Мы публикуем выдержки из письма бывшего полковника ФСБ Михаила Трепашкина, написанного им в СИЗО, в котором он со ссылкой на собственный опыт и наблюдения рассказывает о практике обращения с подcсудимыми, содержащимися под стражей.
Напомним, что 19 мая Московский окружной военный суд приговорил Михаила Трепашкина к четырем годам лишения свободы. Ранее, в ходе прений сторон по делу о разглашении сведений государственной важности, гособвинитель попросил приговорить Трепашкина к пяти годам лишения свободы. Сам бывший полковник ФСБ просил признать его невиновным, а его адвокат назвал приговор “жестоким и несправедливым”.
<…>
В связи с судебным процессом мне почти ежедневно приходится ездить под конвоем в Московский окружной военный суд. На конвоирование уходит не менее 15 часов в сутки. Все это время конвоируемые находятся в автомашинах – “автозаках”.
Ни один из “автозаков” не имеет нагревательных механизмов, обогревательных приборов.
Вечером после суда меня доставляли в Бутырский СИЗО, где в “автозаках” в течение 4-5 часов ожидалась та автомашина, которая ночью должна быть доставить меня и других арестованных в СИЗО “Матросская тишина”. Фактически все это время находишься на морозе.
В целом, при поездках в суд и из суда по причине издевательской организации конвойного сопровождения мы всегда промерзали так, что мрачнело в глазах и мутилось сознание. После таких доставок в суд и обратно отогреваться нужно было 40 минут и более.
В Московском окружном военном суде не отапливается и комната конвоя. Так как там в ожидании суда по часу и более приходится сидеть в боксе в ожидании судебного заседания, то я промерзал всегда еще больше. Только после доставки в зал судебных заседаний удавалось отогреться, но при этом не успевал подготовиться к защите.
От постоянного переохлаждения не один раз простужался. Спасали выходные, ибо в это время отогревался и лечился чаем, а также теми лекарствами, которые мне вручили родные. В самом СИЗО “Матросская тишина” я неоднократно обращался за медицинской помощью, особенно когда было обострение бронхиальной астмы, но никто так ко мне и не пришел. То есть медицинская помощь мне не была оказана, несмотря на обещания прислать доктора. Записаться к врачу и пройти обследование в больнице “Матросской тишины” практически невозможно. Имеются случаи, когда человек падает от болезни без сознания, его относят в больницу и почти сразу после оказания первой помощи выгоняют в камеру. Обследований и нормального лечения даже по тяжелым заболеваниям здесь не проводят, чем грубо нарушают ст. 24 Федерального закона № 103.
<…>
Не прекращаются пытки, издевательства при конвоировании в суд.
Зимой холодно часами сидеть в металлических боксах и “стаканах” автозаков. Почти все автозаки не отапливаются. Доставка идет по 5 и более часов. За это время так промерзаешь, что уже о защите в суде и думать не хочется, ищешь, как бы согреться.
По-прежнему доставка идет не напрямую в СИЗО из судов, а всех свозят на Бутырку и там происходят унизительные и издевательские манипуляции – “перетусовки” по 5-6 часов и более. Арестованных часами держат в стоящих “автозаках”, на холоде (двигатели заглушены даже там, где они могут быть хотя бы как подогрев), перегонял из машины в машину и набивал их (с жуткими матами и силой) в боксы по 16-24 человека, где положено перевозить по 4-6 человек. При этом устраивают соревнование между собой, кто больше вместит в меньшее пространство. Из-за этого возникают конфликты и протесты арестованных, гасимые применением физической силой и страшными матами. О вежливом обращении с подозреваемыми и обвиняемыми можно даже не заикаться, чтобы не получить дубинкой.
В ходе этих манипуляций перемешиваются и мужчины и женщины, рецидивисты и впервые задержанные за менее тяжкие преступления, несовершеннолетние и взрослые, осужденные и подследственные, здоровые и больные, в том числе с опасными вирусными и даже инфекционными заболеваниями (несколько случаев мне известно точно).
Остановлюсь на трех последних случаях издевательств при конвоировании:
13 января 2004 года я был выведен из камеры в 6 часов утра (подъем в 5 утра), а в суд доставлен лишь в 13 часов 30 минут, так как по пути “автозак” развозил арестованных по судам (Мещанскому, Бутырскому и ряду других). Автомашина не отапливалась и промерзла до основания. Помещался в боксе со всеми другими арестованными, хотя мне как бывшему сотруднику правоохранительных органов в целях безопасности и в соответствии с ФЗ-103 от 1995 г. положено находиться отдельно. В принципе последнее нарушение – мелкое и меня мало пугающее, так как я работал защитником таких арестованных от незаконных обвинений. Самое страшное для меня то, что в общих боксах не работает вентиляция, а все курят. Воздух от дыма становится тяжелым, густым, и с моим заболеванием (бронхиальная астма) начинаются приступы удушья, приходится часто пользоваться ингалятором, что небезопасно для здоровья.
После суда, с 17.00 до 22.30 (более 5 часов) я находился в общем 10-местном боксе “автозаков”, перегруженном в 2 раза, прокуренном до невозможности, где помещено было несколько человек с “тубанера”, т.е. больных туберкулезом, и 1 человек, следовавший в инфекционное отделение СИЗО “Матросская тишина”. За указанное выше время автозак собрал арестованных по судам и свез всех на территорию Бутырки, где порядка 2,5-3 часов мы сидели в “автозаках”, переходя по неизвестным мне причинам из одного автозака в другой. Около 22 часов, набив до отказа боксы и “стаканы” лицами, доставленными из судов всей Москвы, нас повезли в СИЗО-1 “Матросская тишина”. Ясно, что привезли поздно, когда все в камере уже спали.
15 января 2004 года ситуация с доставкой была в общем аналогичной, но опасной. С Московского окружного военного суда я выехал на этот раз не в общем “боксе”, а в “стакане”. “Автозак” проследовал до Бутырского суда, где нужно было загрузить еще порядка 20 человек, несмотря на то, что наш автозак-автобус был забит. Старший конвоя, выражаясь нецензурной бранью, заявил, что будет “трамбовать”. В частности в мой металлический стакан, в котором я еле умещался и колени упирались в дверь (ноги выпрямить было невозможно даже по диагонали), конвоир затолкнул еще одного арестованного. Так как места не было даже поставить на пол ноги, то он лежал у меня на плечах, пригнув голову из-за очень низкого потолка. Он попытался заявить конвоиру, что у него открытая форма туберкулеза и у него сейчас обострение, на что тот ответил: “Сиди, б--дь!”.
Я согнулся к коленям, так как было тяжело держать человека на плечах, и уткнулся носом в куртку, опасаясь надышаться туберкулезных палочек. Я понимал сидящего у меня на плечах туберкулезного больного, ему было еще хуже. Он тяжело дышал, кашлял и чихал. Так как рукой он должен был упереться в сетку, то брызги от его чихания летели сверху вниз на меня. За считанные минуты воздух стал спертым и жутко вонючим. Дело в том, что больные туберкулезом применяют какие-то лекарства (которые якобы выветриваются через легкие), поэтому от всех них идет специфический запах. Этих лиц легко сразу определить по запаху и хриплому голосу. Так как с туберкулезными больными я много раз ездил вместе в боксах, то я их определяю безошибочно.
Лежащий у меня на плечах больной чихал, кашлял, стонал и ругался. В таком положении нас возили долго по другим судам, а потом не менее часа держали в автозаке на территории Бутырского СИЗО. Так продолжалось, пока не выгрузили бутырских и не освободилась часть мест. Лишь после этого больного переместили в соседний бокс. Указанная опасная пытка продолжалась более 2-х часов. Я боялся, что могу заразиться туберкулезом. Пока ехали я узнал, что “мой груз” сидит в камере 351 СИЗО “Матросская тишина” (“тубанер”), у него открытая форма туберкулеза, он судится в Никулинском районном суде г. Москвы у судьи Комаровой В.И. по ст.ст. 126, 127, 131, 163 УК РФ. В тот день их из Никулинского суда доставили до Бутырского, где перегрузили в наш автобус-автозак.
После такой опасной для здоровья поездки у меня снова появились боли в легких (первые почти 2 недели нового года они пропали, было улучшение).
Замечу, что перевозка в “стаканах” в 10 раз хуже той, когда людей возят в багажниках автомашин. Там свободнее, и воздуха больше и можно хотя бы шевелить руками и ногами. Но за перевозку в багажниках людей судят, а за описанные выше условия конвоирования никого даже не наказывают.
Справедливости ради замечу, что в соседнем, таком же маленьком “стакане” автобуса-автозака положение было не лучше. Там также к здоровому человеку запихнули больного туберкулезом, которому через час стало так плохо, что он начал терять сознание, раздался крик и стук в дверь (видимо, стучал находящийся под ним человек). Конвоир, ругаясь нецензурной бранью, вытащил больного из “стакана” и поставил его на коленях в проходе между двумя рядами “стаканов”, приковав одной рукой к решетке бокса наручниками. Такое положение по сравнению с предыдущим было благо.
16 января 2004 года обстоятельства подъема, выезда и доставки были аналогичными. Промерзшего и совершенно невыспавшегося в суд меня доставили к обеденному времени. Так как я был в плохом состоянии, то я отказался от ознакомления с материалами дела и попросил вернуть меня в камеру. Я засыпал на ходу и не мог воспринимать никаких материалов. Так как в суде был обед, то документы у меня не могли забрать более часа, но потом забрали, и я был переведен в бокс комнаты конвоя в здании суда. Вскоре подъехала машина конвоя – холодный “автозак”. В 14.30 меня вывезли из здания Московского окружного военного суда и отвезли на какую-то базу конвойного полка. Там меня оставили одного более чем на 2 часа, примерно до 17 часов.
Я так замерз, что все окружающее стал воспринимать, как в тумане (контурами), а сознание находилось в какой-то прострации. Примерно в 17 часов “автозак” поехал забирать подсудимых в Кунцевский суд, потом Пресненский и еще ряд судов - “катались” несколько часов, забивая “автозак” до предела. А дальше шла картина, аналогичная дню 15 января (прокуренные боксы, больные туберкулезом, инфекционный 1 человек и даже ВИЧ-инфицированный), с одной лишь разницей, что с самого начала я был помещен в общий бокс, в не в “стакан”.
По всем изложенным обстоятельствам, вызывающим чувство опасения за свое здоровье (можно и заразиться, и простудиться), я намеревался не один раз написать жалобу в ГУВД г. Москвы, но у меня нет точного наименования конвойной службы. Кроме того, как показывает печальная практика, подобные жалобы выбрасываются, и из СИЗО до адресата не доходят. Хотя есть случаи, когда арестованные получают ответы, но они:
во-первых, носят чисто форменный ответ, в котором все отрицается (“факты не подтвердились”), поэтому до сих пор ничего не меняется. Правда, бывают дни проверок, когда организация доставки улучшается, но очень скоро все возвращается снова к описываемым мною каторжным условиям доставки. Чтобы доказать происходящее, нужно создавать комиссию по всем многочисленным жалобам, а не по жалобе каждого человека в отдельности. В противном случае свои правонарушения (мягко говоря) конвойная служба скроет.
во-вторых, “жалобщикам” потом туго живется, к ним обязательно применяются ответные меры из чувства мести;
в-третьих, лица, подвергающиеся пыткам, унижению при конвоировании, осуждаются и отбывают к местам отбывания наказания. Как свидетели они пропадают, поэтому проверки могут быть неэффективны и по этой причине (нет доказательств).
Заявляю об изложенных выше фактах для возможного использования при подготовке материалов в Европейский суд по правам человека, а также для подготовки запроса или жалобы в конвойную службу ГУВД г. Москвы. К понедельнику я подготовлю тоже жалобу в ГУВД г. Москвы и в Измайловский суд по незаконному аресту и содержанию под стражей в период с 22 октября по 5 ноября 2003 года.
С уважением,
М.И. Трепашкин
