Этот выпуск альманаха мы полностью посвящаем творчеству Александра Дельфинова, поэта, перформера и активиста. Мы предлагаем услышать некоторые из стихотворений в авторском чтении.
Раз за разом мотылек о лампу бился,
Плохо помню, это было летом,
С мамою к кому-то в гости в Саласпилсе
Прибыли мы в восемьдесят первом.
Стол накрытый, колбаса, в те годы редкость,
Я стеснялся, я был странный малый,
Проявлял по мере сил, конечно, светскость,
А быть может, был слегка усталый.
Вечерело. Разговоры взрослых могут
В десять лет-то усыпить любого.
Вдруг тревога! Крики! Шум! И на дорогу
Выбежали все мы (нас немного:
Мама, я, её латвийские знакомцы),
А напротив в небо пышет пламя!
Дом пылал, как мне казалось, ярче солнца,
Искры ввысь неслись над головами.
Это было летом, с мамой, в Саласпилсе,
Я застыл, забыв про осторожность,
Дом горел напротив, дым клубами вился,
Вот с тех пор и жжёт меня тревожность,
Вот с тех самых пор ночами и не спится,
Чую — жар сжигает мне покровы,
Как тем вечером в латвийском Саласпилсе,
Где стоял я в отблесках багровых.
Помню красные пожарные машины,
Синие мигалки, но — без звука...
Позже, видимо, обратно все пошли мы,
Память лжёт, предательская штука.
И спешили к электричке я и мама,
Годы, как секунды, мчались быстро,
Но печёт меня ранение без шрама —
Лето то, та улица, те искры.
На берегу Лиелупе, в июле,
Где укреплен бетоном склон речной,
Искал с друзьями гильзы я и пули,
Рассеянные призрачной войной.
Сам — из Москвы, а Игорь — местный русский,
Плюс латыши — два брата-близнеца,
Прибрежною прохладою июльской
Могли мы наслаждаться без конца.
«Гляди, осколок, может, от снаряда?»
«Дурак! Какой снаряд? Кусок трубы!»
Солдаты поискового отряда
По-братски меж собой слегка грубы.
Увлечены игрою, между делом
Мы впитывали тайну этих мест,
И Юрис врал про ржавый парабеллум,
И Янис — про фашистский черный крест.
Бродили мы меж бумов-волнорезов,
Где ветви ивы плачущей висят,
Четверка восьмилетних лоботрясов,
От Майори до Дубулты, назад,
В конце семидесятых. Ну и банда!
«НАШЕЛ! ГЛЯДИТЕ, ГИЛЬЗА!» И глядят
Два глупых и невинных оккупанта,
И близнецам так нужен этот взгляд.
Тем летом Игорь расфигачил камнем
Лобешник мой — и ныне виден шрам,
Но снятся прибалтийские места мне,
Хотя — не доверяйте сладким снам.
По пьяни Игорек спалил подворье,
А позже плотно сел среди ворья,
И Юрис утонул на рижском взморье,
И Янис сгинул в Лондоне. А я,
Как в лабиринте, бесконечным летом,
Там, где пропитан кровью склон речной,
Ищу с друзьями нежные приметы,
Рассеянные призрачной страной.
Тот день придёт, когда она проснётся
В хорошем настроении с утра,
А за окошком, может, дождик льётся,
Но солнышко глядит из-за угла.
Горячий кофе, что-то там на завтрак,
И хоть по списку есть ещё дела,
Но всё спокойно может быть до завтра
Отложено. «Ура! Ура! Ура!» —
Она смеётся, подойдя к окошку,
А дождик кончился! И воздух сух,
И на балкон соседский вышла кошка,
И радуги сияет полукруг.
И в этот миг — звонок ли телефона,
Пришло ли электронное письмо, —
Допустим, кто-то, еле ей знакомый,
А может, близко — это всё равно,
Но этот кто-то говорит «Привет!» ей
И спрашивает: «Помнишь ли N. N.?
Вчера похоронили… Бедный, бедный,
Ещё не старый, в сущности, совсем,
Но это — к слову, да, хотя печально,
Так мой вопрос...» — и дальше бла-бла-бла.
Она, застыв, незряче смотрит вдаль, но
Уже не слушает. Как будто бы игла
Пронзила сердце, мозг, пронзила душу,
И вмиг явились тысячи картин,
А кто-то бу-бу-бу… Она не слушает,
Одна с воспоминанием своим.
А сколько лет тому, двенадцать, двадцать?
Когда считали спутники в ночи,
На гору лезли и могли сорваться,
Но не сорвались, но — почти, почти,
И дни горели, и большой рекою
Стремилась вечность рухнуть в водопад,
И жизнь была безумною такою,
Когда, двенадцать, двадцать лет назад?
Как будто с нею было и не с нею,
Как будто не было, как будто не…
Проходит день, и небеса темнеют,
И тень ползёт по каменной стене.
Она застыла, подойдя к окошку,
А звёзды ей осыпали виски,
И спутник в небе проточил дорожку,
И в трубке лишь короткие гудки.
Но это — к слову, это — понарошку,
Не в этой смерти, может быть, в другой...
Сосед с балкона забирает кошку,
Нога скользит, и пропасть под ногой.
Мы на рельсы клали пробки от бутылок
И чеканили игрушечные деньги.
Дай Бог памяти, когда же это было?
Вниз к реке спускались теплые ступеньки,
Электричка проносилась в десять двадцать,
Высекая наши плоские монетки.
Было весело к реке потом спускаться,
Утыкаться подбородками в коленки.
Мы сидели у воды на волнорезе,
Нам ладони жгли горячие кружочки.
Эти мальчики давно уже исчезли,
Годы жизни — чики-чпоки — сжались в точки.
Фотку старую найди, в фейсбуке вывесь.
Электричка, отвези друзей проведать!
«Горе ты мое, гляди, опять в грязи весь,
Ну-ка, руки с мылом мой, и марш обедать».
