Сегодня исполняется 30 лет с того дня, когда в СССР появился День политзаключенного. Узники Мордовских и Пермских лагерей объявили Днем политзаключенного 30 октября в 1974 году: «Необходимо помнить о двойном значении этого дня. Это день памяти обо всех безвинно погибших. Но и это день борьбы за человеческое достоинство, за интеллектуальную свободу; день борьбы с произволом и насилием» - заявили они тогда.
«Особое значение этого дня заключается в том, что он не установлен государством и не связан ни с войнами, ни с революциями», - отмечалось 10 лет назад в юбилейном бюллетене общества «Мемориал» - газете «30 октября».
Сегодня по всей России проводятся памятные мероприятия, объединяющие выживших узников советских лагерей. И как сказала в интервью «Полит. ру» Галина Салова – вдова Кронида Любарского, которому 30 лет назад пришла идея крупной акции внутрилагерного сопротивления, – «главное - это идея единого противостояния, готовность при всех разногласиях действовать совместно против произвола и за свободу».
Сам Кронид Любарский писал: «В 1991 году решением ВС ВФ 30 октября, День политзаключенного, был объявлен национальным днем памяти. Не дай Бог эту память утратить, чтобы не пережить этого прошлого снова».
Ко Дню политзаключенного мы публикуем один из последних, ранее непубликовавшихся рассказов Феликса Светова (1927 – 2002), писателя – шестидесятника, активного автора самиздата.
Отец Светова – Григорий Фридлянд, специалист по Великой Французской революции, первый декан истфака МГУ был арестован в 1936 году. И расстрелян в 1937 году. После того как «взяли» отца, Светов был сослан вместе с матерью в Архангельск. Вскоре арестовали мать и других членов семьи писателя. О своем детстве Светов впоследствии рассказал в автобиографическом романе «Опыт биографии» (1968 - 1972), в котором речь идет и о героях публикуемого нами теперь рассказа. А спустя сорок восемь лет после расстрела отца, в январе 1985 года был арестован и сам Светов. Год он провел в тюрьме «Матросская тишина». В 1986 году Мосгорсуд приговорил писателя по 190- 1 статье УК РСФСР (распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй) к пяти годам ссылки. Обвинение вменяло писателю публикацию его произведений в самиздате и на Западе, а также подписание петиций в защиту советских политических заключенных. …История сына «врага народа» получила продолжение…
Лето 1937 было жарким, в подмосковном поселке плавились сосны, а под вечер, когда зной спадал, густой смолистый воздух…
Вот в такой вечер, наверно, начало августа, я сидел на веранде у своей тетки, пил чай с вареньем, а ее муж красное вино. Солнце заходило, тонкий стакан у него в руке вспыхивал, рука была тяжелая, крупная – и сам он высокий, русоволосый красавец. Звали его Герман, был он замнаркомлес, а потому, видно, и дачу такую сумел отгрохать: двухэтажная, нет, вроде, и третий был – мансардочки, балкончики… Дом только что отстроили, пахло свежим деревом, ничем лишним он еще не был захламлен…
Отца моего тогда уже посадили, маму выслали в Архангельск, еще через месяц я туда к ней отправился. Тетка пригласила бедного мальчика в гости.
Итак, мы сидели за столом, пили чай – и тут быстрые шаги, дверь распахивается: «Ура! Вот кто у нас!..». Моя двоюродная сестра, года на три меня постарше: высокая, стройная, прибежала она с речки, влажные темные волосы распущены… Красивая была девочка.
Вот и хорошо, - сказал Герман, сейчас ты нам споешь. Она училась пению, голос был сильный, глубокий, помню, даже посуда звенела…
Ты что, папа, я устала и вообще не хочу. Я хочу, сказал Герман. Не буду, сказала Райка, ни за что. Герман ударил кулаком по столу, стакан с вином прыгнул, алое пятно поплыло по скатерти.
Рая, сказала тетка Соня, если отец говорит… Нет, сказала Райка, я знаю, он хочет, чтоб я… Правильно, сказал Герман, именно этого я хочу. Не буду, сказала Райка, большие глаза наполнились слезами.
Герман тяжело поднялся.
И тогда Райка, глотая слезы, запела. Голос сначала дрожал, потом выровнялся, стекла веранды задребезжали.
«… Я другой такой страны не знаю…» - пела Райка, а Герман смотрел на нее и сжимал в руке стакан.
Потом стакан треснул и уже было не понять – кровь это или вино.
Его арестовали два месяца спустя и, видимо, сразу расстреляли. Тетку Соню взяли в один день с ним и она мотала срок вместе с моей мамой, все в том же Явасе.
