26 декабря 1908 года родилась Евфросиния Керсновская, заключенная ГУЛАГА, мемуарист.
Личное дело
Евфросиния Антоновна Керсновская (1908—1994) родилась в Одессе в интеллигентной семье. Отец - юрист-криминолог Антон Керсновский работал в Одесской судебной палате, мать - Александра Каравасили была преподавательницей иностранных языков. В 1919 году в период Гражданской войны, после того, как отца как бывшего царского юриста арестовала ЧК и только чудом не расстреляла, семья бежала в соседнюю Бессарабию (в то время часть Румынии). Там они поселилась в родовом имении Керсновских в деревне Цепилово, где жила их родня.
Фрося закончила гимназию, а после — ветеринарные курсы. Поскольку отец совсем не занимался хозяйством, 20-летней Евфросинии пришлось заниматься им самой. На их 40 гектарах она выращивала виноград и зерно. После смерти отца ей пришлось заняться выращиванием зерна высокой кондиции на экспорт, чтобы расплатиться за его кредиты. В свободное время девушка увлекалась конными и пешими путешествиями, любила ездить на велосипедах к Чёрному морю с двоюродными братьями и сестрами.
28 июня 1940 года СССР аннексировал Бессарабию, которая была преобразована в Молдавскую ССР). Там сразу начались массовые репрессии. Уже в июле Евфросинию с матерью выселили из их дома с полной конфискацией имущества. Дядя Евфросинии по отцу Борис Керсновский, тоже лишённый имущества, вместе с многодетной семьей уехал в Королевство Румыния. В августе Евфросиния, желая уберечь мать от лишений, отправила её вслед за ним в Бухарест. Сама же уехать отказалась, поскольку отрицательно относилась к румынской оккупации.
Евфросиния начала искать работу, но, как «бывшая помещица», она была ущемлена во всех правах и только в качестве сезонной работницы смогла устроиться на ферму Сорокского технико-агрономического училища. Далее работала по частному найму: на выкорчевке деревьев, заготовке дров в лесу и распилке дров. Работала одна, так как НКВД запретил людям с ней работать, угрожая им исключением из профсоюза.
С сентября 1940 года Евфросиния ночевала на улице, не имея ни жилья, ни даже советского гражданства. На зиму её приютила знакомая её матери. Накануне выборов 1 января 1941 года ей выдали советский паспорт, но с параграфом № 39. На выборах Евфросиния стала единственной, кто поставил на бюллетене один сплошной крест, так как среди кандидатов она увидела имя женщины, которая до установления советской власти была проституткой.
В ночь на 13 июня 1941 года сотрудники НКВД пришли за Евфросинией в её отсутствие. Она, узнав об этом, отказалась скрываться и 14 июня добровольно последовала в ссылку вместе с другими бессарабцами.
14 июня Евфросиния и другие бессарабцы были помещены в товарные вагоны состава, который отправился в Сибирь. В своих мемуарах она пишет, что была единственной дворянкой в вагоне, остальными были в основном крестьяне. Когда поезд проезжал Омск, Евфросиния, несмотря на запреты конвоиров, сумела выбраться из вагона и набрать ведро воды для одной женщины (у которой в поезде произошли роды и нужно было обмыть ребёнка), за что её посадили в карцер — железный шкаф с коленчатой вентиляционной трубой, находящийся в последнем в составе служебном вагоне, но вскоре выпустили (однако, в её личном деле из-за этого инцидента стояла соответствующая пометка, из-за чего за Евфросинией следили гораздо тщательней, чем за другими).
Только через месяц состав прибыл в Нарымский округ (сегодня Томская область).
Евфросиния попала в самый отдаленный посёлок на реке Анга, где валила лес для прокладки узкоколейки и зимней дороги. Несмотря на тяжёлые, как и в других лагерях ГУЛАГа, условия труда и климата, она всё же легче переносила их, чем другие ссыльные, потому что вместе с двоюродной сестрой Ирой заранее готовила себя к тяжёлой жизни. С наступлением зимы Евфросинию и других ссыльных переселили в Усть-Тьярм.
Нормы выработки (в кубометрах леса) были завышены, а учитывали к оплате только качественный лес. Однако,а лес в болотистой тайге был плохого качества, что не всегда позволяло выполнять норму. В начале декабря начальник суйгинского леспромхоза Дмитрий Хохрин перевёл Евфросинию работать в Суйгу на самый трудный участок — Евфросиния была единственной из ссыльных, кто на собраниях лесорубов в местном клубе осмеливался критиковать Хохрина за завышенные нормы выработки, за запрет членам бригады помогать друг другу и за то, что на его совести лежит голодание детей ссыльных и прочих иждивенцев (в Суйге тогда иждивенцы получали лишь 150 граммов хлеба в день). Хохрин, в свою очередь, писал на неё доносы в НКВД. Всего, как позже выяснилось, он их на неё написал 111 штук
В феврале 1942 года Евфросиния заболела и не смогла выходить на работу. Хохрин велел назначенной им фельдшерице не выписывать ей освобождение от работы и лишил ее пайка. Это стало последней каплей и 26 февраля 1942 года она сбежала из села, благо оно совсем не охранялось.
Путь побега пролегал через всю Западную Сибирь. Евфросиния несколько дней шла по руслам рек на запад и перешла с правого берега Оби на левый. В первой же встреченной ею деревне она узнала, что НКВД велел коренным жителям Сибири сдавать беглых ссыльных. Не имея первое время чёткой цели, она чаще всего ночевала в лесу и реже — в помещениях. На пропитание зарабатывала заготовкой дров для местных жителей.
По пути в одном из лесных посёлков она застала ссыльных поляков, чьи условия содержания были лучше, так как их содержание оплачивали Англия и США. От них она узнала, что в Томске формируется польская армия, которая будет воевать с фашистами. Евфросиния решила пойти туда к польскому консулу и, сославшись на своё происхождение по линии отца, записаться в польскую армию в качестве медсестры. Но этот план не удался, потому что Томск находился на правом берегу Оби, а Евфросиния — на левом. Перебраться через реку до ледохода она не успела, а для переправы на пароме требовалось показать документы, которых у Евфросинии не было. Тогда она решила идти дальше на юг.
Всего Евфросиния находилась в бегах 6 месяцев, и за это время прошла 1500 километров. Её трижды задерживали из-за отсутствия документов и подозрений в шпионаже, но по счастливой случайности потом отпускали. 24 августа 1942 года её окончательно задержали, опять же из-за отсутствия документов, и доставили в КПЗ районного центра Краснозерское Новосибирской области.
На допросах незаурядность и знания иностранных языков навели районного следователя на мысль отличиться по службе и он обвинил Евфросинию в шпионаже, ссылаясь на якобы найденный недалеко в степи парашют, на котором ее сбросили, после чего Евфросинию на поезде отправили в Тюрьму №1 в Барнауле.
Там её неделю продержали в одиночной камере. В своих мемуарах Евфросиния вспоминала, что эта неделя «оказалась самым светлым периодом на протяжении [её] ближайших лет», хотя в камере почти никогда не горел свет (в те редкие минуты, когда его зажигали, она видела, что все стены исцарапаны надписями «Я не виновен!», повторяющимися множество раз). Затем её перевели в общую камеру Внутренней тюрьмы НКВД и начались ночные допросы, при этом днём ей спать не давали. Дело вели три следователя, которые применяли разную тактику допросов и психологической обработки. Когда Евфросиния отказалась в очередной раз признавать свою «вину», версия о шпионаже развалилась и ее отправили обратно в ссылку, откуда она бежала.
Осенью 1942 года её доставили под конвоем обратно в Нарымский округ. Всю зиму 1942 года Евфросиния провела в неотапливаемой камере предварительного заключения в селе Молчаново. На допросах ее обвиняли в «антисоветской пропаганде» и в «критике распоряжений начальства». У прокурора она ознакомилась с материалом следствия, построенном на доносах Хохрина, и отказалась подписаться под измышлениями следователей. Евфросинии были предъявлены обвинения по статье 58-10, части 2-й («клеветала на жизнь трудящихся в СССР») и по статье 82, части 2 («совершила побег из места обязательного поселения»). Выездная сессия судебной коллегии Нарымского окружного суда Новосибирской области вынесла ей приговор — расстрел. Ей было предложено написать прошение о помиловании — это было средством выбить у нее признание своей «вины», — но она отказалась просить помилования, а на листке бумаги, который ей выдали для прошения, написала: «Требовать справедливости — не могу, просить милости — не хочу. Дон-Кихот».
24 февраля 1943 года расстрельный приговор заменили 10 годами исправительно-трудовых лагерей и поражением в гражданских правах на 5 лет, после чего пешим этапом Евфросинию вместе с другими заключёнными отправили в Томск.
В Томской области, Евфросиния попала в лагпункт № 3 Межаниновка, где какое-то время работала бондарем, затем занималась выжиганием в местной художественной мастерской. Только благодаря своему бригадиру ей удавалось уложиться в норму. В этот период в исправительных лагерях была массовая гибель людей от голода и пеллагры и лишь благодаря помощи лагерного врача Сарры Гордон Евфросиния попала в лагерный стационар, где сумела не заболеть. Затем в июне 1943 года Евфросинию переправили в лаготделение № 4 на станции Ельцовка под Новосибирском, где она ночью работала в шапочной мастерской в бригаде по починке шапок, привезенных с фронта, а днём — в подсобном хозяйстве, где могла время от времени есть сырые овощи.
Но в сентябре Евфросиния лишилась этой работы, потому что половину своего пайка и те овощи, которые могла тайком принести с поля, она отдавала беременной солагернице, а не своему бригадиру, как того требовал негласный свод правил среди заключённых. Её перевели в лагерь на строительство военного завода под Новосибирском.
Однажды Евфросинию как ветеринара вызвали на лагерную свиноферму, в которой разразилась эпидемия неизвестной болезни. Она вызвалась спасти умирающих свиней, определив с помощью анализов, как их лечить, и сделав им необходимые прививки. Евфросиния очень рисковала, ведь если бы прививки не помогли, то ее могли обвинить во вредительстве и расстрелять. Но свиней удалось спасти и Евфросиния принялась налаживать работу свинофермы.
Однако в качестве ветеринара Евфросиния не устраивала лагерное начальство, потому что отказывалась подписывать фиктивные акты о гибели свиней, по которым охранники могли получать парное мясо сверх положенного. Результатом стали новые доносы на неё. 18 апреля 1944 года Евфросиния была вновь арестована. Ее приговорили за «контрреволюционную агитацию». Евфросинию к ещё 10 годам лишения свободы и 5 годам поражения в гражданских правах Этот срок она отбывала в Норильлаге.
После освобождения в 1952 году жила сначала в Норильске, а после выхода на пенсию купила ветхий домик с садом в Ессентуках и после 20 лет разлуки привезла туда маму из Румынии.
Только после смерти матери Керсновская начала записывать свои воспоминания о лагерях, но в необычной форме – подписей к собственным рисункам, которых в итоге набралось более 700 штук.
В 1982 году ее мемуары начали распространяться в самиздате, a в 1990 году — были опубликованы в журналах «Огонёк», «Знамя» и британском The Observer.
Евфросиния Керсновская дожила до глубокой старости и дождалась не только издания своих книг, но и полной реабилитации.
Она скончалась 8 марта 1994 года в городе Ессентуки в возрасте 86 лет.
Чем знаменита
Бессарабская помещица, русская писательница-мемуаристка и художница, Евфросиния Керсновская провела много лет в ГУЛАГе. После освобождения она написала воспоминания и создала сотни рисунков, которые воссоздают быт и малоизвестные стороны советского «зазеркалья» - своеобразный «Архипелаг ГУЛАГ» в картинках.
Полный текст мемуаров Евфросинии Керсновской - 12 тетрадей, содержащих 2039 рукописных страниц, сопровождённых 703 рисунками, о детских годах в Одессе и Бессарабии, высылке и пребывании в ГУЛАГе был опубликован в 6 томах только в 2001—2002 годах.
О чем надо знать
Евфросиния Керсновская стала первой женщиной — шахтером в Норильске. В Норильлаге она сперва два года проработала санитаркой в больнице, год — в морге. А после этого потребовала перевести ее на работы в шахту. Там она чувствовала себя внутренне свободнее — «подлецы под землю не спускаются».
Даже после окончательного освобождения в 1957 году Евфросиния осталась там работать.
Прямая речь:
О людях: «Человек стоит столько, сколько стоит его слово».
О патриотизме: «У меня были все возможности в первые месяцы оккупации уехать. Но я русская, хотя во мне течет польская от отца и греческая от матери кровь. И я должна была разделить со своим народом его участь…».
Об аресте: «Как далека я была от того, что существует статья 58-10; что не только нельзя говорить, что думаешь, но нельзя слушать то, что говорят, и даже дышать одним воздухом с говорящим!».
О лагерной жизни: «Чтобы получить 400 граммов хлеба, надо было в день выстирать 300 пар кровавого, ссохшегося в комок до твердости железа белья, или две тысячи — да, две тысячи! —пилоток, или сто маскировочных халатов. На все это выдавали пилотку жидкого мыла. Особенно кошмарны были эти халаты. Намоченные, они становились твердыми, как листовое железо, а засохшую кровь хоть топором вырубай (…) Приходилось весь день стоять в воде на каменном полу босиком, почти голышом, в одних трусах, ведь сушить одежду негде, да и скинуть ее, чтобы подсушить, невозможно: в бараке такой шалман, что последнюю портянку способны украсть».
О мемуарах: «И еще об одном ты меня просила: записать, хотя бы в общих чертах, историю тех лет — ужасных, грустных лет моих "университетов"… Хотя кое в чем Данте меня опередил, описывая девять кругов ада».
5 фактов об Евфросинии Керсновской
Материалы об Евфросинии Керсновской
Сайт, посвященный Евфросинии Керсновской. На сайте представлена наиболее полная версия ее произведения.
Керсновская победила Сталина. Статья Игоря Чапковского. Новая газета, 13.03.2009.
