Задача удвоения ВВП не то за десять лет, не то к 2010 году, появившись перед широкой общественностью впервые в Послании президента к Федеральному собранию, остается самой обсуждаемой экономической темой страны, несмотря на то, что президент успел фактически ее дезавуировать. Вчера Андрей Илларионов внес свой вклад в ее дальнейшую популяризацию, ознакомив общественность с докладом «Удвоение ВВП: Первый шаг к российскому экономическому чуду», в котором на основании статистического анализа опыта чуть ли не всей заграницы, а особенно Китая, утверждал, что, во-первых, без серьезного увеличения темпов роста ВВП не обойтись и, во-вторых, что для этого увеличения надо снижать государственные расходы. Эти рассуждение базируется на ряде часто повторяемых идей, неочевидность которых мы и попробуем показать.
Предлагаемый многими авторами метод достижения высоких темпов достаточно прост – постоянное сокращение государственных расходов. Оно якобы приводит к росту доходов частного сектора, за которым следует и рост частных инвестиций. А это, в свою очередь, стимулирует общий экономический подъем.
По мнению Андрея Илларионова, таким путем Китай идет очень давно, что и позволяет добиваться небывалых темпов роста. В России же постоянное падение производства происходит как раз потому, что, несмотря на провозглашенный экономический либерализм, доля государственных расходов в ВВП очень велика, и используются они крайне непроизводительно – в основном для субсидирования убыточной российской промышленности.
На самом деле сокращение доли государства в Китае – это фикция. Там действует централизованная плановая экономика, при которой финансы государственных хозяйствующих субъектов (собственно государства, предприятий, банков) являются единым целым. И именно через государственный финансовый план перераспределяется почти 100% национального дохода.
Поэтому в связи с китайским опытом речь может идти не о сокращении доли государства в ВВП, а о перераспределении финансовых ресурсов между субъектами государственной экономики – об уменьшении доли бюджета при увеличении доли предприятий. Но подобное перераспределение – вещь постоянная. Когда-то больше ресурсов потребляет бюджетный сектор, когда-то – производственный. В общем же случае сокращение госрасходов вовсе не является залогом столь лелеемого крайними экономическими либералами сворачивания участия государства в экономике.
Основным средством для стимулирования экономического роста считается сокращение госрасходов с пропорциональным сокращением налогов. Эффект от этого мероприятия, однако, оказывается достаточно неоднозначным. После сокращения госрасходов должна уменьшиться численность занятых в бюджетном секторе. То есть увеличивается безработица. А новые безработные начнут активно искать работу. И она для них найдется – после снижения налогов на корпоративный сектор экономики у него увеличится доля свободной прибыли, которую он и инвестирует в развитие бизнеса, в результате чего будут созданы новые рабочие места, которые займут уволенные из бюджетного сектора.
Эта модель стимулирования экономического роста активно применялась в США в 80-е годы и получила название «рейганомики». В США она могла быть успешной потому, что сокращение госрасходов, прежде всего пособий по безработице, действительно стимулировало безработных на поиск работы. Пособие по безработице до Рейгана составляло 90–50% от заработка, доходившего до 3000 долларов в месяц. Снизив его, администрация Рейгана вынудила людей, живших на пособия, отказаться от такого образа жизни и заняться трудовой деятельностью.
Если примерить американский опыт на нашу страну, то сразу же возникает вопрос – какие госрасходы нужно сократить, чтобы люди стали искать работу? Это пособия по безработице, что ли? Так ведь у нас не США – у нас не пособия, а слезы. Поэтому, по всей видимости, придется сокращать заработную плату и численность работников бюджетных организаций. Но на этом тоже много не сэкономишь, потому что ставки окладов низкие, и сокращать их просто невозможно. Если же людей просто увольнять, то тогда им надо платить пособия по безработице, а поскольку их зарплата и так не очень сильно от этих пособий отличается, то и здесь бюджетные расходы заметно не сократятся. Таким образом, в результате проведения политики госрасходов нас ждет экономическое фиаско и резкое усиление социальной напряженности.
Но проблема не только в средствах достижения экономического роста, но и в его собственном качестве. Всем экономистам хорошо известно понятие экстенсивного и интенсивного роста. Экстенсивный рост происходит за счет освоения чего-то нового, например, перекачки в промышленность трудовых ресурсов из сельского хозяйства и вовлечения в хозяйственный оборот ресурсов дополнительных (например, природных, инвестиционных). Интенсивный же – это рост за счет совершенствования уже существующего – внутренних ресурсов промышленности, технических нововведений и повышения квалификации рабочей силы.
Как правило, когда та или иная страна находится на этапе экстенсивного развития, темпы роста ее экономики очень велики – так, простая замена традиционных для аграрного общества орудий труда на изделия, изготовленные промышленным способом, производит качественный переворот в условиях труда и поднимает его производительность на порядок. В качестве примера можно привести процесс замены традиционного орудия труда – лопаты, на аналогичное, только изготовленное крупной промышленностью – экскаватор. Очевидно, что производительность труда одного и того же человека, в зависимости от его, так сказать, фондовооруженности, будет существенно различаться.
Теперь распространим наш пример на большую общность людей, к примеру – на Китай. Предположим, что в Китае живет один миллиард китайцев, вооруженных лопатами. И живут они так несколько тысяч лет. Но вот наступает новая эра и в страну начинают поступать экскаваторы. Сначала экскаватор получает один китаец, потом два, потом три, потом десять – они тут же начинают демонстрировать чудеса трудового героизма по сравнению со своими коллегами, вынимая за смену сотни кубометров грунта вместо четырех, как раньше. Но рано или поздно чудесам приходит конец. В конце концов, каждый китаец получает по новому орудию труда, и людей с лопатами больше не останется. Теперь темпы роста зависят уже не от того, с какой скоростью лопаты меняются на экскаваторы, а от скорости замены старой модели экскаватора на новую. Вот здесь и начинаются проблемы.
Насколько новая модель производительнее старой? Процентов на двадцать–тридцать, не больше. И если поменять все старые машины на новые, то никакого скачка в производительности, подобного предыдущему, уже не будет. Она вырастет на несколько процентов, а не в разы. Все, амба. Экстенсивное развитие закончилось, началось развитие интенсивное.
Когда у нас в стране рассуждают о Китае, не говорят главного: по многим параметрам он сейчас находится на очень низком уровне развития и поэтому сравнивать его с Россией некорректно. В Китае индустриализация еще только идет (по мнению автора, она началась в 1979 году; Гайдар в «Аномалиях экономического роста» датирует это 1973 годом), а в России она уже давно закончилась. Говоря проще, у них процесс массовой замены лопат на экскаваторы находится где-то в начале – современный же сектор занимает очень небольшое место в экономике. В России же сейчас типичный постиндустриальный кризис, через который прошли все промышленно развитые страны Европы и Америки. И мы должны пережить «великую депрессию», после которой начнем развиваться на какой-то уже новой экономической и технологической базе.
От редакции. Ниже мы публикуем ответ Виталия Лейбина на материал Григория Гриценко.
Слишком далеки они от реальности
Ох уж эти мне сказочники… В смысле – российские экономисты. Когда заходит разговор о судьбах страны, многие из них фантастически легко теряют ощущение грани между реальностью, рабочей экономической моделью и бесшабашными спекуляциями. И ладно бы это был просто профессиональный спор заумствующих субъектов, а то ведь некоторая часть этих субъектов реально влияет на принятие политических решений, от которых, между прочим, зависят кошельки граждан и развитие экономики (не научной дисциплины, а той самой, в которой мы работаем).
Поэтому к советнику президента по экономическим вопросам Андрею Илларионову, конечно, больше вопросов, чем к Григорию Гриценко, который на сегодняшний день ничей не советник. Но и к нему вопросы тоже есть.
Доклад Андрея Илларионова – просто классическое запудривание мозгов. Он взял два абстрактных экономических параметра – «рост ВВП» и «долю государственных расходов в ВВП» – по разным странам и с помощью статистического анализа попытался доказать, что между ними есть какая-то корреляция. Ну это все равно, что средневековая астрология – там якобы установили корреляцию между движением звезд и человеческой судьбой. Можно попробовать доказать связи практически между двумя любыми наперед избранными экономическими параметрами, но только к жизни это не имеет никакого отношения.
На пресс-конференции после доклада Андрей Илларионов признался, что все его выкладки «скорее иллюстрация», и он вдруг стал доказывать тезис о необходимости снижения госрасходов на пальцах: мол, частный сектор всегда эффективнее. С подобными иллюстрированными, но не доказанными убеждениями и спорит Григорий Гриценко. И правильно делает, потому что слишком высока цена убеждений и символов веры отдельных представителей власти. Хотелось бы их убеждения проверить разумом и подвергнуть общественной критике.
Текст Григория Гриценко читается убедительно, потому что от мифов и индивидуальных убеждений он сразу переходит к вполне рабочим моделям – про китайскую лопату и американских безработных. Понятно, что это упрощенные модели, но с ними можно работать – например, показать, что рейганомический рост у нас невозможен.
Но и Григорий Гриценко вдруг теряет реальность, когда в конце своей статьи начинает говорить о том, на какой стадии находится российская экономика и о том, что нашу «великую депрессию» надо пережить. Это опять спекуляция, причем очень абстрактная. На этот счет можно научно спорить, но странно было бы согласится с тем, что мы обречены ничего не делать для экономического роста, только из необходимости переживать какие-то стадии своего развития. Такие спекуляции возникают оттого, что не построена рабочая модель российской экономики, да и вообще реальная экономическая жизнь редко является предметом интереса людей с большими идеями. А зря.
И вот в этом месте я вынужден согласится уже с Андреем Илларионовым, когда он говорит, что экономический рывок нужен и возможен. Но не с его выкладками и личными убеждениями, а с постановкой такой задачи. Конечно, у нас нет китайских лопат, которые можно заменить на экскаваторы, и американских безработных, которых можно заставить работать. Но у нас есть многое другое, например активное население, которому не дают стать предпринимателями, граждане, которым не дают стать налогоплательщиками, личные накопления в иностранных банках и под подушкой, которым не дают стать частью российской экономики. Если убрать любое из этих препятствий, рост будет, и немалый, потому что заработает забитый доселе экономический ресурс. И практикующим экономистам следовало бы разрабатывать именно направленные на это действия, а не грузить народ разными, непонятно как считанными ВВП.
