То, что биографический фильм о Сергее Параджанове был показан в последний день Каннского фестиваля в рамках официальной программы, следует расценивать как дань уважения к одному из признаваемых миром киноклассиков. Еще ни разу такой чести не была удостоена ни одна короткометражная документальная лента, не участвующая в основном конкурсе. Можно высказать неприличную мысль, что столь большое внимание к Параджанову обусловлено присутствием в Каннах Никиты Михалкова в качестве почетного председателя конкурсного жюри, который, по наблюдению Юрия Гладильщикова, в Каннах свей персоной замещает отсутствие российского кино в конкурсной программе. Хотя, наверное, это неправда – “Я умер в детстве” вполне соответствует идеологической канве фестиваля.
Причем соответствует без особой натяжки – большая часть каннских призов в этом году достались либо политическому кино, либо экзотическому. Более того, “Пальмовую ветвь” получил документальный фильм Майкла Мура “911 по Фаренгейту”, претендующий на знание конечной истины о теракте 11 сентября. Документальный фильм о проведшем в тюрьме в общей сложности около пятнадцати лет режиссере, чье творчество активно использует экзотический фольклорный материал, формально подходит на роль идеального фильма для Канн-2004.
Но только формально - фильм Георгия Параджанова очень личный. Это фильм о дяде, с которым он прожил в одном доме несколько лет. Как признается сам Георгий, в одной из дядиных ходок (всего их было три) есть и его доля вины. Как он рассказывает, однажды к нему пришли из милиции и попросили отъехать на полчаса. В том месте, куда отъехали, следователь заставил парня признаться, что Сергей Параджанов дал взятку, чтобы племянник поступил в институт. Тот сознался, а дяде ничего не рассказал. Вскоре дядю посадили, навесив на него еще какие-то обвинения.
Но “Я умер в детстве” – не раскаяния племянника, а исповедь дяди. Это фильм, сценарий которого построен на тюремных письмах и сценариях Сергея Параджанова о расплате за гениальность. Однако непроявленное чувство вины Георгия вполне соразмерно “горю и печали” Сергея Параджанова, которые, как он сказал незадолго до смерти, суть “форма его биографии”. Страдания творческой личности – сквозная тема фильмов Параджанова-младшего. Таков его фильм о звезде советского кино Валентине Караваевой. В 22 года актрисе дали Сталинскую премию за роль Машеньки в одноименном фильме, а в следующем году она попала в автокатастрофу. Ее лицо было обезображено. В последние тридцать лет, почти всеми забытая, оставшись одна в маленькой однокомнатной квартире на Проспекте Мира, обтянув стены черной тканью, повесив белый бумажный экран, она снимала себя в кино сама. У Караваевой была маленькая кинокамера. Она играла Анну Каренину, Нину Заречную, Раневскую, Гедду Габлер, Кармен. Эти пленки попали к режиссеру, и был снят фильм “Я – Чайка!”, получивший международные премии и показанный на Венецианском фестивале.
По подсчетам Георгия, о Параджанове-старшем снято более 38 фильмов. “И все эти фильмы очень похожи”, – сообщает он в аннотации к картине “Я умер в детстве”. В этих фильмах он - веселый жизнелюб, сильная, увлекающаяся натура, балагур. Но это только одна сторона медали”. Фокус фильма направлен на физические и моральные страдания Параджанова, через которые должен пройти талант, чтобы иметь право называться гением. Автору удалось по максимуму выдержать суровый восточноевропейский пафос. Настолько, что нечто неуместно веселое лезло в голову. Сцена оплакивания Марички из главного параджановского фильма “Тени забытых предков” у Георгия Параджанова послужила мифологической иллюстрацией к теме смерти. Так как в этом месте речь шла о смерти Паражанова, очевидно, имелось в виду, что снявший с такой убедительностью погребальный обряд великий интуит проникает в хтонические мифы и архетипы и ведет зрителя за собой.
А мне сразу же вспомнилась история, прочитанная лет пять назад в каком-то глянцевом журнале, о том, как снималась эта сцена. Женщины-плакальщицы (съемки происходили в Карпатах) отказались плакать у пустого гроба. Потом, когда привели какого-то человека и положили, плакальщицы отказались причитать, так как человек был, по их мнению, плохой. Тогда ассистента послали в деревню, чтобы он привез какого-то всеми любимого человека. Тогда бабки начали так плакать, что не могли их еще час успокоить после того, как отсняли все дубли.
Цитируемые в фильме отрывки из лагерной переписки создают нечеловеческое ощущение: “На зоне 1600 человек, 1520 думают, что я росомаха, старая рысь, брат режиссера Сергея Параджанова”, “Я надломлен и беспомощен – 18 лет на вечную ссылку”.
Справедливости ради стоит отметить, что известны и другие письма Параджанова из тюрьмы, например, про то, как вор в законе передал Параджанову миску с черной икрой, серебряную ложку и записку: “Извини, хлеба найти не удалось”. Ходят и другие параджановские тюремные истории. Во второй раз Параджанов сидел по пресловутой 121 статье (“гомосексуализм”). Он опасался, что ему будет так же плохо житься в тюрьме, как и всем, у кого есть такая статья. Однако его спас приговор, в котором было сказано "режиссер Сергей Параджанов изнасиловал члена КПСС". К Параджанову пришли уголовники, ему были принесены заверения в глубоком почтении со следующей формулировкой: "Мы коммуняк всегда на словах имели, а ты - на деле!".
По Георгию Параджанову, перелом наступает лишь в момент раскаяния: “Дом мой разорен, картины сняты с экрана, и все это организовано мною самим”. Экзистенциальный шок наступил у режиссера, когда он увидел елку, которую выкинули в туалет, а она там зацвела среди вони и смрада. Тут-то он и стал настоящим гением.
Согласно концепции Георгия Параджанова, изложенной в аннотации к фильму, гений - это человек, опережающий свое время. Природа гениальности - это природа пророчества. А пророки неизменно страдают за то, что высказывают мысли, которые предвещают перемены. Идет ли речь об искусстве или политике, они показывают, что в мире могут быть другие законы, кроме ныне существующих. Каждое художественное произведение (если говорить об истинном художнике!) - это исповедь и пророчество. По мнению племянника, Сергей Параджанов стал великим художником именно в тюрьме. В фильме показаны “спрессованные фильмы”, которые делал Параджанов там: коллажи, картины. Достаточно странно выглядящие артефакты, если отделить их от страданий: выполненные в стиле примитивизма картины сокамерников, сделанная из материала, напоминающего солому, кукла, изображающая Лилю Брик. В общем, достаточно типичные образчики наивного искусства, явно уступающие по своей художественной ценности фильмам Параджанова, отрывки из которых чередуются с тюремными работами.
Сценарий фильма написан на основе тюремных писем Параджанова и написанного в тюрьме же сценария фильма “Исповедь”. Он начал его делать незадолго до смерти, но успел снять лишь одну сцену – похороны соседской девочки. Она полностью включена в фильм и является центром композиции – визуально очень мощным. На голове у лежащей девочки огромный плоский бант. Он двумя квадратными крыльями высовывается из-под головы покойной. Дальше ее по крутой лестнице выносят из дома (Параджанов снимал эту сцену в собственном доме, поэтому, по мнению его друзей, таким образом он предсказал свою смерть).
Фильм Георгия Параджанова создает убедительный, цельный и, может, даже скучноватый в своем трагизме образ Сергея Параджанова. Оправданием может послужить то, что по словам Георгия, “в фильме нет почти ни одного моего слова… Я считаю, что истинный автор фильма - сам Сергей Параджанов. Я не старался нарочно подражать манере Сергея. Но многие, кто посмотрел фильм, говорят, что фильм снят так, как будто режиссер - именно он”.
Как бы то ни было, этот фильм вполне удовлетворил спрос европейцев и на политику (полфильма показывают кадры параджановской тюрьмы из архивов ГУИНа), и на экзотику (фрагменты из фильмов самого режиссера), и на безграничную восточноевропейскую серьезность. Впрочем, что для европейца политика и экзотика, то для русского - смерть. В детстве.
