«Полит.ру» публикует полную стенограмму семинара Семинара о стратегиях развития фундаментальной науки в России, прошедшего 26 декабря 2006 г. в МГУ. Его организаторами выступили ф-т биоинженерии и биоинформатики и проект Scientific.ru. Центральными проблемами, заявленными для обсуждения на семинаре, были: «Мировой уровень в науке: излишняя роскошь или ресурс развития страны? Технологии создания "точек роста": гранты? элитные центры? Как решить проблему воспроизводства научно-образовательных кадров?» На семинаре с докладами и сообщениями выступили зав. каф. Химической физики в Imperial College London, А. А. Корнышев, и авторы ряда предложений по реформированию науки в России, опубликованных в последние годы: А. В. Соболев, А. К. Казанский, Г. А. Цирлина, М. В. Фейгельман; один из основателей Scientific.ru и ведущий проекта Индекс цитирования российских ученых Б. Е. Штерн; бывший министр науки Б. Г. Салтыков; известный лингвист Р. М. Фрумкина; председатель Совета профсоюза работников РАН В. Ф. Вдовин. Семинар вел М. С. Гельфанд.
Михаил Гельфанд (МГ). Разрешите предоставить слово Борису Георгиевичу Салтыкову, стоявшему у истоков реформы науки в России в труднейший период.
Борис Салтыков (БС): Я тоже с докладчиками согласен во многом, и у меня возникли вопросы; ответов будет мало. Во-первых: что вы хотите спасти: ученого, малую группу или систему? Если первое, то большинство предложений проходит, даже до уровня ЦПИ. Но дальше я ставлю вопрос: в какую среду вы погружаетесь?
Даже если иметь в виду разговоры на кухне или маленькую лабораторию, и то уже встают вопросы, в каком институте эта лаборатория. Что там за имущественные комплексы и властные отношения? В одном месте это выживет, потому что там директору все равно и клан уже рассыпался, а в другом – нет. А когда мы выходим на мезоуровень, и если говорить о ваших ЦПИ и ведомствах, которые уже ближе к макроуровню, то тут уже от этого вопроса «А что делать с системой?» не уйдешь. Традиционный вопрос, который нам задавался и утверждалось – «Наука и рынок несовместимы».
И я с радостью услышал, что надо строить науку в соответствии с той экономико-политической средой, в которой вы живете. Была одна система отношений, добывания ресурсов, отчеты, контроль и т.д. Кстати, понятие института у экономистов – это правила игры и санкции к тому, кто не исполняет эти правила. Применительно к науке, особенно совсем ранней, сталинской, правила игры были очень жесткими: или дачи-квартиры-машины, или расстрел, или, по крайней мере, N лет. Сегодня все это и невозможно, и, слава Богу, отсутствует, а значит, отсутствуют и очень сильный стимул, и очень сильные санкции. Во времена застоя все изменилось. Мы придумали в свое время формулу о том, что такое хозяйственный механизм в Советском Союзе, в те времена. Это одна фраза: это механизм, в котором работать хорошо было невыгодно, а работать плохо можно было безнаказанно. Человек просто колебался между 120 и 300 рублями.
Сейчас можно, конечно сохранить малые группы, продержаться на грантах. Если Соболев будет добрым, сделает гранты по сто тысяч, мы продержимся дольше, в большем объеме, но нельзя уходить от вопроса, что делать с системой.
Вопрос «Что делать?» сегодня уже много раз звучал, моя позиция в целом многим известна и понятна. Она не радикальна: старая система себя исчерпала, потому что был использован последний ресурс, и надо строить что-то новое. При этом нельзя бросить старое, потому что это повлечет за собой социальные проблемы. Я всегда говорил, что нельзя выкидывать на улицу людей, которые делали славу советской науке, на улицу, и жить на две, три, пять тысяч рублей, но, если думать только об этом…
Это известная дилемма – альтернатива в экономике: экономическая эффективность или социальная справедливость, точнее социальная защищенность. Самые инновационные, либеральные, эффективные экономики всегда откладывают в сторону социальный фактор – это США. А Германия, например, никогда не догонит США, или Франция… Зато все будут здесь довольны, и все в мейнстриме…
Для советской науки был характерен административный тип карьеры: ваш рост – это рост завлаб – завотделом – замдиректора – директор, и, параллельно с этим деньги, престиж и т.д В отличие от чисто научного карьерного роста, где можно быть просто профессором и мировой звездой. Исключения, конечно, всегда есть.
Последний резерв советской системы был использован с 1992 по 2005 – когда бюджет рухнул, не по нашей вине, но просто потому что не было денег в стране. От 330 институтов в РАН в 1992 году Академия размножилась до 458, увеличившись в полтора раза. Какой был ресурс задействован? Административная карьера. Всем надо было, не имея денег, непременно становиться завлабами, замдиректорами, директорами… Система так поощряла, и говорила: я вам даю вместо денег статус с небольшими деньгами. В результате понятно что: «всем сестрам по серьгам», тучи новых институтов, и на поле научной брани сегодня мы имеем разбитые полки и армии, но живые взводы, батальоны, которые что-то даже делают… Конечно, главной проблемой я считал то, как собрать их теперь вместе, как снова создать боеспособные полки и армии.
Я читал несколько публикаций присутствующих здесь людей, в них тоже написано об этом. Вот ЦПИ – это один из способов собрать вместе людей еще живых и творчески способных. Но мы их соберем, а что дальше делать? Они, вы сказали, находятся под ведомством Министерства Образования? Я бы поостерегся. И, уж тем более, в Академию. Тогда это что? Национальная лаборатория под Путиным? И кто будет давать на это деньги? И тот, кто будет давать, будет решать, ЦПИ это, или не ЦПИ, или антиЦПИ? Я знаю, что вы ответите. И мне нравится идея довести это до конца. Потому что 15 лет назад мы предложили именно эту идею: поддерживать будем только сильных, а остальные – открыть ворота и кто что найдет. Итак, остается вопрос: как дальше строить эту систему?
Андрей Казанский (АКК). Вы хотите, чтобы я ответил? Во-первых, я сказал, что надеюсь, что через 5 лет в России сложится такая система, что к нам приедет молодежь.
БС. Т.е., на пять лет нам нефтяных цен хватит, и эта система просуществует?
АКК. Да. Ну вот, есть центр во Франции. Он автономный.
БС. У нас, к сожалению, вся система науки пока осталась советской. Да, конечно, надо заниматься лавированием, писать, говорить об этом…. Даже очень сильные и хорошие ученые, когда дело доходит до какой-то сильной декларации, говорят: «вы, пожалуйста, без меня. Я завтра на даче, выступать не могу».
Вопрос из зала: Скажите пожалуйста, кого вы считаете в Академии Наук центральной фигурой с точки зрения получения новых знаний?
БС. Нормального исследователя в возрасте от 35 до 75 лет. Есть разные люди, которые сохранили все черты научного деятеля, от нобелевских лауреатов до подающих надежды 30-летних кандидатов.
Вопрос из зала: А как им живется в такой жесткой административной системе, вы представляете?
БС. Да, вполне. Есть очень много разных моделей. Одна модель живет независимо: есть лаборатория, а есть институт, и они живут каждый своей жизнью. В фокус-группах проводили опросы: в одном и том же институте ответы молодых и 60-летних людей разные. Старшие говорят, что ни в коем случае нельзя ничего отменять, закрывать и т.д. А спрашиваешь молодых, 28-летних, задаешь вопросы о том, как он относится к тому, что происходит с Академией, даже провокационный вопрос о том, что он будет делать, если вдруг ее закроют… Ответы: «Они там какие-то деньги делят, а мы живем сами по себе. Я вот по полгода живу в Америке, полгода здесь, этого не замечаю». Дошло до того, что они даже не знают, кто нынешний президент Академии наук.
