Последние месяцы были наполнены важными событиями в отечественном кинематографе: был создан фонд социальной и экономической поддержки кинематографии, на экраны вышел фильм «Утомленные солнцем 2», готовится очередной съезд Союза кинематографистов. Корреспонденту газеты «Российские вести» Валерии Тарасовой удалось побеседовать обо всем этом с Никитой Сергеевичем Михалковым.
— Никита Сергеевич, какая организация, по Вашему мнению, должна заниматься кино сейчас, и как это должно быть организовано?
— Сейчас выбрано восемь так называемых мейджеров, которые и должны собственно стать лидерами кинопроизводства в России. А Министерство культуры должно заниматься документальным, артхаусным, студенческим и дебютным кино, а так же анимацией. Всем остальным должны заниматься эти самые мейджеры. И каждый из них должен отвечать за свою работу.
— Сможет ли российское кино, оторвавшись от государственного влияния, встать на полноценные коммерческие рельсы, как, например, американское?
— Для того чтобы наше кино вышло на этот уровень, в него нужно вложить не менее миллиарда долларов. Это же государствообразующая индустрия, такая же, как авиация или машиностроение. А если это индустрия, то она должна иметь, так сказать, толчковую ногу и соответствующие средства, которые у нас тратятся иногда бог знает как и до экрана не доходят. Эти деньги расходуются каким-то образом, и в результате — ни денег, ни кино. А надеяться на восьмерку мейджеров в смысле мгновенного подъема нашего кинематографа до уровня советского — надежда, я считаю, довольно зыбкая.
— Почему не удалось собрать необходимый кворум на московском собрании Союза кинематографистов?
— Одна из причин, на мой взгляд, — несовершенство устава. Трудно собрать в одном помещении и в одно и то же время почти две тысячи творческих работников. Одного только отделения, заметьте, мы же не со всей страны собирали как тогда на съезд в Гостином Дворе. Сейчас пришла тысяча человек, и было передано триста пятьдесят доверенностей. В итоге нам не хватило пятисот для кворума. Я думаю, что люди просто не осознают необходимость таких простых вещей, как, например, избрание делегатов для принятия устава. И, похоже, отучились элементарно уважать дисциплину. Союз так долго существовал в некоем вольном полете, что списки тех, кто не платил взносы по десять лет, исчисляются страницами. Это же вопиющее нарушение устава. Так же нельзя! Это же просто жуть! И если смотреть на этот вопрос с точки зрения нормального человека, то непонятно, как люди могут уважать себя и друг друга, если они не уважают самых элементарных законов организации, в которой они состоят. По уставу они «расписываются» в том, что просто не хотят быть в Союзе. Они не платят членских взносов годами. Все это дает повод думать о том, что они хотят, как говорится, жить своей жизнью и не иметь никакого отношения к Союзу, не требовать от Союза больниц, санаторного лечения и вообще помощи.
— Может ли организация, которую пытаются создать с Манским во главе, серьезно повлиять на развитие современного кинематографа? И как Вы вообще оцениваете эту ситуацию?
— Никак не оцениваю. Тридцать лет назад уход группы творческих работников из Союза выглядел бы как политический демарш. Что началось бы! Демичев, идеологический отдел ЦК, политбюро, проработка в газетах... А сейчас что? Вольные художники раньше собирались в одном месте, а сейчас решили в другом создать свою собственную организацию. Пусть создают. Другой разговор, на какой основе они «сколачиваются», на каких принципах объединяются. Ведь не любовью они объединены, а нелюбовью. А это бесперспективное единение. Как известно, люди могут не любить одно и то же и победить все, что они не любят. Потом, правда, выясняется, что любят они совсем разные вещи: «один любит арбуз, другой свиной хрящик», как писал Островский. Любопытно, как оценивают, сидя на кухне, Сокуров и Герман фильмы Рязанова последних лет или что думает Андрей Смирнов про актерское дарование Стаса Садальского. У меня ощущение, что они просто не понимают простой вещи: их энергия происходит от нелюбви, и, следовательно, она не созидательна. Получится у них — хорошо, флаг в руки. Другой разговор, что они, к их большому сожалению, не смогут претендовать ни на что из того, что имеет Союз: ни на Дом кино, ни на Болшево, ни на «Пицунду», которую, Бог даст, вернем, ни на больницы и пр. Они, как я уже сказал, будут жить своей «внесоюзной» жизнью.
— Каковы цели Союза кинематографистов сейчас? Куда он идет и что планируется сделать?
— На сегодняшний день Союз скорее «собес», чем творческое объединение. Он оказывает помощь старикам, ищет возможность помочь неимущим членам Союза, которых очень много. Надеюсь, что с приходом молодых, а их сейчас приняли около двухсот с лишним человек, Союз вновь обретет энергию творчески созидательную, креативную, не забывая, конечно, о своей гуманитарной и социальной роли. Сейчас мне удалось «выбить» 12 млн рублей. Значит, два года мы будем спокойны за Дом ветеранов. Там будет и вода, и газ, и свет и т.д.
— Вы уже много лет возглавляете Союз кинематографистов. Не чувствуете усталости и желания освободиться от этой ноши?
— Я ведь не ухожу оттуда не потому, что мне власть нужна. Мне она абсолютно «по барабану». В Союзе нашем и власти-то никакой быть не может. Что это за власть? В чем она выражается? Я просто не могу бросить наших стариков, пока не будет создан гарантированный механизм обеспечения ветеранов. Я должен быть уверен, что они обуты, одеты, накормлены и живут в тепле.
— На днях начался показ «Утомленных солнцем 2» по всей России. В Вашем фильме затронуты многие «вечные» темы, которые волнуют людей в любом возрасте. Одна из них — столкновение веры и смерти. Насколько обоснованно это противопоставление?
— В России говорят, кто верит в случайность, тот не верит в Бога. Это очень важный постулат, на мой взгляд. Я бы не хотел сейчас в это углубляться и заниматься расшифровкой. Мне бы хотелось только, чтобы зрители, посмотрев картину и выйдя на улицу, просто вдохнули свежего воздуха и сказали: какое счастье, что это можно сделать, чтобы после просмотра фильма все проблемы, окружающие их, показались бы пустяковыми.
— В первой части фильма «Предстояние» просматриваются три линии — Нади, Мити и Котова. По логике, они должны пересечься. Произойдет ли это? В чем ваша задумка?
— В том, что это произойдет во второй части.
— Когда смотришь фильм, создается впечатление, что человеческая жизнь существует только в те моменты, когда не звучат выстрелы. Как только они начинаются, то царит одна смерть. Вы специально сделали акцент именно на этой символике?
— Дело в том, что для нас война окрашена одним цветом — крови и ужаса, так сказать, без детализации. А для человека в окопе война — это совершенно другое. Конечно, страшно, холодно и спать хочется. Но есть вещи, которые приходится делать сейчас и несмотря ни на что: высушить ботинки ... а вон на убитом валенки хорошие и вроде моего размера — надо бы снять, а там автомат немецкий — мой-то барахлит... На войне огромное количество «своего» быта, к которому человек привыкает, который становится его повседневной жизнью.
— В картине по сути нет привычной военной героики и романтики. Здесь нет «места плакатному подвигу», как во многих других фильмах о войне. Это сознательная позиция?
— Да. Это быт и ужас войны, когда доходишь до дна, и если ты человек, то отталкиваешься от этого дна и взлетаешь наверх. Но об этом во второй части.
— Вас часто критикуют за «нарушение» общепринятых канонов и одновременно обвиняют в консерватизме и «монархизме». Что Вы думаете по этому поводу?
— Ничего. Я вообще не думаю об этом и не собираюсь обсуждать эти темы. Говорить об этом, значит вступить в диалог с людьми, которые заранее готовы на тебя набросится только потому, что ты для них давно являешься раздражителем.
— Известно, что сейчас Вы начинаете работу над новым проектом. Могли бы Вы рассказать, что это за проект и где он, так сказать, живет?
— Живет он в Нижегородской области, а точнее, собирается там поселиться. Будем надеяться, что так и будет. Есть несколько идей: или по Бунину, или по Грибоедову. Сейчас главная задача закончить вторую часть «Утомленных» — «Цитадель» и пятнадцать серий для телеэкрана.
