11 октября в рамках фестиваля КАРО.Арт#2 в Москве прошла российская премьера драмы Ильи Поволоцкого «Блажь» – единственного российского фильма, представленного в мае этого года на Каннском кинофестивале. Кинообозреватель Полит.ру Кирилл Сафронов вместо рецензии написал колонку. Со спойлерами (потому что в российский прокат «Блажь» скорее всего не выйдет) и мыслями не столько о фильме, сколько о месте и времени его просмотра.
Глубинная Россия, то ли наши, то ли еще недавно наши дни. Дочь (Мария Лукьянова) вместе с отцом (Гела Читава) колесят на разваливающемся красном микроавтобусе (привет «Витьке Чесноку») по региональному бездорожью, зарабатывая эксплуатацией кинематографа. На переносном экране они показывают в степи балабановского «Брата» и «Верность» Сайфуллаевой в сибирской деревне. Показывают заскучавшим от скудного быта неподготовленным зрителям. Вызывая у тех мощное желание втридорога купить плохое пиво и чипсы, продажей которых занимается дочь. Отец толкает подросткам и дальнобойщикам порнуху на dvd (благо, похабного интернета у тех пока нет и Лига безопасного Интернета может спать спокойно). Сколько они так живут? Если верить ответу отца одной спутнице на ночь – 15 лет. А где же их жена и мать? С ними в машине, в урне с прахом.
«Это – история взросления девочки-подростка. Фильм сконструирован по мотивам восточно-европейских сказок, где главным героем обычно выступает юноша в походе за своей инициацией, – говорит режиссер Илья Поволоцкий, – Картина исследует поколенческий конфликт. Особенно остро звучащий и резонирующий для меня в последнее время. Который – как бы мы ни считали его базовым и тысячелетним – сейчас звенит своей напряженностью и не может быть разрешен ни в удушливом молчании, ни криком. Это – то, через что сейчас многие из нас проходят. Картина исследует, как двое близких людей в самом, может быть, важном моменте для разговора друг с другом не могут найти никаких слов». Говорит он это с RuTub-а, с Каннского берега с Лазурным морем на фоне. Говорит в тот момент, когда я пишу этот текст и проверяю себя – не слишком ли я отошел в своих мыслительных конструкциях от материала, не приснилась ли мне перекличка с новым мини-альбомом иноагента Гребенщикова? «Не стой над душой, мама» – это же как раз первая песня оттуда. Именно она заиграла, когда я вышел на холодный октябрьский Новый Арбат.
Формально – да, история взросления. Первый кадр – дочь на корточках у Кабардино-Балкарской горной реки удивленно смывает кровь у себя «оттуда». Именно так – «у меня там кровь» – она говорит новой спутнице на ночь своего отца и получает от нее тампон. Девочка стала девушкой. Дальше она пытается выбить у отца право быть взрослой – например, хотя бы узнать, какой у него план (и есть ли он вообще?!). Не собирается ли он навсегда остановиться в какой-нибудь деревне под Хабаровском с очередной «библиотекаршей»? Не выходит. Тогда она сбегает с первым попавшимся пацаном и становится женщиной. После чего возвращается к отцу и они вдвоем наконец добираются до моря, где дочь развеивает прах матери. Возвращается в микроавтобус, но камера остается в море. Титр – «блажь». Мать умерла, отпусти. Ты – теперь новая мать. Вроде – понятно. Но мать же – это Россия!
Всю дорогу они катаются буквально по мертвым местам. Как ни посмотри (что, кстати, операторски показано наездами и отъездами) и куда ни посмотри (недостроенный мост, мертвая деревня, мужики в костюмах химзащиты, собирающие дохлую рыбу). Случайные герои повторяют – «скучно». Неслучайные (например, Ксения Кутепова в роли сотрудницы разваливающейся метеостанции) всем видом показывают то же самое: «А я надеялась, ты меня отсюда заберешь». Только забирать некуда. Да и некому – отец как раз с героиней Кутеповой разделяет ее уху (именно из той дохлой рыбы, что недавно собирали специальные мужики). От Ставропольского края до Мурманска – только смерть. Тут уже не просто «Восемь тысяч двести верст пустоты», тут – «Мы – воронка на месте храма, мы – перечеркнутый лист». Главные герои не просто так живут в машине – у них нет и не может быть дома на этой мертвой земле. И так – года в 2007… с Мюнхенской речи?
С февраля 2022 много людей уехало. И сегодня часть из них, кажется, уже финально формулирует для себя то, что они не вернутся. Это – не просто «выбор» в смысле: можно взять водку, а можно коньяк. Тут – тектонический сдвиг жизненных оснований (я сейчас никого не осуждаю только, не подумайте, фиксирую безоценочно). Когда иноагент БГ поет: «Когда я жил на берегу реки, я знал каждую каплю на вкус, но я не помню, где был дом, у меня больше нет ключа» – я могу это понять умом, но прочувствовать не могу (или могу, но совсем не так, как уехавшие). Когда режиссер Поволоцкий показывает «Блажь» в Каннах – я уверен, что у многих людей этот фильм отзывается. Когда я его смотрю в октябре 2023-го в Москве – мне становится только хуже. Я понимаю, что, вполне вероятно, это мои проблемы. Но даже мрачные фильмы Балабанова чаще всего включают в себя или место для света или место, где должен быть свет, но так уж сложилось, что его нет (но есть место!). Здесь же – одна смерть. Ни Бога, ни культуры (не эксплуатируемой варварскими методами), ни живых людей с толикой смысла в глазах (можно было бы принять это за гуманистические ценности). Отец съел мертвую уху, у дочери, даже которая развеяла прах матери, в этих краях нет шансов. Но если так, то зачем было огород городить?
А его просто не для меня городили. Что не хорошо и не плохо. Просто российских искусств (я сейчас не про эстраду и пропагандистов, а по правде, всерьез) теперь как минимум два. У каждого – своя рефлексия; выводы по поводу случившегося; рецепты о том, как жить дальше; и высказывания, объясняющие, почему «уехать, нельзя остаться» или «уехать нельзя, остаться». Хорошо это или плохо – посмотрим. А то, что пора прах развеять и не держать смерть под сердцем – это точно. Надо куда-то шагать. Куда? Хорошо бы туда, где разлом коры после тектонического сдвига не сильно бы расходился. Вдруг – у него еще получится сойтись где-то там, поближе к горизонту? Автоматически – конечно, вряд ли. Скорее всего, соединение этих двух расползающихся кусков земли под ногами (оснований, на которых стоят уехавшие и оставшиеся) – это и есть задача нормального общества. Разрешима она или нет, сегодня не очень понятно. Но разрешить ее – наверное, и значит нам повзрослеть.
