В 2004-2005 гг. в стране активизировались обсуждения, связанные с выбором направления и стратегии промышленного развития. В последнее время, тема роста экономики и возможных структурных преобразований была оттеснена с первых страниц политическими событиями в сопредельных государствах, и даже в послании Президента 25 апреля 2005 г. вопросам хозяйственного развития места не нашлось.
Но проблема, связанная с поисками источников ускоренного экономического роста в связи с завершением цикла политики финансовой стабилизации, остается. Российский истеблишмент «увидел» Стабилизационный фонд, и готов обосновывать его использование, называя эти обоснования «политикой» или «стратегией».
Сегодня в обсуждении промышленной политики и стратегии промышленного развития участвуют и представители законодательной власти, лоббирующие те или иные регионы или отрасли, и бизнес-организации, например РСПП, ТПП, «Деловая Россия» или «ОПОРа». В эти обсуждения вовлечены представители администрации президента, а в последнее время промышленной политикой начали заниматься и органы исполнительной власти (Министерство промышленности и энергетики), а также аппарата премьер-министра, инициирующего разработку разного рода проектов частно-государственного партнерства, выработки приоритетов и т.п.
Основным замыслом разработки промышленной стратегии служит идея осуществления масштабных проектов с участием и государственного, и частного капитала двух типов: во-первых, инфраструктурного, а во-вторых, прорывного (инновационного, высокотехнологического характера). При этом государство берет на себя функции определения государственных приоритетов развития, фактически ориентируя бизнес, а последний участвует в работе по этим приоритетам своими капиталами. Кроме того, государство обеспечивает информационную, страновую (через представительства России в иных странах) поддержку, создает рыночную инфраструктуру и благоприятный климат, предоставляет государственные гарантии, развивает лизинг, а самое главное – обеспечивает спрос.
В числе приоритетов сегодня называют развитие транспортной инфраструктуры, военный хай-тек, судостроение и т.п. Кроме того, ставится задача импортозамещения прежде всего в тех отраслях, где оно будет связано с импортом промышленного оборудования нового поколения (лесная, деревообрабатывающая промышленность, металлообработка и т.п.), а также для обеспечения работы естественных монополий отечественными продуктами (трубы, компрессоры, буровое оборудование и т.п.).
Политика государственной власти в тех сферах, которые приносят основные экспортные доходы, как стало понятно по ситуации последнего времени, заключается в следующем.
Во-первых, поставить ключевые экспортно-ориентированные предприятия под государственный контроль.
Во-вторых, способствовать формированию масштабных вертикально-интегрированных структур, черпающих прибыль из продажи продукции малой степени передела. Они также так или иначе ориентируются на государственные интересы и способны успешно выходить на западный рынок и как продавцы продукции, и как точки привлечения системных инвестиций.
Подобные замыслы в настоящее время находятся в стадии активной разработки. И несмотря на то, что за термином «промышленная политика» тянется недобрая память лоббирования в 1992-1995 гг. «красными директорами» своих отраслевых интересов и пустопорожней раздачи им бюджетных средств, сама идея частно-государственных промышленных проектов очень скоро прочно получит права гражданства. Слишком много сил заинтересованы в ее реализации.
Несмотря на конъюнктурность такого рода обсуждений, проблема существует. Только состоит она не в выборе тех или иных схем частно-государственного партнерства или приоритетов, а в том, чтобы понять, как Россия может на современном уровне стать одним из мировых игроков – в том числе, и в сфере хозяйственной конкуренции. Или: как Россия может стать подлинно современной страной – и с точки зрения хозяйства, и с точки зрения власти.
Таким образом, мы должны сменить угол зрения и размышлять о том, что власть может сделать в отношении устройства хозяйства страны и как Россия может снова начать участвовать в современных глобализованных процессах.
Сегодня сама постановка вопроса о промышленной политике или стратегии является более чем сомнительной – как с точки зрения современных форм организации хозяйства, так и с точки зрения ситуации в России и мире.
Мир реально ушел от промышленности. Мир уже пережил индустриальная эпоху, пережил и постиндустриальную, сейчас формируется новый уклад хозяйства, который носит условное название информационного. В рамках индустриального развития невероятно активен Китай, а в рамках формирования информационно-технологической эпохи реализуются две стратегии.
Первая – американская и западноевропейская, которую можно охарактеризовать как маркетинговую. Маркетинговые структуры идут впереди производств: не можешь продать – не строй, не изобретай и не производи. Поэтому стратегия состоит в том, что нужно захватывать и монополизировать рынки, организовывать сбыт, и только под это строить производство.
Важнейшим инструментом маркетинговой стратегии служат стандарты, которые сегодня охватывают все сферы жизни и деятельности людей (см. статью «Технологии власти»). Это и стандарты продукции (что еще как-то существует в России), но это и технологические стандарты, и стандарты употребления, и стандарты жизни в виде сменяющих друг друга циклов мод (а об этом в России вообще не имеют понятия). Стандарты очень жесткие, учитывающие сотни различных процессов – должна учитываться и транспортировка, и совместимость, и квалификация людей, и экологические требования, и надежность и т.п. Именно господство стандартов позволяет говорить об информационной эпохе, поскольку информация существует и играет ведущую роль только в условиях всеобщей стандартизованности.
В рамках этой стратегии действуют сегодня и американские, и европейские компании и особенно активно – компании стран ЮВА.
Крупные японские компании отрабатывают новый ход. Их стратегия состоит в создании так называемых суперпроизводств. Замысел заключается в построении таких конструкторско-технологических и производственных структур, которые бы за счет высоких технологий могли бы производить любой товар в любом количестве – в том числе и очень маленьком – без перенастройки систем управления и технологии. Не желая ввязываться в войну брендов, они делают такую конструкцию, которая, получив заказ на качество и иные характеристики товара, может сделать все, что угодно. Пока идут конструкторские и технологические разработки, под новый заказ компонуется производство, которое затем будет так же быстро разбираться. В этой стратегии производство должно успевать за товаром, за его заказом.
Обсуждая российскую промышленную политику – какой стратегии власть намеревается следовать?
Если первой, то надо вырабатывать не промышленную, а маркетинговую политику. Заботится не о добыче и транспортировке нефти – об этом и так есть кому позаботиться, строить трубопроводы не есть задача власти – а о ее продаже, об обеспечении устойчивого сбыта по как можно более дорогой цене и т.п. Необходимо понять, какие рынки существуют у всего того, что мы в России делаем не руками, и вести по отношению к ним целенаправленную экспансионистскую политику. Это относится и к нефти и газу, и к лесу, и даже к территориям – необходимо только разработать нормальные условия их предоставления под освоение. И это будет гораздо современнее и честнее, чем заниматься промышленной политикой.
Если мы берем на вооружение вторую стратегию… Нет, такое России еще в меньшей степени грозит.
Обсуждать сегодня промышленную политику или промышленную стратегию – это означает поддерживать стереотипы индустриального роста. Но вторым Китаем сегодня России не стать и вторую индустриализацию не произвести.
И даже если мы будем говорить, что речь идет не о «жесткой», а о «мягкой» промышленной политике, которая не сводится ни к дирижизму, ни к восстановлению производств; даже если мы будем говорить о том, что современная промышленность не сводится к производству, а включает в себя и систему управления, и рекламу, и финансы и инвестиции, - то все равно в реальности это приведет лишь к восстановлению заводов, имеющих гарантированный государством сбыт. В начале XXI века - это безумная затея, закрепляющая отсталость России навсегда.
При этом консервируется не только индустриальная (в лучшем случае – постиндустриальная) структура «реального сектора», но и система государственного управления, которая никак не может отойти от отраслевого принципа, адекватного советской структуре планового управления. Власть неизбежно начинает концентрировать свое внимание на выработке промышленных приоритетов или частно-государственных больших проектах, что, собственно, не должно являться предметами заботы власти или предметами политики.
Даже если такие проекты планируются, то смысл их должен заключаться не в промышленном росте или в росте финансовых поступлений, а в реализации собственно властных функций. Это – прирастание осмысленности жизни населения, и, соответственно, формирование народа; мобилизация народа на освоение (не обязательно территорий); создание системы «социальных лифтов»; рост доверия и формирование механизма накопления в стране. В этих и подобных рамках уже могут разрабатываться и промышленные проекты.
Выше уже отмечалось, что в сегодняшней России создаются «гиганты государственного капитализма». Эту тенденцию можно четко проследить на примере Газпрома (сделка с «Роснефтью»), ЮКОСа и продажи «Юганскнефтегаза»и пр. Это будут масштабные и сверхкрупные вертикально-интегрированные компании, которые базируются на выпуске продукции первого уровня переработки – на нефти, лесе, металлах, газе, электроэнергии. Это не будут моноотраслевые компании – они постепенно так или иначе включат в себя те производства (в том числе и высокотехнологические), которые нужны им для обеспечения собственной деятельности. Нефтяные компании возьмут под контроль трубников, Газпром – производства турбин и спутников связи, электроэнергетики – промышленную электронику, металлурги - сборочные производства т.п. Последние пойдут на это, поскольку в рамках таких корпораций им будет обеспечен сбыт.
Этот процесс идет в основном по двум причинам. Во-первых, такого рода гигантские холдинги соответствуют принципам планового управления, которое привычно для российских управленцев – и их легко контролировать, и они сами внутри себя воспроизводят в меньшем масштабе систему производственно-финансового контроля и управления. Никаких иных конструкций российские управленцы строить не умеют. Во-вторых, именно такие сверхкрупные структуры могут быть конкурентоспособными в мире, а тем самым, и инвестиционно-привлекательными. Они смогут успешно включиться в мировой рынок, получить системных инвесторов.
Государственный контроль за этими «чоболями» нужен в первую очередь для того, чтобы обеспечить правильное использование средств от экспорта.
Вопрос государственной политики стоит теперь так: что означает это «правильное использование»? Должен ли это быть возврат средств в Россию, где власти начнут разворачивать инфраструктурные проекты? Или необходима какого-то рода экспансия (как это делает сейчас РАО «ЕЭС»)? Или нужно все средства пустить на развитие высокотехнологичных производств военного назначения?
Сегодня власть рассматривает в качестве основных именно эти три направления, и обсуждение идет только по вопросу варианта выбора приоритетных проектов. Однако на любом из этих путей Россию ждет не возрождение, а неизбежные и очень серьезные проблемы.
Предположим, что власти инициируют создание ряда частно-государственных проектов инфраструктурного (или высокотехнологического) характера, одновременно поддерживая создание конкурентоспособных сырьевых компаний-гигантов. (Вот как сейчас, наконец, принято решение о строительстве Восточного трубопровода.) С какими последствиями в результате столкнется Россия?
Во-первых, серьезно просядет потребительский рынок. Инфраструктурные проекты потребуют серьезных вливаний, поэтому общий уровень жизни расти не будет, а это значит, что с потребительского рынка будут вытеснены европейские и российские товары в пользу китайских, турецких и малайских. Единственным сектором отечественного производства потребительских товаров, который сохранится, будет производство массовых товаров для малоимущего населения: пенсионеров, бюджетников и т.п. Европейские компании вынуждены будут сократить свое присутствие, и на оставшееся место хлынут дешевая кустарная азиатская продукция.
Во-вторых, надежда на то, что Россия получит инвестиции в общую инфраструктуру (коммунальные системы, транспорт и пр.) для нужд технического перевооружения не оправдается. Сколь бы инвестиционно-привлекательными не делали власти эти системы, реальная стратегия инвесторов будет состоять в другом: дождаться, пока все окончательно выйдет из строя, и прийти в эти сферы. Но не с инвестициями, – а просто получить их в собственность и затем обеспечивать заказами своих производителей. Единственное, что может спасти разваливающиеся системы общего пользования – это какие-нибудь принудительные инвестиции со стороны компаний-гигантов, однако это будет противоречить курсу на превращение их в инвестиционно-привлекательные.
В-третьих, развитие высокотехнологичных отраслей неизбежно натолкнется на проблему стандартов и технологии.
В самом деле: любые российские изобретения если и попадают в производство, то кончаются неким изделием. Мир уже живет по-другому. Там конечной точкой является не изделие, не продукт, а – технология, новый стандарт, новый способ употребления, в конечном счете - новый стиль жизни.
Пусть даже российские производители смогут продать некие новые изделия с заложенными в них новыми принципами. Однако через один цикл эти изделия – уже оформленные как новые стандарты - попадут к нам в виде западных аналогов.
Это происходит из-за господства во всем мире, но только не в России, маркетинговой стратегии, которая на первое место ставит не производство, а сбыт. В России же существует устаревший, еще индустриальный уклад, для которого все эти вопросы – лишь добавка к основному: к производству. Вопросы обеспечения продаж не входят ни в сферу внимания ни производителей, ни властей, ни в состав системы управления.
Если и ставить задачу в области хай-тека, то необходимо сначала изменять весь уклад хозяйствования (а это – подлинная задача власти), а не начинать с производства высокотехнологичных изделий.
В России же закон о техническом регулировании, лишь подтягивающий российскую промышленность к технологическому укладу, будут вводить в действие только через пять лет – как раз, когда в мире уже придумают новые поколения стандартов и регламентов.
И в-четвертых – и это самая главная проблема - если власть России делает ставку на формирование сырьевых конкурентоспособных сверхкомпаний, то тем самым она строит конструкции, для России в конечном счете бесполезные. И дело даже не в том, что они будут опираться на сырье и будут консервировать сырьевую направленность хозяйства в России. А в том, что чем больше денег государство будет вкладывать в эти компании, чем успешнее они будут становиться инвестиционно-привлекательными, тем быстрее они перейдут под контроль транснациональных корпораций.
Иностранный капитал будет входить в эти компании все быстрее (этот процесс уже начался). Как только они станут рыночно приемлемыми, их раскупят – нефтянку, энергетику, уголь, железные дороги. Они фактически «выйдут за границы» России, и российская власть не сможет их контролировать. (Первый пример такого рода – завод «Силовые Машины», получавший в течение пяти лет серьезную государственную поддержку по обеспечению экспортных контрактов, едва не был продан концерну «Сименс».)
Это имеет столь драматические последствия потому, что власть в России строится как «монологическая», в ней не созданы самостоятельные инстанции власти (см. статью «Анахронизмы власти в России»), и что самое важное для данного случая – власть богатства. В ведущих мировых державах отношения между двумя инстанциями власти – государством и богатством – давно выстроены и в принципе все равно, кто владеет системообразующими предприятиями (даже и вопрос такой лишен смысла). В России же при любой возможности богатство меняет «прописку», ввиду того, что не созданы механизмы накопления и приумножения богатства. Сама власть в России с ее стратегией «выстраивания вертикали» провоцирует воспроизводство колониальной модели хозяйствования на нашей территории.
Далее, скупка успешных компаний наложится на смену поколения менеджмента в этих компаниях (и государственного менеджмента). На западные капиталы произойдет техническое и управленческое переоснащение, старые схемы участия и патронажа сменятся, и государство уже не сможет опираться на эти сырьевые «чоболи».
Скорее всего, это произойдет около 2015 года – и на что тогда Россия сможет опираться?
Добавим к этому обстоятельство, вызванное неразберихой с нефтью (основным предметом экспорта) и с надежностью ее поставок. Казалось бы, Россия как крупный и устойчивый поставщик находится здесь в выигрышной ситуации. Однако вполне возможно повторение и сценария 1973 года: мир отказывается от нефти в долгосрочной перспективе, переориентирует инвестиции в разработку альтернативы, через те же десять лет Европа, Япония и США получат промышленность совсем иного типа, ориентирующиеся, например, на водород – и что Россия будет делать со своей нефтью?
Получается, что задача российской власти (и реальной бизнес-элиты) – серьезное продумывание направления трансформации российского хозяйства - но не в смысле «какие отрасли развивать», а в смысле ответа на вопрос, как трансформировать власть и организацию хозяйства, чтобы нужные отрасли развивались сами. В этом и состоит задача выработки реальной хозяйственной политики. Пока же власти хватаются за хорошо известные образчики.
Предположим все-таки, что ставка делается на создание «чоболей» (реально это сейчас единственно возможный вариант). Тогда первый вопрос – как, в рамках какой конструкции использовать экспортные поступления с учетом того, что эти поступления будут продолжаться максимум 10-15 лет. И второй вопрос – что делать дальше, когда они прекратятся. Соответственно, отвечать на первый вопрос необходимо с учетом второго.
При этом Россия поставлена в жесткие условия, на которые с неизбежностью приходится ориентироваться. Именно, хозяйство в России не просто связано с сырьем и обладает устаревшей структурой, - оно отстало от всего мира и по укладу. Оно не работает в рамках маркетинговой стратегии, оно не придает никакого значения технологиям, логистике и стандартам. В то время как на Западе развиваются организационно-емкие бизнесы, в России власти (да и вся верхушка бизнеса) мыслят индустриальными стандартами.
Преодолеть этот цивилизационный разрыв уже невозможно.
Такова реальность, и с ней необходимо считаться. Именно для этого – признать этот разрыв и начать работать с ним – и нужна властная воля сегодня.
И тогда остается только одно – перестать цепляться за устаревшие производства индустриальной эпохи: автомобильное, гражданское авиастроение, станкостроение, сельскохозяйственные машины, гражданская электроника и т.п.
Вместо этого необходимо ставить в России самые современные сборочные заводы и цеха последнего передела продукции, выпускающие потребительские товары для российского рынка.
При этом Россия должна будет договориться с Европой и США о том, чтобы эти заводы и технологии поставлялись нам по льготной стоимости и на льготных условиях, а возможно – и о том, чтобы на льготных условиях могла продаваться в России их продукция. Аналогичные производства и системы управления должны ставиться и в сфере жизнеобеспечения российских жителей.
В чем состоит предмет договоренностей?
В условиях, когда мир разделился на глобализованное (первое) человечество и человечество, которое уже ни при каких условиях не сможет жить по стандартам первого (второе человечество), именно последнее является источником терроризма, демографических проблем и иных масштабных вызовов современности. При этом это «второе человечество» во многом является источником сырья.
У России есть в этой ситуации важный козырь: она еще принадлежит первому человечеству и хочет в нем остаться, обладая при этом большими сырьевыми ресурсами и крупным потребительским рынком. Западный мир необходимо заставить понять, что сохранение России в первом человечестве – то есть в современных структурах потребления - является гарантией сложившейся геостратегической стабильности.
В обмен на устойчивые поставки сырья и продукции первого передела, а также в перспективе – на сами эти крупные холдинги, Запад сможет и должен будет обеспечить в России подъем уровня жизни до восточноевропейской отметки, удерживая цены на современные предприятия на приемлемом для России уровне. Тем самым, заполняя разрыв между ценами на сырье и на высокотехнологичные товары - фактически разрыв между сырьевым и современными укладами хозяйствования.
Российская власть, осуществляя эти договоренности, должна дать понять Западу, что дело не в рыночности или нерыночности принципов хозяйствования в России и даже не в «степени демократичности» существующего в ней порядка; главное – это принадлежность России первому человечеству. В противном случае она может превратиться в множество неизбежно дичающих мини-стран.
Кроме того, такая конструкция будет способствовать вытеснению с российского рынка дешевых китайских товаров и расширению сферы экономического влияния Европы и США.
Главным критерием при достижении этой серии договоренностей должен стать критерий уровня жизни в России, поскольку именно в соответствии с ним будут происходить миграционные и политические процессы, идти взаимодействие с другими странами и т.п.
Фактически со стороны России такая конструкция воссоздает советский цикл использования нефтедолларов в ВПК – но только теперь это проходит во взаимодействии с западными странами, поставляется не продукция, а высокотехнологичные производства, и используется это не для развития военной промышленности, а для подтягивания уровня жизни в России до приемлемого уровня.
Со стороны же Европы это должен быть тот же тип стратегии, который применяется в Германии по отношению к Восточным землям: для их населения создаются более дешевые и более легкие условия жизни с целью поддержания политической стабильности.
Через 10-15 лет, когда рыночно-привлекательные сырьевые компании России будут проданы и не смогут быть объектом торга с западными странами, с чем тогда останется Россия? Если единственное, что сохранится у нее, это купленные 10 лет назад сборочные цеха, то это тот самый вариант, с которым мы имеем дело сегодня: устаревшая промышленность, но уже в отсутствии ресурсов, на которые можно ее обновить.
И здесь опять возникает вопрос формирования целенаправленной и активной политики власти.
Возможны следующие варианты действий за десятилетний период.
Первый. На новой высокотехнологической базе и на базе «чоболей» инициировать развитие конкурентоспособного российского бизнеса, который затем и осуществит втягивание капиталов в Россию.
Второй. Включение миграционных механизмов: с повышением уровня жизни и уровня хозяйствования в Россию начинают втягиваться миграционные потоки, как высококвалифицированные, так и массовые. Станет формироваться новый российский народ.
Третье. За десять лет происходит выделение и развитие конкурентоспособных отраслей, которые сейчас не могут развиться из-за общей отсталости хозяйственного уклада и отсутствия концентрации капитала.
И четвертое – обязательное условие для выполнения любых иных вариантов развития. Использование купленных передовых предприятий для подъема всех иных отраслей. Новые предприятия, люди, работающие на них, применяемые системы управления и технологии должны стать образчиками и зародышами для других хозяйственных единиц. Для этого должны быть предприняты специальные меры: ротация людей, работающих на этих предприятиях, обучение новейшим технологиям, включение этих предприятий в профессиональное образование и т.п.
Перечисленные задачи таковы, что требуют властного сознательного усилия. Вряд ли сегодняшняя власть будет на это способна.
Обеспечить договоренности с европейскими странами об обмене сырьевых гигантов на предприятия следующего поколения с тем, чтобы Россия не могла выпасть из структуры первого человечества, а дальше – обеспечить на этой основе подъем и уровня жизни страны, и общего уровня хозяйствования – задача сверхтрудная.
И трудна она для сегодняшней власти потому, что она вместе со всем российским народом предполагает, что в России все должно быть – и автопром, и лучшее в мире образование, и нефть, и военная электроника, и так далее.
Но власть должна строить стратегии и политики не исходя из общего сложившегося мнения, а из видения будущего, действуя, может быть, и вопреки населению.
Промышленная политика сейчас вполне может строиться, но в рамках, во-первых, общего повышения доверия в стране и работы по выстраиванию перспективы для народа и формирования элит. А во-вторых, в рамках некоторой долговременной и осмысленной конструкции – например такой, как описана выше. Если строительство сырьевых вертикально-интегрированных «чоболей» будет осуществляться с помощью частно-государственных проектов – это будет замечательно, однако в это время нужно продумывать и подготавливать и «рамочные» шаги, и те следующие шаги, которые неизбежно надо будет сделать, когда эти гиганты будут проданы.
Задача власти в этих условиях – договориться о международном балансе условий, который бы позволил России удержаться в «первом человечестве», заранее четко понимая, что мы не можем сами восстановить у себя современных организационно-технологический промышленный уклад.
