Фонтан в Зугдиди. Вода бьет прямо из брусчатки, выкрашенной в цвета грузинского флага.
Я пересек границу между Абхазией и Грузией и прибыл в городЗугдиди – и невольно стал вспоминать о своей матери. Она никогда не бывала вГрузии, но я увидел, что перед людьми здесь стояла абсолютно та же дилемма, чтои перед ней в 1939 г.:бросить всё и бежать из города – или рискнуть и остаться?
Тогда в Польшу вторглись нацисты, и выбора у материфактически не было. Она бежала вместе со всей своей еврейской семьей среднегодостатка. Они оставили свою новую квартиру, родственников, друзей, работу,семейные фотографии и документы, благополучную жизнь, заработанную постояннымитрудами, и свои планы на будущее.
Я сел напротив Антонии Центалии, посмотрел ей в глаза иувидел всё ту же историю бегства. С ней было точно так же: соседи на пороге еедома кричали, что Китаури уже горит, что враг подступает к Гочари и почему онивообще еще здесь, когда абхазские войска уже напали на Очамчирский район?
Антония, ее муж и пятеро их детей бежали не раздумывая. Былоли у них время взять с собой хотя бы самое необходимое? Одежду, косметику,документы, семейные фотографии? Она посмотрела на меня так, будто я прилетел сдругой планеты. Они ничего не взяли. Они знали истории о диких и жестокихгорцах, которые, поддерживая своих абхазских родственников и союзников, сжигаливсё на своем пути.
Главной проблемой для семьи стала больная, наполовинупарализованная свекровь Антонии. Они несли ее по очереди, даже дети помогали.Из-за нее они, конечно, не могли идти быстро, но им и в голову не приходило броситьее. Наконец им встретился тракторист, который согласился подвезти еще одну оборваннуюсемью. Если бы Антония не видела этого сама, она никогда бы не поверила, чтоодин трактор может увезти столько отчаявшихся людей. Их было человек тридцатьили даже сорок; они цеплялись за крышу, висели по бокам, втискивались другдругу на колени, и каждый молился о том, чтобы им хватило топлива доехать доГали, центра соседнего района.
Антония Центалия помогает своей дочери в работе сдетским садом для детей абхазских беженцев.
Слушая Антонию, я верил каждому ее слову. Она была главойсемьи; муж всё еще не мог оправиться после инсульта, который случился с нимнесколько лет назад. Ее черная футболка и цветастая юбка придавали еекрестьянской внешности изрядную долю женственности и обаяния. Антонии, наверно,было не меньше шестидесяти лет, но она лучилась энергией, как человек, который привыкк неустанной и трудной работе. Со времен той войны прошло уже пятнадцать лет, аона всё еще смеялась при воспоминании о тракторе, везущем на себе гору людей. «Жалко,фотоаппарата не было! – воскликнула она. – Была бы хоть одна фотография этоготрактора с его человеческим грузом, и мы бы отправили ее в редакцию Книгирекордов Гиннеса!»
Самой любопытной стороной рассказа Антонии была история ееэтнической принадлежности. Она абхазка, родилась в абхазской семье, и ее роднойязык тоже абхазский. В 1970-е гг. она училась в сухумском мединституте. Там онапознакомилась с грузином Гоглой, за которого потом и вышла замуж. Вначале онидержали свою свадьбу в секрете, а между собой говорили на советскойлингва-франка, то есть по-русски. Когда они, наконец, рассказали своим семьям обраке и переехали жить в дом к родителям Гоглы, ей пришлось выучить грузинский.Это непростой язык, и тогда она говорила по-грузински с массой ошибок, но онасчитала своим моральным долгом выучить язык семьи, с которой делила кров, пищу,чувства, мечты и планы.
Муж Антонии был водителем, а сама она работала медсестрой.Обе работы были не слишком прибыльными, но семья не терпела нужды благодаря большомуучастку земли, перешедшему им по наследству. Республики теплого Южного Кавказаотличались от прочих советских как раз тем, что люди там владели такимиземельными участками. В отличие от Средней Азии (не говоря уже о России),жители Грузинской ССР могли владеть большими наделами и строить на них частныедома выше двух этажей.
Семья мужа Антонии добавила к этому наследству своетрудолюбие и по советским меркам жила очень неплохо. Они выращивали арбузы,кукурузу, виноград и фундук. У них во дворе был сарай, в котором они хранилибольшие кувшины с бродящим вином и чачей.
Это полная довольства жизнь постоянно снилась Антонии послебегства в Зугдиди. Спустя полтора десятилетия эти сны стали реже, но когда онивсё-таки приходили, картинки были такими же отчетливыми и красочными, какпрежде. Она помнила семейные праздники с длинными чередами тостов, семейныессоры – все повседневные трудности и радости семейной жизни. При воспоминании отех днях в глазах Антонии появились слезы.
«Хорошая была жизнь. Акто ее разрушил? – спрашивала она. – Кто не хотел, чтобы мы жили спокойно?»
Она сразу же ответила сама, но ее ответ едва ли былоригинальным. Этот ответ можно услышать во всех странах бывшего СССР, особенноот стариков, которым история не принесла больше ничего, кроме страданий и боли.
«Политики! – воскликнула она. – Они играют в свои игры и небеспокоятся о людях вроде нас».
После бегства семья восемь месяцев жила в переполненном домеу родственников в Гали, на юге Абхазии. Но война продолжалась, абхазскиевооруженные силы снова захватили столицу (Сухуми), и им опять пришлось бежать. Вместес тысячами других беженцев они пересекли реку Ингури, которая отделяет Абхазию отостальной Грузии. Они поселились в Зугдиди, сонном провинциальном городке рядомс фактической границей, чтобы быть как можно ближе к своей родной деревне.
Я пытался представить себе, как массы беженцев стекаются вЗугдиди. Хаос эвакуации, нехватка еды и жилья, отсутствие известий о друзьях иродственниках и отчаяние местных властей, которые не в состоянии справиться свнезапным наплывом беженцев. У каждого на уме (вслух обычно не говорили) одинвопрос: смогут ли они когда-нибудь вернуться в те края, где столетиями жили ихсемьи?
В здании керамического завода на улице Чавчавадзе восновном живут беженцы, приехавшие из Очамчирского района Абхазии.
Зугдиди всё еще переполнен этими вынужденными переселенцами.Когда мы приехали туда в августе, там их было более 40 000 человек. Попути к дому Антонии мы видели на улице Чавчавадзе два огромных бетонных здания,в которых раньше находился керамический завод. Теперь там живут несколько сотенбеженцев. Архитекторам завода такое не приснилось бы и в страшном сне. Производственныецеха были наспех разделены фанерными досками на жилые помещения. Во внешнихстенах (по виду напоминающих стены бункера) пробили отверстия в качестве окон идымоходов. Это были дымоходы для примитивных печей; в них пекли хлеб и ими же отапливалипомещение. За зданием в земле вырыли две отхожие ямы. Через несколько лет послезаселения беженцы купили себе две ванные (с душем каждая), раковины и стиральнуюмашину на средства, выделенные международными гуманитарными организациями; всёэто разместили в маленькой постройке во внутреннем дворе завода. Беженцы,заселившие керамический завод на улице Чавчавадзе, были почти все изОчамчирского района. Их собственные дома, в которые они едва ли надеялисьвернуться, находились на расстоянии часа езды на машине.
Когда между Абхазией и Грузией устанавливались относительномирные отношения, семьи иногда приезжали в свои родные деревни; они помогалигорстке оставшихся там родственников убирать грецкие орехи и прочий урожай изарабатывали себе хоть какие-нибудь гроши на зиму. Грузинское правительствовыделило вынужденным переселенцам пособие в 22 лари (примерно 15 долларов) вмесяц. В Зугдиди взрослое население проводило большую часть времени на огромном местном рынке в попыткахзаработать несколько лари в дополнение к пособию.
Антония и ее дочь Хатуна знали жителей здания на улицеЧавчавадзе. По их мнению, семье очень повезло, что она нашла себе жилье встарой поликлинике на окраине Зугдиди. Их впервые привели туда дальниеродственники ее мужа, и сотрудники поликлиники освободили для них две комнаты,в которые семья и переехала.
Первые годы были невероятно трудными. До центра города можнобыло добраться только пешком, пройдя расстояние почти в 4 мили (более 6 км). Заработать деньги можнобыло только на рынке. Они вскоре обнаружили, что вокруг поликлиники можно выращиватьпомидоры, огурцы, лук и морковь. Со временем они купили корову и несколько кур.Они много работали, чтобы их жизнь стала походить на прежнюю, в деревне.
«Другие беженцы из Абхазии последовали нашему примеру ипереехали в другие помещения, тоже на территории поликлиники, – вспомнилаАнтония. – Теперь здесь живут около 1 500 человек».
Антония знала историю почти каждой семьи. Главная тема увсех этих историй была одинаковая: их дома сожгли, их родственников расстрелялиу них на глазах; они помнят первые ночи после бегства, как они ночевали, гдепридется: в подвалах, под навесами, в бараках – или сами устраивали себеподобие крова; они помнят вкус собственных слез, чувство беспомощности, отчаянияи одиночества. У них не было сил противостоять этой трагедии, которая навсегдаизменила их жизнь.
Дочь Антонии Хатуна старалась хоть как-то помочь детям беженцев(многие из них родились уже в изгнании). Она устроила в старой поликлиникедетский сад. Пока родители скитались по городу в надежде заработать нескольколари, дети были под присмотром. Их хорошо кормили, учили петь и рисовать; онимогли играть в игрушки – совсем как дети из нормальной семьи, живущие внормальной стране. Вначале Хатуна занималась этим на добровольной основе. Годили два назад на ее работу обратили внимание гуманитарные организации и сталивыделять ей средства. Антония тоже стала работать в детском саду поваром.
Хочет ли всё еще Антония вернуться домой?
За прошедшие 15 лет она побывала в своей родной деревнедважды. Оба раза она приезжала на похороны кого-то из членов ее семьи. В первыйраз пограничник на абхазской границе не хотел ее пропускать. Она свободноговорила по-абхазски, сама абхазка, с абхазской стороны границы толпились,ожидая ее, родственники (в том числе ее брат). Из документов при ней был тольконовый грузинский паспорт и свидетельство о рождении. Прочие документы пропалиеще во время бегства. В тот раз, как и во второй, только с помощью взяток онасмогла пересечь эту де-факто границу.
«Да, мы хотим вернуться, – решительно сказала она. – Всенаши дети учат абхазский, и мы почти ежедневно рассказываем им о нашей прежнейжизни».
Я рассказал Антонии историю своей матери. Она доехала до советскогоУзбекистана, далеко в Средней Азии, и жила там в течение всех 1940-х гг. В годыжестокой войны, разрушившей половину мира, она мечтала только о возвращениидомой. Но когда она вернулась, ей оставалось только оплакивать утраты. Вся еесемья погибла во время Холокоста. Ее прежняя жизнь тоже закончилась; новаявыглядела и пахла иначе – и не только потому, что над Польшей теперьгосподствовал Советский Союз.
«С нами будет так же, – согласилась Антония, печальнопокачав головой. – Но нам нельзя так расходиться с грузинами. Когда я началажить с грузинской семьей моего мужа, я удивлялась, насколько наши культурыпохожи друг на друга. У нас схожие блюда и танцы. Нам не нужно ссориться. Простые люди ни в чемне виноваты».
В какой-то момент забрезжила надежда, что ее мечты овозвращении – каким бытрудным оно нибыло – сбудутся. Абхазские лидеры, в томчисле президент Багапш, открыто выступали против возвращения беженцев вцентральные районы Абхазии – в Сухуми, Гудауту, Пицунду или Гагры. Ониутверждали, что в советские времена Тбилиси присылал всё новых грузинскихпоселенцев в Абхазию, чтобы изменить ее демографический состав и ослабить связьабхазов с их территорией. Но в отношении юга политики склонялись к компромиссуи не исключали возможность возвращения беженцев.
Хотя не исключено, что Антонии, ее детям и внукам придетсявсю жизнь прожить в Зугдиди и умереть в вечном изгнании. Из слов Антонии японял: для нее важнее всего, чтобы больше не было конфликтов и войн.
Красочный рынок в Зугдиди славится изобилием прекрасныхсвежих продуктов.
Побывав у Антонии, я пошел гулять по центру Зугдиди.Огромный красочный рынок изобиловал прекрасными свежими продуктами. Я судовольствием прошелся по старинному бульвару, обсаженному кленами; этотбульвар застал еще досоветские времена, но был назван в честь первогопостсоветского президента Грузии – Звиада Гамсахурдия. На этом бульваре былфонтан; вода била прямо из брусчатки, раскрашенной в цвета грузинского флага.Дети бегали вокруг, забегая под струи воды, а их родители наблюдали за ними сбезопасного расстояния. Я зашел в местное кафе съесть харчо (суп из острогоперца и мяса) и выпить рюмку чачи. В каждом овощном магазине продавалисьмедового цвета дыни, рядом лежали сочные помидоры, вызревшие под грузинскимсолнцем. Меня несколько озадачило большое количество аптек и парикмахерских вцентре города. Не будь я лысым, мне бы, наверно, захотелось постричься.
На улицах было много народу, но атмосфера в Зугдиди, расположенномсовсем близко к фактической границе с Абхазией, была спокойной, почти сонной.Да, они смотрели по телевидению новости, в которых сообщалось о перестрелках и усиливающихсяпротиворечиях с Южной Осетией, – сказала Нино, молодая сотрудница гостиницы. Но этоведь далеко отЗугдиди.
«В любом случае, мы привыкли к противоречиям. Даже если ситуацияс Южной Осетией ухудшится, здесь всё будет хорошо».
Нино ошибалась. Не прошло и недели с начала военных действийв Южной Осетии, как российские танки пересекли реку Ингури и заняли Зугдиди.
На границе с Грузиейприезжих из Абхазии обычно встречают только коровы.
Прошлогодняя поездка Зигмунта Джечоловского в Грузию и Абхазиюсостоялась при поддержке Pulitzer Center for Crisis Reporting.
