Мы завершаем публикацию беседы о системе и перспективах российского образования, в которой известный литературовед, культуролог и преподаватель РГГУ, Андрей Зорин поделился своими соображениями с Филиппом Дзядко.
Европейское высшее образование практически не коррумпировано. У нас коррупция в образовании - обычное дело. Почему?
Причин, как всегда, много. Здесь есть и культурная традиция. В Европе и Америке существует продуманная система финансового менеджмента и контроля, прозрачность, открытость. Есть фундаментальный интерес к потребителю образовательной услуги и общественная система, в которой возможно добиться своих целей легальными способами. А вся российская система – не только в области образования – направлена на то, чтобы ты не мог ничего достигнуть некоррупционными способами. И это, конечно, очень существенный фактор, потому что на сегодняшний день в российской системе высшего образования коррупция перестала быть побочным элементом, который как-то искажает, смещает и портит картину, но стала основным системным принципом. Иначе говоря, главное, что определяет всю систему высшего образования в России – это его коррумпированность. Крайне существенно, что на определенном этапе – да и до сих пор – коррумпированность системы высшего образования помогала его сохранять. Без коррупции оно просто не могло бы выжить в условиях таких зарплат для преподавателей, такого финансирования университетов – оно бы просто развалилось. Коррупция была элементом выживания, но, как всегда бывает с коррупцией, по мере своего развития и укрепления она перестает поддерживать ту структуру, в которой она когда-то возникла. Коррупция начинает самовоспроизводиться, разрастаться, как раковая опухоль, и уже не коррупция поддерживает систему образования, которая иначе бы погибла голодной смертью, а система высшего образования поддерживает коррупцию.
Разве вопрос борьбы с коррупцией зависит только от повышения зарплат?
Искоренить коррупцию на сегодняшний день не удастся, но существует целая система мер, которые способны ее значительно уменьшить. Повышение преподавательских зарплат до достойного уровня является обязательной частью этого процесса. Без этого обойтись невозможно. Другое дело, что сама по себе эта мера ничего не даст. Ее эффективность как отдельной изолированной меры будет равна нулю – она не будет недостаточной или слабой - она будет вообще бесполезной. Без нее нельзя обойтись, но она сама по себе не решит ничего. Нужен чрезвычайно сложный комплекс мер, которые могут развернуть ситуацию в обратную сторону и помочь постепенно уменьшить коррумпированность всей системы. Одним из таких рычагов является переход к автономному университетскому финансированию и денежная деволюция на уровне всех административных подразделений внутри университета, которые должны сами распоряжаться своими деньгами. Как всегда, гиперцентрализация и внедрение бесконечных нормативов мотивируется необходимостью контроля и борьбы с коррупцией, и, как всегда, это имеет прямо противоположный эффект.
Приведу пример научной аттестации – докторская и кандидатская степень. Мы хорошо знаем, что в последние годы коррупция проникла и сюда. На мой взгляд, существует только один путь развернуть этот процесс – это отказ от вообще ненужного здесь государственного контроля. Если мы передаем право присуждать ученую степень ВУЗу, мы не только экономим немалые деньги на совершенно бессмысленной организации под названием «ВАК», но и снижаем коррумпированность среды, потому что диплом об ученой степени приобретает рыночную стоимость. Он приобретает рыночную стоимость, потому что оказывается не все равно, от какого ВУЗа ты его получил. Ты не являешься доктором наук или кандидатом наук вообще, а ты являешься доктором наук, условно говоря, МГУ, РГГУ, Высшей Школы Экономики и т.д. Соответственно, выдающее диплом учреждение должны быть заинтересовано в его качестве.
Но и сейчас смотрят, прежде всего, где ты учился…
Правильно, на рынке труда смотрят, где ты учился, если их интересует минимальная квалификация – и это положительный фактор. Но тем не менее, диплом тебе дает государство и статус кандидата или доктора наук - это государственный статус. Конечно, деволюция права распоряжаться денежными ресурсами, формировать принципы отбора, программы обучения, выдавать дипломы и присуждать степени не означает, что не должно быть государственного финансирования высшего образования. Государство обязано финансировать образовательную систему. Нигде в мире высшее образование не обходится без поддержки государства. В США есть богатые частные университеты, хотя и они отчасти пользуются государственной поддержкой в форме субсидий на научные исследования, налоговых льгот, субсидирования ставок по образовательным кредитам и т.п. Нет и не может быть системы высшего образования ни в одной стране мира, которая обходится без государственных денег. При этом государственное финансирование не подразумевает бесконечного бюрократического вмешательства во все процессы, происходящие в университете. Чем его меньше, тем меньше будет коррупции.
Конечно, существует и патологическая ситуация с нагрузкой – у нас чудовищно перегружены студенты, у нас чудовищно перегружены преподаватели, и у нас огромное количество совершенно ненужных классных часов. Аудиторную нагрузку студентов можно сократить в разы без ущерба для качества образования, а преподавателям можно будет платить по-человечески, даже не особенно выходя за пределы имеющихся на сегодняшний день ресурсов. С другой стороны мы неизбежно столкнемся с другой социальной проблемой – что делать с таким морем преподавателей, как сделать так, чтобы в образовании остались лучшие, а не худшие. К сожалению, пока мы имеем дело с отрицательным отбором. С маниакальном упорством повторюсь. Если мы хотим развернуть эту тенденцию, то рычагом, помимо повышения оплаты труда должна стать практика самостоятельного принятия решений. Необходимо согнать с шеи профессорского состава толпы паразитов, которые спускают ему неведомо откуда взявшиеся указания, стандарты, методические пособия, правила, как преподавать и как работать со студентами, как осуществлять прием и так далее. Все это является компетенцией профессоров. Университет – это сфера профессорской демократии.
Вы говорили о рыночной стоимости и спросе. Как решается вопрос профессионализации человека, окончившего американский или английский университет?
Американская университетская система обладает очень высокой чуткостью по отношению к рынку труда. Так, бесконечно переформируются системы кафедр, причем переформируются в зависимости от спроса – система открыта требованиями, предъявляемыми рынками труда. Например, американская университетская философия успешно существует много лет за счет того, что философская подготовка считается хорошей базой для поступления в юридическую школу. Соответственно, возникает огромный спрос на философские специализации с соответствующим воспроизводством профессуры.
Наша система плохо реагирует на запросы рынка труда. Приведу такой пример. Сейчас на рынке труда возник большой спрос на людей, занимающихся PR’ом или, скажем, журналистикой. А университеты не поставляют таких профессионалов в достаточном количестве. Скажем, в РГГУ на эту ситуацию отреагировали созданием соответствующего факультета. Но эта, в основе своей здоровая реакция породила очередного институционального монстра. Не нужно человека пять лет готовить к PR деятельности, да и к работе в медиа – нужны несколько курсов, семестровая специализация в этой области на базе широкого гуманитарного образования и стажировка в соответствующих учреждениях. Но сама институциональная система нашего университета не предусматривает возможностей гибкой настройки, не говоря уже о том, что просто молодому человеку в 17 лет трудно выбрать профессию на всю жизнь. И единственное, что удерживает всю эту систему от катастрофы, - это то, что в реальности никто не выбирает себе специальности на всю жизнь – человек учится одному, а потом в подавляющем большинстве случаев работает в совершенно другой области.
Другой вопрос, что образовательная система очень консервативна. Перед образованием стоят разные задачи – подготовка молодых людей для рынка труда, их интеллектуальное развитие, распространение национальных культурных ценностей и норм и т.п. Те вещи, которые надо сделать, чтобы удовлетворить этим целям, они разные, а иногда и противоположные. Хорошо построенная образовательная система – всегда компромисс и как консервативная она может активно себя реализовать в компромиссных условиях. Система, стопроцентно ориентированная на сиюминутные потребности рынка труда, не будет давать хорошего образования и в конечном счете не сможет обеспечить этот же рынок хорошими квалифицированными кадрами. В то же время абсолютно ригидная система, рассчитанная только на фундаментальную подготовку специалистов определенного профиля тоже вполне беспреспективна.
И кроме того, в последнее время научная дисциплинарность сильно расшатывается.
Это так, но есть еще более глобальный фактор, который состоит в том, что вообще практика приобретения профессии на всю жизнь – видимо, завершена. Рынок труда меняется с такой скоростью, что мы имеем дело с тем, что невозможно не только предусмотреть, какие специалисты понадобятся нам через 5 лет, когда человек поступает, но и рассчитывать на то, что после того, как человек закончит, он всю жизнь будет работать по одной и той же специальности. Людям надо переучиваться, по-видимому, уже 2-3 раза за жизнь как минимум, а эта необходимость, она создает определенные требования к базовым навыкам, которые он получает на первом этапе. И глубина его специализированных знаний оказывается здесь менее значительным фактором, чем способность быстро переучиться.
И здесь снова возникает проблема неунификации университетов.
Да, ведь кроме того, неунифицированные университеты имеют возможность конкурировать между собой. Они имеют возможность предлагать свои концепции, одни из которых оказываются хорошими и эффективными, обеспечивают хорошую подготовку и успешную карьеру для своих выпускников, а другие отмирают в результате естественного отбора. Но мы должны дать им возможность между собой соревноваться, в том числе и в системе финансовой организации собственной деятельности.
