/Некоторые данные, объясняющие мое недоверие подполковнику госбезопасности Халееву, и основания для проверки служебной деятельности и партийного лица как Шмойлова, так и Халеева/.
В связи с недоумением товарища Климова по поводу причин моей "неискренности" на допросе меня в КГБ при СМ СССР, производившемся в апреле прошлого года подполковником госбузопасности Халеевым, считаю своим долгом дать подробные пояснения, так как секрентов от партии никогда не имел и не имею.
-----
Подполковник Халеев - специалист КГБ при СМ СССР по делам Чечено-Ингушской АССР, знаток не только ее современного положения, но и прошлого чеченского и ингушского народов. Он довольно хорошо знаком с кадрами обоих народов и биографиями отдельных работников.
Вместе с председателем КГБ при СМ ЧИАССР Шмойловым, снятым с этого поста, насколько я знаю, в декабре прошлого года, товарищ Халеев в 1957-59 годах вел слежку за коммунистами, пытавшимися вскрыть перед ЦК КПСС политическое, неблагополучие в 1956-58 годах в ЧИАССР. Политическое неблагополучие было создано грубыми отступлениями от линии нашей партии, от ленинской национальной политики со стороны первого секретаря обкома КПСС Яковлева (освобожденного от этой должности в декабре прошлого [1959 - прим. публ.] года), а равно - также по вине Шмойлова и Халеева.
Сильнее всего слежка и грубые провокации как в Грозном так и в Москве проводились против наиболее активного и безбоязненного разоблачителя отступлений от линии партии в ЧИАССР - слушателя ВПШ при ЦК КПСС, бывшего члена Оргкомитета по восстановлению ЧИАССР Д.Г.Мальсагова. Во втором полугодии 1958 года и первой четверти 1959 года Шмойлов и Халеев проводили специальную операцию (экспертизы, допросы, дознание и т. д.) по выявлению лиц, причастных к составлению доклада для ЦК КПСС на семидесяти страницах [сноска: Этот доклад для ЦК КПСС был мною составлен в первом полугодии 1958 года на основе сведений, полученных от товарища Рябова и, при его содействии, - от многочисленных товарищей из ЧИАССР. Он был направлен мною в г. Грозный товарищу Ошаеву, где его должны были подписать 3-4 русских и чеченских коммуниста (Ошаев, Немухин, Русин и Исламов). Как выяснилось в 1960 году, этот документ из Грозного был прислан в ЦК КПСС через неделю после его отправки мною, но БЕЗ ЕДИНОЙ ПОДПИСИ, даже - БЕЗ ПОДПИСИ ТОВАРИЩА ОШАЕВА.]
Эта двухлетняя подготовка завершилась незаконным АРЕСТОМ (при содействии секретаря обкома Фоменко, поскольку Яковлева в это время в ЧИАССР не было) невиновного Д.Мальсагова и столь-же оскорбительными обысками в Москве у старых коммунистов, товарищей Мальсагова (писателя А.Е.Костерина и меня).
25 марта прошлого [1959 - прим. публ.] года по лживой телеграмме Фоменко был вызван и на аэродроме по выходе с самолета арестован Д.Мальсагов, а 26 и 27 марта товарищ Халеев организовал в Москве четырнадцатичасовой обыск у меня. Своим трудолюбивым вниманием меня удостоили четверо майоров и подполковников госбезопасности, лично меня разувавших и выворачивавших стельки и подкладки в моих сапогах, переворачивавших вверх дном мои столы, чтобы осмотреть нижние срезы каждой из ножек и т. п. Полдня, вечер и всю ночь, по вине этих четверых, были лишены отдыха и сна я, больной старый член партии, инвалид Отечественной войны, и моя дочь-студентка, зашедшая в комнату во время этой "процедуры".
Обыск, естественно, ничего контрреволюционного у меня не обнаружил. Тем не менее, у меня были конфискованы многочисленные мои бумаги и личные письма, нужные мне для работы партийные и комсомольские газеты с моими рабочими пометками. Несмотря на мои неоднократные напоминания, все это до сих пор мне товарищ Халеев не возвратил. Почему такое беззаконие?
Через несколько дней после этого возмутительного, дискредитирующего советские органы государственной безопасности, обыска у достаточно известных членов партии товарищ Халеев вызывает меня на "допрос". В кабинете Халеева первые часы допрос в его присутствии мне учиняет его начальник, потом, без всякого перерыва, его продолжает он сам. В общей сложности, в один прием меня, инвалида второй группы, они допрашивали ПОДРЯД ТРИНАДЦАТЬ ЧАСОВ.
Все эти тринадцать часов тема допроса была ОДНА. "Нам известно, нами точно установлено, что доклад на семидесяти страницах писали, Сергей Петрович, ВЫ. Вот - - заключение на двадцати страницах эксперта Орлова. Вот - собственноручные показания на восьми страницах вашей машинистки В.П.Лавровой. Прочтите их. Ваше авторство установлено полностью, и сомнений здесь ни для кого нет. Но не бойтесь - вам ничего не угрожает. Мы понимаем, что вы были введены в заблуждение - так же, как были введены в заблуждение и Х.Д.Ошаев. Ошаев во всем сознался и помогает нам. Помогите нам также вы: скажите, ОТ КОГО вы эти сведения получили? Скажите, - и тогда вам ничего не будет".
Разумеется, в этот кульминационный момент операции по арестам невиновных людей назвать мне любого товарища, особенно - из грозненцев, стоящего в оценке антипартийных действий Яковлева и Шмойлова и тех-же позициях, что и я или Е.М.Рябов или арестованный только что Мальсагов, - означало-бы выдать этого товарища, без всякой вины, на расправу Шмойлову, который разоблачался в этом докладе. Разве я имел право к одному коммунисту-разоблачителю, только-что арестованному тем лицом, которое он разоблачал, добавить еще целый ряд других? нет, - пока Шмойлов оставался на должности председателя КГБ при СМ ЧИАССР, я не считал себя вправе называть ни Ошаева, ни ни Немухина, ни Русина и Исламова, которым я посылвл на подпись свой доклад, ни одного из тех своих друзей, кто со мной о неблагополучии в ЧИАССР доверительно делился: ни Е.М.Рябова, ни А.Т.Банжаева, ни Н.Г.Акриева, ни В.Х.Зязикова, ни В.Я.Халтыгова и других, ни тех заходивших ко мне чеченцев и ингушей, которые, зная обо мне с 1922 года, тоже знакомили меня со многими фактами: товарищей Межидова, Дакажева, Езиеву, Пиндиеву и т. д.
Тем более не имело смысла мне становиться на этот путь, что тогда (и вплоть до апреля 1960 года!) я надеялся, что на ПЕРВОМ экземпляре моего доклада, полученном в секретариате товарища Хрущева, имеются подписи Ошаева и кого-либо из остальных трех товарищей, и факты, изложенные мною в докладе, во что-бы то ни стало нуждались (и продолжают нуждаться!) в объективной, глубокой проверке.
Не доверяя товарищу Халееву (а тем более - Яковлеву), я целых тринадцать часов подряд был вынужден, вопреки установленным, очевидным фактам, хладнокровно "отрицать" свою причастность к докладу. Сам Халеев во время безуспешного допроса мне признался: "Меня мой начальник отговаривал вас вызывать. Он уверял, что все равно от вас получить ничего не удастся - мы ведь вас знаем". Да, действительно: в 1938 году, несмотря на 43 допроса, из которых 23 были с пытками, все-же ни самооговора, ни оговоров от меня не добились. На этом основании теперь они оба заранее знали, что выдавать на незаконную расправу никого из честных людей я не стану.
-----
Мое недоверие подполковнику Халееву во время допроса усугублялось следующими тремя обстоятельствами.
ПЕРВОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО - его явной необъективностью.С первых-же слов на допросе стало ясно, что товарищ Халеев ЗАРАНЕЕ стоит на точке зрения оправдания всех действий и Яковлева и Шмойлова, закрывает глаза на все их грубые шовинистические отступления от ленинской национальной политики и разделяет все их античеченские и антиингушские выдумки, вплоть до басни о "чечено-ингушском национализме"(!). Он безоговорочно выгораживал обоих. Никакой несостоятельности партийного руководства и провала в организации государственной безопасности в г. Грозном в августе 1958 года, по мнению Халеева, не обнаружилось. "Но ведь все руководство обкома и горкома после августовских событий было заменено" - говорю ему я. "Яковлев был в январе 1959 года просто обменен должностями с Трофимовым" - ответил мне Халеев. Что касается Шмойлова, то ему он давал безупречную характеристику. Наоборот, ко всем чеченцам и ингушам товарищ Халеев был настроен недоверчиво и настороженно. В неумеренном восторге он был только от единственного чеченца, которого пытался ставить мне в образец: от малодушного и бесчестного клеветника Халида Ошаева, который, послу двухсуточного задержания его Шмойловым в КГБ, пошел на все требовавшиеся от него оговоры и даже на самооговор.
Все эти тенденциозные взгляды, особенно, - с серьезным видом уверяя меня в существовании "чечено-ингушского национализма", можно было бы счесть добросовестным заблуждением, если-бы передо мной был далекий от ЧИАССР работник, не знающий обоих народов, мало там бывавший. Но для подполковника Халеева - знатока местных условия и долголетнего специалиста по ЧИАССР - такое предположение неправдоподобно.
ВТОРОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО - его причастность к моему аресту в 1953 году.
В ходе допроса подполковник Халеев сделал мне комплимент - как, дескать, здорово и правильно я писал в январе 1953 года о девяти профессорах, - с чем он, по его словам, ознакомился еще тогда, в 1953 году. Насколько мне известна система работы в органах госбезопасности, знакомиться с ТАКИМ документом при жизни Берии и Абакумова он мог только в том случае, если имел отношение в 1953 году к оформлению моего ареста.
ТРЕТЬЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО - совпадение его довольно редкой фамилии с фамилией известных мне на Тереке контрреволюционных казаков.
Работая в 1956-57 годах над рукописью покойного А.Ф.Косова о революции и гражданской войне в Грозном, в Чечне и в Ингушетии, я встретил фамилию "Халеев", в исторических и архивных материалах вот в какой связи.
Известно, что после перехода 4 марта 1918 года всей власти на Тереке в руки Советов, после признания народами Терской области законным правительством России Совета народных комиссаров во главе с В.И.Лениным, местные контрреволюционные элементы, главным образом - зажиточные казаки и казачье офицерство, пытались этому всячески воспрепятствовать. Так, когда 6 марта 1918 года по вопросу о власти в районе города Грозного было созвано специальное пленарное заседание исполнительного комитета Грозненского совета рабочих и военных депутатов и ВРК, совместно с представителями Грозненской, Романовской, Ермоловской и других близлежащих казачьих станиц, - отчаянное сопротивление передаче всей полноты власти совету оказали представители казачьих верхов, в том числе, станицы Грозненской, - некий "КАЗАК ХАЛЕЕВ" [сноска: Есть подтверждение в книге: Киреев, М.В. Пролетариат Грозного в боях за победу Великой Октябрьской социалистической революции (1917-18 годы), г. Грозный, 1957 г., стр. 180-181.].
<...> [пропуск до с. 10 - прим. публ.]-----
Ниже излагаю, возможно кратко, НА ЧТО, как мне кажется, в отношении ЧИАССР в 1957-59 годах, они оба должны нести перед ЦК КПСС партийную ответственность.
ВО-ПЕРВЫХ - за покрывание и оправдание того политического неблагополучия, которое было создано руководством противников восстановления ЧИАССР в 1956-58 годах, за деятельное участие в допускавшихся тогда грубых искажениях ленинской национальной политики.
Деятельность областного управления КГБ Грозненской области во главе со Шмойловым, несмотря на переименование в 1956 году в "КГБ при Совете Министров ЧИ АССР", проводилась в 1956-58 и даже в 1959 годах в духе препятствования восстановлению ЧИАССР, крайне неохотного возвращения чеченцам и ингушам тех руководящих и оперативных постов, которые они занимали до выселения, в духе враждебности и огульного недоверия к чеченскому и ингушскому народам. Ни Шмойлов, ни товарищ Халеев не поставили перед партийным и перед своим служебным руководством ни тогда, ни позже вопроса о препонах, чинившихся некоторыми работниками б. Грозненской области чеченцам и ингушам в законном возвращении в свои аулы и усадьбы и в их трудоустройстве, в создании для них фактически неравноправного, по сравнению с русским населением, положения и т. д. Хуже того, - они САМИ всецело эту порочную линию поддерживали и помогали Яковлеву расправиться с теми честными членами партии, которые пытались ей противодействовать.
В частности, когда в июле 1958 года один из двух экземпляров написанного мною обо всем имевшем тогда место в ЧИАССР неблагополучии доклада для ЦК КПСС (доклада на семидесяти страницах), с изложением многих десятков конкретных фактов абсолютно нетерпимых нарушений Яковлевым, Фоменко и Шмойловым ленинской национальной политики, оказался в распоряжении Шмойлова и подполковника Халеева, они оба, вместо пресечения вредных и опасных для партии действий местных работников, свое внимание свыше полугода сосредоточили исключительно на выяснении лиц, причастных... к составлению этого наполненного тревогой доклада (экспертизы, дознание, слежка, провокации, обыски, допросы, и, наконец, аресты).
ВО-ВТОРЫХ, - за прямое попустительство скрытой и открытой подготовке контрреволюционных античеченских событий в г. Грозном 23-28 августа 1958 года и за полную утрату политической бдительности в отношении подлинных основных их - объективных виновников - вдохновителей из числа работников б. Грозненской области, недовольных возвращением двух высылавшихся народов.
За два месяца до этих событий в моем докладе приводились десятки фактов оскорблений национального достоинства и ущемления законных прав чеченцев и ингушей и полной безнаказанности вдохновителей и участников эксцессов против них, отличавшихся от августовских событий только своим масштабом. Доказывалось, что вся неправильная линия Яковлева-Фоменко носила характер объективного натравливания на чеченский и ингушский народы отсталых элементов русского населения. В частности, широко и совершенно безнаказанно на глазах у сотрудников аппарата Шмойлова, среди казачьего и городского русского населения распространялись, с целью провокации, диверсионные бредни про "оскверненную русскими", якобы, по мнению чеченского и ингушского народов "их священную землю", про необходимость, якобы, "ее очищения кровью русских детей и изнасилованных чеченцами русских девушек" и т.д. Эти упорно и безнаказанно распространявшиеся слухи имели, как не может вызвать сомнений, своим назначением поднять ненависть к чеченцам среди отсталых элементов до степени ярости, вызвать панические настроения и прямые эксцессы против возвратившихся.
И без моего доклада оба: и Шмойлов, и Халеев ОБЯЗАНЫ были со всей решительностью пресечь эти преступные провокационные действия, носившие, как показали потом августовские события, характер ПРЯМОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДИВЕРСИИ. Ни Шмойловым, ни Халееевым этого не было сделано. Они оба, вплоть до августовских событий, все это начисто отрицали, хотя напряженность в ЧИАССР политической обстановки была общеизвестна. Наличие-же у них в то время моего доклада ИСКЛЮЧАЕТ для них обоих возможность словесных оправданий, будто бы о широко практиковавшихся шовинистических провокациях против чеченцев и ингушей они "не знали".
Что непосредственно предшествовало массовым беспорядкам в Грозном? 23, 24 и 25 августа, днем и ночью, беспрепятственно и открыто проводилась острейшая массовая политическая провокация, имевшая целью окончательно шовинистически взвинтить и натравить на чеченский и ингушский народы отсталые элементы русского населения города. Об этом НЕ МОГЛИ не знать секретари горкома и обкома КПСС и уж во всяком случае - руководитель комитета государственной безопасности. Трехсуточная инсценировка была в полном смысле контрреволюционной диверсией.
Близ Чернореченского химического завода был построен специальный помост и на нем, несмотря на летний зной, три дня на льду держали гроб с погибшим в драке с чеченцем русским шовинистом-хулиганом. Этот русский на клубном вечере в пьяном виде привязывался к молодому чеченцу-шоферу Луле Мальцагову, преследовал его со своими приятелями на улице, вступил с ним в драку с обоюдным применением карманных ножей и был им, в порядке самообороны, смертельно ранен. Три дня возле помоста рыдал похоронные мелодии оркестр. Ночью открытый гроб освещался специальными прожекторами. Днем и ночью экзальтированные, распаленные до шовинистического озверения "ораторы" обоего пола призывали толпу к мести "бандитским народам".
Почему даже и в эти дни Шмойлов бездействовал?ПОСЛЕ всего этого, казалось-бы, подполковник Халеев, по своей должности, обязан был-бы добиться отстранения Шмойлова от руководства КГБ в ЧИАССР. Но Шмойлов, после этого и после последовавших беспорядков, ЕЩЕ СВЫШЕ ГОДА (до декабря 1959 года) продолжал оставаться на своем посту.
В-ТРЕТЬИХ, - за непринятие мер к пресечению вспыхнувших, после описанного, МАССОВЫХ беспорядков в городе 26, 27 и 28 августа, когда тысячной, доведенной до осатанения, толпой русских шовинистов с контрреволюционными и античеческими погромными речами, листовками и выкриками, был захвачен на полтора дня и разгромлен обком КПСС и другие здания, захвачены связь и железнодорожная станция, зверски избивались, убивались насмерть и подвергались на улицах растерзанию первые попавшиеся мирные чеченцы и ингуши, и т. д.
Всему этому агрессивному шовинизму, всей антисоветчине, объективно подготовленным политикой Яковлева-Фоменко и попустительством Шмойлова, по единодушным описаниям очевидцев открыто содействовали многочисленные русские ответственные работники, во главе с секретарями обкома и горкома КПСС (Сайко, Черкевичем, Шепелевым и др.). Некоторые коммунисты и ответственные работники и члены их семей находились в бесновавшейся шовинистической толпе. Секретари обкома и горкома, русские заместители председателя Верховного совета ЧИАССР шествовали, вместе с черносотенными демонстрантами, возле гроба русского хулигана, стояли на контрреволюционной уличной трибуне рядом с антиправительственными ораторами, молча слушали шовинистические и контрреволюционные призывы.
Кто из вдохновителей и контрреволюционных попустителей августовских событий из числа русских ответственных работников ЧИАССР выявлен и привлечен к законной ответственности КГБ? Ни населению ЧИАССР, ни мне лично не известно ни об одном.
Ряд грозненских коммунистов для немедленной локализации беспорядков настойчиво предлагали мобилизовать всех коммунистов многотысячной городской парторганизации. Руководители отказались. Для прекращения нараставших бесчинств не были использованы ни войска МВД, ни милиция, ни составлявшие гарнизон воинские части, ни курсанты военно-летного училища. А для прекращения двухсуточного контрреволюционного митинга, чтобы согнать с уличной трибуны погромных "ораторов", было достаточно пожарной команды с брандспойтами!
Кто из виновных в преступном бездействии руководящих работников разоблачен и привлечен КГБ к ответственности? Здесь тоже ни об одном мне не известно.
Из всей ничем не оправдываемой бездеятельности аппарата КГБ, из всей предшествовавшей и последующей античеченской практики Шмойлова вытекает естественный вопрос: не с удовольствием ли он наблюдал, как погромно-направленная толпа свирепо топчет на мостовой схваченных случайных прохожих - чеченцев, выдавливая из них, еще живых, кишки?
Зародыш активности, как утверждают очевидцы, в том числе - из сотрудников обкома КПСС, проявило какое-то подразделение войск МВД: из первого этажа захваченного погромщиками здания обкома через заднюю дверь, во двор, удалось вытолкать человек семьдесят, впихнуть их в подогнанные к двери тюремные машины и доставить в тюрьму. Но эти-же очевидцы утверждают, что через несколько часов, по распоряжению Шмойлова, все захваченные участники беспорядков были выпущены на свободу.
Можно ли полагаться на достоверность излагаемых фактов? Они происходили на глазах сотен, тысяч и десятков тысяч людей. Мне рассказывали о них очевидцы, самолично их видевшие, притом - люди разные, между собой слабо знакомые и даже друг друга не выносящие. А в излагаемых подробностях все рассказы не расходятся.
Все усилия Шмойлова, а вслед за ним, через некоторое время, также подполковника Халеева, были направлены на то, чтобы "успокоить" руководство в центре, поддержать лживую, "облегченную", "успокоительную" версию местных партийных руководителей, будто "ничего особенного", "ничего серьезно - политического" не произошло. Даже на городском, а затем и республиканском партактивах, собранных вслед за введением в город войск Северокавказского военного округа, местные руководители так изворачивались перед сотнями членов партии, перед присутствовавшим членом Президиума ЦК КПСС товарищем Игнатовым, утверждая, что было просто "хулиганство", будто подвыпившие элементы, главным образом - рабочая молодежь, "слегка перешли границы дозволенного", - что товарищ Игнатов был вынужден осечь "бодрячков" и "оптимистов": "Вас-бы вздернули через пару дней на уличных столбах, как в Венгрии, - если-бы не меры, принятые ЦК КПСС!"
Приводя все эти факты, с которыми, по свежим следам, ознакомился товарищ Игнатов, упоминая о возмутительных аполитичных выступлениях местных партийных руководителей, которые он лично слышал, - я считаю своей обязанностью КОПИЮ этого приложения направить, к сведению, ему. Если он найдет нужным, он подтвердит или поправит мое изложение.
Поскольку Николай Григорьевич Игнатов уже 28 августа был в г. Грозном и ряд дней после того находился там, - больше всего теперь я ПРОШУ его вытребовать из секретариата Н.С.Хрущева, из КПК или из КГБ при СМ СССР написанный мною ЗА ДВА МЕСЯЦА до августовских событий доклад для ЦК КПСС на семидесяти страницах и лично ознакомиться с ним. Ведь в этом докладе на десятках конкретных фактов я ПРЕДУПРЕЖДАЛ ЦК КПСС о том, что Яковлев и некоторые другие руководящие работники бывшей Грозненской области объективно, при помощи многочисленных провокаций, ВЕЛИ ДЕЛО ИМЕННО К ТАКИМ СОБЫТИЯМ.
С мнением товарища Игнатова, как я убежден, необходимо в первую очередь ознакомиться при решении вопроса о степени ответственности за августовские события как Яковлева и Фоменко, так и председателя КГБ при СМ ЧИАССР Шмойлова, а тем самым, значит, - и подполковника Халеева.
<...> [пропуск до с. 22 - прим публ.]И, наконец, в-пятых - за преступную по существу и по форме "операцию" осенью 1959 года в ингушском районном центре Галашки.
Шмойлов направил туда опергруппу с обычной для него, как для великорусского шовиниста, установкой: не доверять ни одному ингушу, а потому не согласовывать операции ни с начальником раймилиции, ни с председателем РИКа, ни даже с первым секретарем райкома КПСС. Посланные им незаметно залегли в засаду и убили из засады ни в чем не повинных стариков-ингушей, после чего сами были окружены и схвачены поднятой по тревоге местной милицией.
В период двухмесячного расследования этого преступления комиссией КГБ при СМ СССР я много раз безрезультатно звонил по телефону товарищу Халееву; по-видимому, он выезжал на место. Шмойлов с работы был снят.
Но почему это последнее преступление не было поставлено в связь с гораздо более серьезными упущениями в прежней деятельности Шмойлова? К сожалению, всех необходимых принципиальных выводов в отношении Шмойлова, как видно, и тут товарищ Халеев не сделал.
-----
<...>
