Фестиваль «2in1», помимо очевидных своих достоинств, хорош тем, что на него иногда привозят фильмы, которых больше вообще нигде не посмотришь. Например, малайзийского «Sell Out!», завезенного в 2009 году, я потом не нашел ни в торрентах, ни в Куала-Лумпуре. Малайцы, заметил, отечественное кино вообще-то не очень продвигают – приваливают голливудскими DVD, словно извиняясь за свою кинематографию, – а фильм Ю Жун Ханя провалился еще на премьере, поэтому ничего удивительного. В мск его тоже не оценили: это была лучшая картина из конкурсной подборки, а наград ей не дали никаких.
В этом году Алексей Медведев пообещал не меньше чем ЛСД-трип – сказал, что будут «фильмы, которые сохраняют способность удивлять», «разрушают привычные культурные коды и создают новые», «меняют наше восприятие, наш взгляд на мир», «приглашают нас в пространства, куда мы вряд ли забрели бы по доброй воле». Пришлось брести, потому что ЛСД в этом паскудном городишке, не имеющем порта, тоже не достать. Тут в ходу наркота, которая только сужает сознание (белый или винтовой приход – когда оргазмируешь, хоть ты по уши в говне непонятно где), и кинопродукция с тем же эффектом.
Конкурсных фильмов, отвечавших всем перечисленным параметрам, было немного. Строго говоря, всего один – «Голова – руки – сердце» чешского режиссера Давида Яржаба.
В 1910-е годы, накануне Первой мировой, оккультисты додумались, что во время войны массовая гибель людей высвобождает особую энергию, которая распыляется без всякой пользы. Ее научились аккумулировать с помощью полковника фон Гауквица. Полковник умирает во время очередного сеанса, а после смерти его расчленяют, и части тела, вынесенные в название фильма растаскиваются оккультными сектами по разным частям света.
Сюжет кодируется десятками кодов одновременно, тавтологично и непоследовательно, в итоге создается сюрреалистическая мешанина, в которой Давид Яржаб посоветовал даже не пытаться разобраться логически. Сделать это, безусловно, можно, но режиссер на пресс-конференции сказал, что замысел фильма складывался аж с 1995 года, так что комментировать его тут в двух словах смешно.
«Сut» – фильм о битве за кинематограф в сортире – иранский режиссер Амир Надери снял в Японии (в английском слово многозначнее, поэтому оставлено без перевода). Суци (Hidetoshi Nishijima) – режиссер-синемафил, не выходящий из творческого кризиса, организовывает камерные кинопоказы черно-белой классики, на которые собирается по 20 человек, и одиночные пикеты: орет на токийцев в рупор мутно-банальные лозунги о чистом искусстве и коммерциализации кино. И так до тех пор, пока не выясняется, что его брат, спонсировавший этот фанатизм, задолжал кучу бабла мафии и был пристрелен.
Японская мафия предлагает Суци игру: долг он будет отдавать позволяя себя избивать. Действо разворачивается в сортире, где убили его брата (герой утверждает, что там ему не больно) и доводится до шизофрении: две недели в сортире собираются садисты и серией ударов превращают Суци в сочащийся кровью кусок мяса.
На этой стадии уместнее кромсание ножом, свежевание и распиливание костей. Суци же продолжают бить с нереалистичным азартом, по очереди, методично, под дых, по морде, по морде, по дых… Фильм длится 2 часа (хотя сюжет спокойно укладывается в стандартный хронометраж), над сценарием работали четыре человека (иранцы и японцы).
Суци отрабатывает свой лозунг с плаката «Cinema is not a whore – cinema is art», т.е., сам выполняет работу шлюхи, в каком-то смысле расплачиваясь телом за то, чтобы в итоге снять фильм. Главный якудза по ходу игры выдумывает дополнительные условия: за сортир приходится платить ренту сверх долга.
Герой столько прожил в своем параллельном cinema-мире, что частично там прописался, чем и объясним такой высокий болевой порог. У него есть энергетические подпитки: собственно место бойни (вышеупомянутый сортир), аутотренинг из ТОП-100 лучших фильмов всех времен по его версии (во время экзекуции он повторяет названия фильмов) и медитации на могилах японских режиссеров. Плюс фанатизм, съевший ему мозг вместе с теми участками, которые обрабатывают сигналы от ноцицепторов и болевых рецепторов: в перерывах между мордобоями герой продолжает орать в мегафон лозунги. Выглядит это смешно, но примерно тот же набор идей, почти теми же самыми словами режиссер с персидской прямолинейностью предельно серьезно высказывает в интервью.
Если оценивать фильмы с точки зрения, стоит ли кино того, чтобы получить за него по морде или под дых, фильм Надери того явно не стоит. И сколько найдется таких фильмов в истории кинематографа?
Канадец Дени Вильнев до того как начал снимать фильмы был клипмейкером. «Пожары» (Incendies) – клип наоборот, т.к. состоит из сплошных длинных планов – лонг тэйков, самтаймз эксессив лонг. Брату с сестрой нотариус зачитывает завещание матери, которое кажется предсмертным бредом. Им предписывается найти умершего отца и брата, которого у них никогда не было. Когда в этом бреде придется разбираться, вскроется длинная предыстория (= история жизни матери); информация выдается порциями, как полагается в детективе. На 80-й минуте нотариус произносит: «Смерть никогда не бывает концом истории, всегда остаются следы».
На ее фоне разыгрывается параллельный сюжет – роман воспитания: если сестра Жанна покорно едет на Ближний Восток, где сталкивается со скандальными тайнами, то брат ее Симон (Максим Годет / Maxim Gaudette, похожий на молодого Высоцкого) едва ли не до последнего истерит, как подросток в пубертате, требует обычных похорон, потом все же соглашается исполнять бредовую духовную, но со своими условиями; его приходится отговаривать, как ребенка, от попыток разрубить узел загадок (в конце концов его психозы угрожают прервать историю, что непростительно), этот сюжет – история его взросления.
Бразильский фильм «Тяжелая работа» (Hard Labor), по характеристике Алексея Медведева, – смесь производственной драмы с хоррором.
Рецепт японской мистики, в которой таинственность нагнетается вокруг незнамо чего, а в финале все оставляется ни хрена не понятным, внахлест с бразильской социалочкой (безработица, пытающиеся легализоваться мигранты, и проч.). Слой первый: домохозяйка старается поднять продуктовый магазин; мужа, который ее спонсировал, очень не вовремя увольняют и он мыкается по биржам и курсам для безработных. Слой второй: вокруг супермаркета бегает собака, которая чует нечистое, в конце из стены выкапывается труп гниющего там птеродактиля, обливается бензином и безбожно сжигается.
Птеродактиль как-то невнятно рифмуется, во-первых, с чучелом мутировавшего пса из сцены в зоологическом музее, куда от безделья забредает с дочерью глава семейства, и, во-вторых, с финальной сценой бесполезного тренинга для безработных, где штатный психолог-эзотерик заставляет никому не нужных менеджеров высвобождать первобытную энергетику.
В деревнях коровы не доятся потому что на них порчу навели, в городе торговля не идет потому что в стене птеродактиль гниет. На самом деле мистика в этом магазине меркнет и блекнет перед тупостью и некомпетентностью. Деньги, которых и так нет, домохозяйка тратит невообразимо глупо – например, ставит в магазин какого-то дебильного поющего санта-клауса, вместо того чтобы организовать круглосуточную работу. Самого птеродактиля надо было не сжигать, а сообщить о находке в газеты и выставить в витрине, а потом продать тому же зоомузею в комплект к собаке.
«Терри» Азазеля Джейкобса – самый прозрачный и легкий фильм из конкурсной подборки, привет с «Санденса». Терри – подросток, которого в школе постоянно унижают, потому что он жирный и ходит в школу в пижаме. Родителей у него нет, живет с полувменяемым дядей, который в драгоценные минуты просветления пишет что-то бесполезное, предпочитая не тратить их на мальчика. О Терри начинает заботиться директор школы, у которого, как выясняется, подобралась кунсткамера лузеров. Терри чувствует неизящные педагогические уловки, с другой стороны – желание помочь. Когда стремление быть исключительным объектом заботы удается умерить, «клуб неудачников» станет первым шагом к социализации.
Представлять фильм приехала 15-летняя актриса. Она сыграла в фильме девочку, которой одноклассник на уроке труда засунул между ног палец (и потом давал его всем нюхать в туалете), с тех пор вошла в кунсткамеру и сперепою чуть было не дала заглавному герою картины.
Фильм «Америка» (América) португальца Жоао Нуно Пинто (João Nuno Pinto), как и 90% произведений на эмигрантскую тематику, – грузит. Жизнь португальского притона, в пристройке к которому притулились украинские эмигранты. Все стараются устроить свою жизнь как получше, но жить приходится как получается; это содержание и мораль фильма.
Русскую эмигрантку в исполнении Чулпан Хаматовой, вокруг которой по замыслу должна была заворачиваться вся драматургия, совершенно затмевает похотливая и эмансипированная бандерша-испанка (María Barranco). Ее амплуа интереснее, она подстегивает ленивых или опасливых мошенников. Ей все равно чем зарабатывать: обворовывать старушек или подделывать паспорта для всякой шушеры (в конце она решает освоить кардинг по интернету, о котором представления у нее самые смутные) – главное чтоб нечестно; такое неутомимо-комическое зло.
Бычара (Bullhead) – полнометражный дебют бельгийца Михаэла Р. Роскама. Сценарий подсказан реальными газетными скандалами 12-летней давности об убийстве ветеринарного инспектора, наехавшего на фермеров, которые пичкали скотину запрещенными гормонами роста. На публицистично-зоотехническом фоне из мяса, ферм и гормонной мафии разворачивается история главного героя, которому в детстве полусумасшедший сын мафиози размозжил в кашу яйца булыжником за то, что он подглядывал, как тот дрочит в компании на укромной лужайке (эпизод, если он не автобиографический, мог прийти из «Оно» Стивена Кинга). Кино снималось с замахом на блокбастер (и номинировалось от Бельгии на «Оскар»); планировалось даже увеличить хронометраж до 3 часов, чтобы получилось «Однажды в Бельгии», и следы этого замаха видны.
«Когда-то река была человеком» (Der Fluss war einst ein Mensch) – первый полнометражный фильм Яна Цабайля (Jan Zabeil, 1981 г.р.). Цабайль не приехал – сломал ногу (Алексей Медведев по этому поводу ядовито заметил: «такой молодой, а уже такой занятый», прозвучало как «пиздодельный»). В его фильме немецкий актер отправляется путешествовать по Африке на каноэ. Проводник завозит его в дебри и помирает. Немец сначала добросовестно забирает с собой труп на каноэ, но он начинает разлагаться и приходится его выбросить в воду. Немцу, очнувшемуся в захолустной африканской деревне и получившему по морде от сына этого старика, приходится подчиняться законам местной легенды: если труп не захоронен – мертвец вернется за теми, кто его любил при жизни, и за тем, кто его не похоронил, как полагается.
Закрыл фестиваль «Play» Рубена Эстлунда – шведский фильм о поликорректности и о том, как иммигрантский ниггерский выводок обирает белых детей. Проблема поставлена шире: невмешательство взрослых в мир детских разборок. Символично, что взрослые не рискуют защитить детей (со стороны все выглядит как «детишки играются», и они в самом деле играются – см. название фильма – одни корчат из себя мафиози, другие – консьюмеричных буржуа), когда же пытаются – напарываются на агрессивный отпор малолетних ниггеров; зашуганные ниггерами дети несколько раз не могут дозвониться до родителей. Еще один символический параллельный сюжет фильма – детская колыбель, которая в поезде стоит в проходе и всем мешает; кондуктор несколько раз просит по громкой связи убрать ее, но никто не откликается. Когда ее решаются выкинуть на станции, спохватываются, что не все понимают шведский и делают объявление по-английски. В итоге колыбель благополучно доезжает до Гетеборга; ее владельцем оказывается глава ниггерского выводка.
Ситуация «нарожали, приодели, накупили мобилок и бросили» сводится всеми концами к прозрачной мысли о том, что негры наглеют, пользуясь политкорректным иммунитетом, и надо что-то с этим делать. Отец ребенка появляется только в самом конце, пытаясь разрулись ситуацию post factum. Как только обижают ниггера, случайные прохожие, весь фильм державшиеся стаффажно, тут же ввязываются и начинают качать права: беременная баба кидается звонить в полицию, потому что нельзя устраивать самосуд над «детьми мигрантов, которые не могут себе позволить того, что имеют ваши дети». Логика, между прочим, перекликается с логикой самих ниггеров, отбирающих мобильники: у нас многодетная семья, а тебе мамка еще купит.
Представлять кино приехал актер Йохан Йонасон, сыгравший эпизодическую роль отца ребенка (отец появляется на несколько минут, весь фильм до родителей было не дозвониться). Он охотно втянулся в дискуссию о мигрантах и, как заботливый психоаналитик, выслушивал жалобы на актуальность этой проблемы для России. Актер сказал, что в разных странах фильм воспринимали по разному, и будет интересно, как воспримут в Москве. Кинокритики, сидевшие в задних рядах, делились впечатлениями от финала: «Как-то мало он ему врезал, я бы на его месте...»
