Осень 2007 года может запомниться переломным моментом в самых разных сферах – цена на нефть бьет рекорды, курс доллара по отношению к рублю опустился до восьмилетнего минимума, почти готов закон о потребительском кредитовании, призванный упорядочить взаимоотношения заемщика и кредитора. О том, как эти и некоторые другие факторы сказываются на экономике России и жизни граждан, мы попросили рассказать Директора Департамента финансовой политики Минфина России Алексея Львовича Саватюгина. Интервью взял Михаил Захаров.
Некоторый шок вызвал курс в «обменниках» – 25 рублей за доллар и ниже. В последние годы много говорят об укреплении рубля. Что такое реальное укрепление, чем оно чревато и как с этим бороться?
Существует номинальное повышение курса и реальное. Номинальное – это, когда мы видим, что вчера доллар стоил 26 рублей, а сегодня 25. ЦБ стремится всеми силами сдерживать номинальное усиление рубля, чтобы не подорвать конкурентоспособность отечественного производителя. Он делает это за счёт валютных интервенций.
Но курс может повышаться и реально. На реальный курс прямое влияние оказывает инфляция в стране и в странах, являющихся важнейшими торговыми партнёрами. Берётся товарооборот, вернее список стран, с которыми Россия имеет торговые отношения и находится среднее значение инфляции в этих странах и эти значения сравниваются со значением инфляции в России – из разницы и получается значение реального повышения курса. Оно определяется как номинальное, скорректированное на соотношение инфляции. Поэтому снижение инфляции есть важнейший инструмент борьбы с повышением курса рубля. Укрепление должно порождаться естественными факторами, процессами, происходящими внутри экономики, а не внешними. Поэтому проводится антициклическая политика – интервенции ЦБ, чтобы скорректировать курс.
С другой стороны, повышение курса рубля – очень хороший стимул для повышения конкурентоспособности, для повышения качества производства.
На каких принципах строится кредитно-денежная политика в России и как регулируется финансовая политика в самом общем смысле.
Первое – это денежно-кредитная политика. У нас в последние несколько лет особенная ситуация, связанная с сильным сальдо платёжного баланса, с большим приростом резервов. Но в этом году произошёл перелом ситуации. Если в прошлые годы мы имели очень сильное сальдо счета текущих операций, связанное как с ростом цены на нефть, так и с ростом физических объёмов экспорта нефти и газа, то сейчас мы видим существенное замедление в этих отраслях - как в плане производства-добычи, так и в плане экспортных поставок. Второй момент, который способствует снижению сальдо счета текущих операций – это значительный рост импорта. Он стимулируется, прежде всего, высокими темпами роста экономики, а также продолжающимся укреплением курса рубля. С другой стороны, следует посмотреть на структуру импорта: порядка 50% приходится на машиностроительную продукцию, оборудование – то есть импорт имеет для страны инвестиционное значение: мы имеем возможности для переоснащения производств, особенно если этот импорт не имеет отечественных аналогов. Это очень хорошо и для роста производительности труда (а этот фактор мы сейчас должны поставить во главу угла) и для инвестиционной активности.
А оставшиеся 50% на что приходятся?
Оставшиеся 50% – потребительские товары. Рост импорта сильно влияет на ситуацию на внутреннем рынке. Последние несколько лет индекс цен на промышленную продукцию рос достаточно высокими темпами. Но рос он, прежде всего, в сырьевых отраслях. Если мы посмотрим на отрасли, производящие конечную продукцию: пищевую, лёгкую – они практически не имели этого роста. А рост импорта приводил к тому, что отечественный производитель не мог поднимать цены, то есть создавалась ситуация конкуренции по паритету цена-качества. Конечно, сальдо этих отраслей страдало. Это сказывалось на том, что рентабельность этих отраслей намного ниже, чем производств в экономике страны в целом. Примерно в 2-3 раза ниже. Лёгкая промышленность вообще практически стагнировала весь период с 1997 года.
Мы рано или поздно вступим в ВТО. Есть опасения, что вступление приведёт к росту импорта товаров народного потребления и «затуханию» российской лёгкой промышленности. Произойдёт ли это и можно ли (нужно ли) с этим бороться?
Но кто сказал, что вступление в ВТО приведет к гибели отечественной легкой промышленности? Это не так – после вступления в ВТО будет увеличиваться ее конкурентоспособность, будет увеличиваться экспорт товаров легпрома. Надо просто производить нормальные продукты. Вступления в ВТО боятся неконкурентоспособные предприятия. У предприятий этой отрасли было много лет чтобы перевооружить производства – целое десятилетие. На фоне ослабляющегося доллара – дешёвого импортного оборудования – никаких проблем с перевооружением производства, чтобы при вступлении в ВТО нарастить экспорт или, по крайней мере, расширять внутренний рынок, не было.
Но капитальные инвестиции растут.
Да, ослабляется доходность счета текущих операций. Мы видим несколько иную ситуацию и с платёжным балансом: если в прошлом году был очень сильный счёт текущих операций, то в этом году – очень сильный счёт капитальных операций. Очень большой объём прямых инвестиций. Идет выход наших предприятий на рынки зарубежных заимствований, рост обязательств. В первом полугодии мы имели чистый приток частного капитала 66 миллиардов долларов. На сегодняшний день чистый приток по итогам года оценивается в размере 80 млрд долларов.
Это за счёт заимствования «Роснефти», насколько я понимаю…
А на мировых рынках сейчас такая ситуация: ограничение привлечения средств, ограничение ликвидности, трудности в заимствовании. Ну и по итогам этого года, как и планировали раньше, в итоге вышли на 75 миллиардов, некоторые оценки были еще выше. То есть у нас теперь акцент будет сделан на капитальный счёт и на приток капитала. И вот такая ситуация (уменьшение текущего счёта, усиление капитального счёта) будет продолжаться и в среднесрочной перспективе. То есть сильный платёжный баланс будет по-прежнему сохраняться, но интенсивность наращивания резервов будет меньше.
Что происходит с инфляцией? Какие рычаги применяются для борьбы с ней?
В условиях, схожих с теми, в которых находится Россия, центральные банки применяют весь спектр средств. Ровно также поступает ЦБ РФ. Он активно использует политику привлечения средств на депозиты, происходит рост корреспондентских счетов. Проблема в том, что эффективность этих инструментов весьма ограничена. Если брать процентную политику ЦБ, то ставки по депозитам ограничены паритетом на внутреннем рынке. Ставка должна быть не больше того уровня, после которого начинает притягиваться как магнитом спекулятивный капитал из-за рубежа.
В условиях невозможности повышать ставку, чтобы не навредить притоку капитала, Банк России увеличил фонд обязательного резервирования. Оценки притока средств за счет этой меры – порядка 60 млрд. Хотя по масштабам денежного предложения в экономике – это небольшая величина, но как инструмент это сработало.
Единственное, что еще оставалось ЦБ – укреплять рубль. Нам, правда, помогла ситуация, которая сложилась сейчас – ослабление капитального счета. В третьем квартале наблюдался чистый отток частного капитала в объеме 9,4 млрд. долл. США. Вместе с тем, в октябре мы отмечаем возобновление притока капитала в экономику. По оценкам Минфина в страну поступило – от 11 до 13 млрд. долл. США только за октябрь. В значительной степени это спекулятивный капитал, притекающий на ожиданиях укрепления рубля после ускорения инфляции в последние месяцы.
В сентябре-октябре инфляция резко ускорилась, ее темпы в разы превышали нормальные значения для этих месяцев. За 10 месяцев инфляция с начала года уже составила 9,3%. А в годовом выражении – 10,8%. Очевидно, что этот всплеск произошел по причине внешних факторов – мировых цен на сельскохозяйственные товары. Импортируемая инфляция - это одно из последствий глобализации, которое отражается на большинстве стран. Например, в Еврозоне за последние два месяца наблюдаются также беспрецедентные темпы роста цен на продовольствие, в частности на хлеб и молочные продукты. Россия в этом смысле далеко не уникальна.
В России проблема, связанная с неравномерностью расходования бюджетных средств: за 10 месяцев у нас разница между кассой и финансированием составила более 850 млрд. руб.
Что вызывает особенное беспокойство – это рост монетарной инфляции. Если в прошлом году у нас монетарная инфляция находилась на уровне 0,4 – 0,5% в среднем в месяц, то в августе-октябре 2007 года она составляет в среднем 1,6% это просто баснословная цифра.
Некоторые эксперты усматривают в этом влияние IPO с 6-месячным лагом. Они говорят, что рост денежного предложения в тот период сказался на сегодняшней базовой инфляции.
В прошлом году сумма привлечённых в результате IPO средств, была приблизительно той же, однако никакой «сверх-инфляции» не было.
Тогда размещения распределялись по году более равномерно. Кроме того, не было наложения таких высоких цен на нефть и такого притока капитала. Кроме того, сегодня имеется фактор высокого спроса - как потребительского, так и инвестиционного. Подобное совпадение случается очень редко, но случается.
Что с этим можно сделать?
Прежде всего, как говорит классическая теория, в период бума нельзя столько денег давать экономике, чтобы она не перегрелась.
То есть нужно ее остудить?
Да. Если мы в условиях и так существующего достаточно устойчивого подъёма (и частного потребительского, и частного инвестиционного) вкачаем ещё и большие бюджетные деньги, мы однозначно сократим период экономического подъема. А мы сейчас почти на пике подъема. Это означает, что любые внутренние вливания на рынке будут прежде всего переходить не в рост промышленности или услуг, а в рост инфляции.
Высокая же инфляция плоха тем, что обесценивает всё. Опыт того, что происходит в такой ситуации, в мировой практике очень богатый – например, мексиканский.
Понятно, что если в Зимбабве инфляция в несколько сотен процентов, то снижается стабильность. Но для обывателя проблема сегодняшнего уровня инфляции в России – абстракция. Какая разница между инфляцией в 5% и в 10%?
На самом деле разница есть. Нормальный уровень инфляции для любой устойчивой, хорошо развивающейся экономики – 2-3 %. Почему более высокий уровень плох? Потому что в инфляционной экономике невозможно строить долгосрочные стратегии - и для государства, и для предприятия. То есть я не могу взять кредит и спланировать надолго его возврат, потому что за этим стоят курсовые и инфляционные риски. Если я планирую горизонт выше двух лет, уже неизвестно, что будет. А это значит, что я беру только короткий кредит, делаю короткие вложения. То есть я не могу создавать долгосрочные проекты, планировать на 10 – 15 лет.
Короткий кредит получается дороже…
Всё получается какое-то краткосрочное, спекулятивное, ориентированное на рентабельность. А фундаментальные, долгосрочные инвестиции по определению не могут быть высокорентабельны. Так это выглядит с точки зрения предприятий, потому что кредитная ставка подтягивается к инфляции. В рамках же всей страны – это антистимул сбережений, потому что вкладывать нельзя - инфляция всё съедает. Оказывается лучше что-то приобрести сейчас, чем вкладывать…
В трехлетний бюджет заложена инфляция в 4-5% к 2010 году. Насколько это реально?
Это достаточно амбициозные планы. Это - наша целевая установка. Мы понимаем, что в перспективе будет происходить ослабление текущего счёта. МЭРТ в прогнозе отметил, что к 2010 году текущий счет будет иметь даже небольшой минус.
Всё будет зависеть от капитального счёта. Мы взглянули на это с несколько иной точки зрения: относительно притока валюты нам даже легче будет выйти на такой уровень инфляции. Потому что капитальный счёт не может бесконечно расти, есть какой-то порог. В Китае он 60-70-80-100 миллиардов в год. Но не 200 – 300 миллиардов – столько привлечь не получится. Это естественное ограничение.
Причём я считаю, что это изменение структуры платёжного баланса приведёт к качественным изменениям в экономике.
К изменениям какого рода?
Это приведет к повышению требований, усилит инвестиционную привлекательность и в рамках страны, и в рамках корпоративного управления. От того, насколько я качественен, будет зависеть мой инвестиционный рейтинг, а значит и возможность развиваться.
Но мы имеем энергоносители, сверхдоходы от нефти. Почти любая компания может пойти в Лондон или Нью-Йорк, чтобы взять кредит миллиардов на пять – и его дадут…
Так просто его не дадут. Нужно иметь, как минимум, соответствующий инвестиционный рейтинг – страновой и корпоративный. Россия за девять лет уже преодолела девять ступеней рейтинга. Теперь переход на любой вышестоящий уровень требует качественного изменения ситуации.
Это страны Восточной и Центральной Европы?
Да. И один из ключевых показателей – уровень ВВП на душу –в странах нашей группы существенно выше, чем у нас. Для того чтобы нам сделать качественный скачок, необходимо многое – и ВВП увеличить, и макроэкономическую устойчивость усилить. Тогда мы уже перейдем в разряд достаточно устойчивых экономик. Рейтинги так устроены, что страны анализируется не за 10 лет. Страна должна устойчиво развиваться (без потрясений, без кризисов, без шоков) 30-40-50 лет.
Часто говорят, что у ЦБ и Минфина недостаточно рычагов для влияния на ситуацию. Так ли это и какие ещё средства модно задействовать?
Большую роль в создании антиинфляционных инструментов сыграло Министерство финансов. Мы в 2002 году создали финансовый резерв, в 2003 он стал ещё больше, потом, в 2004 году, перешли к более сложным механизмам – Cтабфонд, например.
В страну притекала валюта по каналам экспортных операций и уходила большей частью в бюджет. Сейчас же у нас сильный капитальный счёт, свободные деньги, которые сразу приходят на рынок, – его мы не стерилизуем в Стабфонде. И в этом отношении должна быть очень сильная роль ЦБ.
Минфин не может воздействовать на ситуацию иначе, как просто не наращивать расходы. А стерилизовать, каким-то образом регулировать ликвидность капитального счёта – это задача ЦБ. Поэтому сейчас растёт его роль.
А почему нельзя увеличивать Стабфонд?
Стабфонд формируется из сырьевых доходов. Остающуюся часть этого потока на данном этапе не надо стерилизовать, потому что они адекватны потребностям экономики. Но деньги нефтяные, как лотерея: сегодня есть – завтра нет.
Капитальные же деньги, о которых я говорю, не приводят к инфляции, в отличие от нефтяных.
Сейчас есть нехватка практики использования инструментов ЦБ в части регулирования ликвидности – её пополнения. А у нас не исключена и такая проблема. Мы стали перед фактом, что платёжный баланс у нас ослабевает - резервы растут не так быстро, как росли. Скажем, будет поступать по 20-40 миллиардов, и этого недостаточно, чтобы денежное предложение росло. Т. е. должны привлекаться внутренние источники. Тогда и должна заработать ставка рефинансирования – то есть то, о чём говорят сегодня все академики, эксперты… Сейчас, в условиях переизбытка ликвидности, она работать не может.
Ситуация может измениться при нехватке средств, когда внешний канал – прирост резервов – будет переведен в более «низкую плоскость». В таких условиях на ставку рефинансирования будет ориентироваться вся экономика, как в развитых странах, где при увеличении или уменьшении ее на 0,5% уже идет серьезное воздействие на кредитную активность, экономический рост. То есть произойдет переход в плоскость нормальной функционирующей экономики.
А Стабфонд – явление действительно чрезвычайное, работающее, когда наблюдается колоссальный приток денег, когда деньги не могут быть востребованы.
Инфляция и нефтяные сверхдоходы– это же не единственная проблема.
Мы прекрасно понимаем, что у нас не одна задача. Хотя это очень тесно связанные вещи: только в условиях низкой инфляции можно добиться устойчивого экономического роста и высокой инвестиционной активности – базы экономического роста. Но проблема в том, что нам, во-первых, не удаётся достичь того инвестиционного фона, который характерен для стран, сделавших рывок, например, для «азиатских тигров». У них наблюдались инвестиции порядка 25-30-35% ВВП. У нас пока они не могут превысить уровень 20%.
Хотя мы достаточно довольны тем что имели рост в 7% в течение 8 лет – это и по международным, и по нашим меркам очень хорошо.
Почти удвоение ВВП?
Да, на тренд удвоения мы почти вышли. Беспокойство вызывает, что уже в ближайшие 3-4 года у нас начнёт очень остро проявляться нехватка ресурсов – в частности, трудоспособного населения. Помимо того, что они потребуют очень больших денег из бюджета – по нашим оценкам, чтобы коэффициент замещения в 2020 году был на уровне 2006 года– потребуется 3% ВВП, а для увеличения на 30% - нужно каждый год добавлять в бюджет 4% ВВП. Это очень высокий процент.
Мы понимаем, что основной акцент должен делаться на рост производительности, у нас нет других предпосылок для ускоренного роста. Ресурсный голод чувствуется уже сейчас. И это во всех странах – поэтому сейчас строятся долгосрочные демографические планы на 50 лет, а в США – на 75 лет, предусматривающие, что нужно делать дальше и что нужно обеспечить на будущее.
Переходя к банкам – у нас будет происходить дальнейшее разгосударствление банков?
Да.
А в какие сроки?
В средне-долгосрочной перспективе. Крупное разгосударствление банков уже произошло в этом году.
В смысле - IPO ВТБ?
И снижение доли государства в Сбербанке. Но нельзя проводить допэмиссию по 2 раза в год. Сейчас доля государства в ВТБ – 79%, и она будет сокращаться. Не могу сказать, в этом или следующем году, но в принципе – конечно. Государство должно уходить из универсальных банков. В случае с ВТБ и Сбербанк –это необходимо. Со специализированными банками сложнее. Есть банки в которых присутствие государства сохранять необходимо.
В каких именно?
В тех банках, которые мы называем институтами развития. Сейчас это Российский Банк Развития и «Росэксимбанк». Государственные пакеты их акций будут переданы во «Внешэкономбанк», то есть участие государства будет осуществляться через госкорпорацию. И тогда в России останется прямо государственным фактически только «Россельхозбанк» – специализированный банк развития АПК. В перспективе он также может быть приватизирован, но пока идёт национальный проект и требуется поддержка сельского хозяйства, он будет оставаться в государственной собственности. Мы понимаем, что это необходимо.
Как развивается рынок потребительского кредитования?
Хорошо развивается. В предыдущие годы он практически удваивался каждый год.
Часто говорят о проблеме невозвратов. Насколько они опасны для банковской системы?
Да, невозвраты растут. Доля невозвратов в целом превышает 3%. У некоторых банков, которые ведут рискованную кредитную политику и дают небольшие кредиты, - это двузначная величина.
Это, прежде всего банки, которые работают с ритейлинговыми сетями?
Да, естественно. Три процента в целом – не та величина, которая говорила бы о какой-то критичности. Но наблюдается тенденция к повышению.
А какой уровень невозвратов был бы критичен?
Мне бы не хотелось называть конкретных цифр. У нас же самосбывающиеся прогнозы: раз Минфин сказал, что критический уровень такой-то, значит столько и будет. Но тенденция не очень хорошая – невозврат растет. Тенденция эта предсказуемая, потому очень быстро растут сами кредиты, в них вовлекается все большее количество лиц. При этом, все кредитоспособные заемщики уже охвачены. Так как кредиты доступны, их легко получить по паспорту, без залога. Цены на технику при этом растут. Повышаются жизненные стандарты - особенно в городах. То, что раньше считалось предметами роскоши, теперь является повседневными вещами - от мобильных телефонов до полного набора аудио- и видеотехники.
Должно ли государство «переламывать» этот тренд?
В принципе это дело частного бизнеса, банков. Они сами должны оценивать риски, должны сами анализировать, кому они дают кредиты и зачем. Но не все банки это делают. Либо надеются, что три процента невозврата – это несерьезный процент, который можно компенсировать за счет большего объема привлеченных средств.
Получается «пирамида».
Логика такая: мы их привлекаем выгодными условиями, но кто-то может и смошенничать. Кроме того, есть иная проблема: суды часто выступают на стороне заемщиков, потому что заемщики говорят: нам была предоставлена неполная информация, реклама была о кредите под 0%, а выяснилось, что там не 0%, а 40% - мы были введены в заблуждение и не можем кредит вернуть.
Для таких случаях есть коллекторы.
Коллекторы скупают долги с большим дисконтом, особенно долги физлиц. И что может сделать коллектор с действительно небогатым человеком, если речь идет о кредите на покупку мобильного телефона? Затраты на «выбивание» этого кредита могут превышать саму сумму возврата.
Так что должно в этой ситуации делать государство?
По идее, раз уж мы живем при рыночной экономике, - это проблема каждого конкретного банка. Не вернул тебе заемщик деньги – подавай в суд, нанимай коллектора, развивай скоринговую систему. Вроде бы государство здесь ни причем – чистая свобода договора.
Потребитель тоже сам подписывает договор и должен сам его читать. Понятно, что в договорах нужно читать не только цифры, но и буквы. Если не умеешь читать – занимай деньги у соседей, а не у банков.
Но конечно, государство не может делать вид, что совсем ничего не происходит, потому что речь идет о массовом, социально значимом явлении.
Уже до трети граждан пользуются кредитами.
Да. И о значимых для российской экономики банках. Если эти процессы будут продолжаться – мы столкнемся уже с социальными и макроэкономическими последствиями.
Граждане считают, что банки их обманывают, предоставляя неверные сведения, а потом выколачивая большие проценты, государство же их не защищает. Государство их «опять обмануло» - не предупредило в 1994-м году, что не надо покупать жене сапоги за счет акций МММ, государство не предупредило в 1998-м году, что не надо вкладывать деньги в банки, государство не предупредило, что не надо верить застройщикам и покупать квартиры на «нулевом цикле», государство и сейчас не предупреждает, что не надо брать кредиты.
Со своей стороны банки говорят, что увеличивается число случаев мошенничества со стороны потребителей кредита. То есть кредит берется с намерением его не возвращать – и это уже тенденция. Поскольку всегда можно сказать, что банк меня обманул, а «добрый судья», конечно, будет на моей стороне – кто же будет поддерживать этих «банковских акул»?
Та же ситуация и в страховании – растет количество страховых мошенничеств. В итоге народ не любит банки, банки не любят заемщиков, и все вместе не любят государство, поскольку оно не защищает ни тех, ни других.
Ожидания и со стороны бизнеса, и со стороны населения у нас очень высокие – все считают, что государство должно их защитить. Эксперимент «чистого рыночного капитализма» последних 17 лет был все-таки не совсем «чистым». Государство, безусловно, должно принимать определенные меры, и меры принимаются: с прошлого года внимание к ситуации с потребкредитованием уделяет и Центральный банк, и Федеральная антимонопольная служба, и Роспотребнадзор, и Генпрокуратура – все, кто должны.
Что в этой связи может сделать Минфин?
Минфин может действовать на уровне законодательства. На уровне банков может действовать Центробанк. ЦБ уже ввел с 1 июля обязательное раскрытие эффективной процентной ставки по кредиту.
Кажется, ее раскрывают не очень охотно.
Даже если раскрывают - эффективную процентную ставку можно определить по-разному. В нее могут быть не включены платежи, связанные со страхованием риска. ЦБ не может распространять свои инструкции за пределы банковской системы, не может говорить страховщику, сколько ему выставлять за свои услуги, оценщику – сколько выставлять за оценку залога. Есть еще суммы за проверку документов и т.д. Можно вводить штрафы за досрочное погашение кредита либо за нарушение условий кредита. То есть жесткой формулы не получается. ФАС следит за рекламой, чтобы не было рекламы «Первоначальный взнос 0 рублей, под 0 процентов» - и правильно делает. Правда, очевидно, что на растяжке или рекламном щите невозможно указать все условия договора. Даже номер банковской лицензии не всегда на рекламных площадях умещается.
Минфин же совместно с Центральным банком и в целом правительством подготовили закон «О потребительском кредите». ЦБ не имеет законодательной инициативы, поэтому законы вносит правительство, где за эту сферу отвечает Министерство финансов. В ноябре мы готовы его внести. Проект закона уже согласован с Центральным банком. Есть альтернативный проект, который разработан депутатами, но он пока тоже не внесен.
Каковы основные направления и нововведения законопроекта?
Базовые положения его уже, наверное, не изменятся, они направлены как на защиту кредиторов, так и на защиту заемщиков. Некоторые представители банковского рынка, правда, говорят, что акцент сделан на защиту заемщика. Согласно законопроекту, предусматривается возможность досрочного погашения кредита без штрафных санкций. Также предусматривается возможность возвращения кредита в течение небольшого количества дней, если кредит не потребовался. Скажем, заемщик взял кредит на покупку мобильного телефона, потом выяснилось, что мобильный телефон не нужен, потому что человек, например, внезапно потерял слух.
Заемщик обязан мотивировать отказ от кредита или нет?
Нет. Ему дается несколько дней – он должен вернуть стоимость кредита и уплатить какую-то сумму сверх. Есть еще ряд новаций, направленных на защиту заемщика. Например, то, что банк должен полностью – причем, до подписания договора - раскрывать сумму платежей, которые заемщик должен будет предоставить банку.
То есть будет прописана реальная сумма?
Да, поскольку эффективная процентная ставка для массового заемщика – вещь виртуальная. А конкретная сумма в абсолютных величинах понятна всем. Я беру пять тысяч рублей – возвращаю, скажем, шесть. Хочешь узнать ставку – можно просто посчитать. Наш закон в нынешнем виде не касается коллекторских агентств. Депутатский законопроект, например, прописывает и их деятельность. Мы считаем это непринципиальным. Некоторые даже предлагают принять отдельный закон о коллекторских агентствах. На мой взгляд, на данном уровне развития не имеет смысла под каждый малюсенький сегмент финансового рынка писать отдельный федеральный закон.
А каким образом по закону будут защищаться банки?
Банкам по закону дается право «анализировать заемщика», требовать документы для подтверждения платежеспособности, благонадежности. Отказывать заемщику, если предоставленные документы не соответствуют действительности.
Но такие возможности есть у банков и сейчас.
Они есть в силу свободы договора. При этом если банк объявляет «даю кредит под три процента годовых», это считается публичной офертой. Он не пишет «даю кредит под три процента годовых тем людям, которые мне понравились, и тем, у кого доход выше ста тысяч на члена семьи, кто представит соответствующий залог и три рекомендации уважаемых людей». Все равно что на бирже – я прихожу и говорю, что продаю акции ВТБ по 12 копеек. Любой участник биржи приходит и покупает акции – я не могу ему отказать. Так же и любой заемщик приходит в банк и говорит: «Вы обещали – выдавайте».
В связи с предвыборным годом – как планируете отбиваться от популистов?
Так мы для того и приняли бюджет на три года, чтобы избежать популистских дебатов перед серьёзным циклом.
Они неизбежно будут.
Они уже сейчас есть. Достаточно много популистских законопроектов - и не только в плане траты бюджетных средств. Приходится нелегко. Но на то мы и Министерство финансов: стоим на страже стабильности и прогресса.
