. При этом избирательность подхода одной стороны может быть компенсирована другой и наличием не участвующих в «войне памятей» историков в наших странах, а также за их пределами. Плохо, что не получилось пока совместных акций памяти, плохо, что «в ответ» на появление на Украине памятных знаков, эти знаки в сопоставимом масштабе не появились в России, в Казахстане, что у нас появляется недостаточно серьезных публикаций о голоде начала 1930-х и других преступлениях советского государства. Возможно, намечаемая на начало декабря в Москве международная конференция о сталинизме поможет подтолкнуть этот процесс.
