Один мой знакомый как-то увидел на улице рекламный плакат сериала «В круге первом». Во весь плакат грустно улыбался Евгений Миронов, а слоган крупными буквами обещал: «Евгений Миронов пойдет по этапу». «А что, 121-ую статью УК РСФСР восстановили?» – отреагировал на это обещание мой знакомый.
Каждый из нас в жизни чем-то обязан сексуальным меньшинствам – пусть даже только скабрезными анекдотами и интонацией слова «противный». Каждый из нас в отдельности прекрасно это понимает; но при сплочении всех нас в единое тело массовой культуры понимание это куда-то исчезает.
В культуре всегда хватает маргиналов; постепенно из них выделяются самые-самые, которые становятся хедлайнерами маргинальности; а отсюда уже недалеко и до общественного признания. В мировом кинематографе, например, секс-меньшинства прошли этот пусть быстро и уверенно, за несколько десятилетий: от подпольного «голубого» кинематографа 1960-х до увенчанной Оскаром «Горбатой горы».
Сперва, как водится, геи заявили о себе сами: первые фильмы «голубой волны» были сняты «изнутри» и представляли собой либо законченный артхаус (тот его извод, который из кино «не для всех» превращается в кино «для своих»), либо законченную порнографию. Грань между этими двумя сторонами гей-кинематографа была так тонка, что порой исчезала вовсе. Это было тем более естественно, что гетеросексуальная публика расценивала любое появление «голубой» темы на экране как эскалацию порнографии.
Пока гомосексуальный кинематограф оставался рупором маргинальности, все попытки вывести эту тему в коммерческий прокат с треском проваливались. Так, в 1974 году провалился фильм Кристофера Ларкина «Вполне естественно», повествующий о повседневной жизни пары геев. Широкая публика не была готова покупать образ жизни маргиналов как культурную универсалию.
Трудно сказать, что именно перешло в качество, чтобы обеспечить сексуальным меньшинствам доступ к коммерческому кинематографу; вряд ли количество фильмов о них, ибо из всей «голубой волны» до широкого зрителя дошли лишь немногие картины. Скорее, прошло время, и публика привыкла. Из ниспровергателей нравственности и агентов контркультуры в кино геи превратились в привычных «guys next door»; на примере отдельно взятого Франсуа Озона это превращение можно последить подробно.
Уже в конце 1990-х геи из экранных пугал, несчастных негодяев и умирающих от СПИДа монстров превратились в милых интеллигентных людей с высшим образованием и либеральными ценностями. А заодно изменилась и картинка: в 2002 году Озон, признанный мэтр гей-страшилок, снял совершенно гламурный фильм «Восемь женщин» с элегантно целующимися Ардан и Денев в платьях в стиле «Vogue». А уж о прошлогоднем «Времени прощания» и говорить не приходится: степень гламурности и «общекультурности» в нем соперничает разве что только со скоростью капитализации озоновской славы в области гей-кинематографа.
С другой стороны, в том же 2002 году появилась «Необратимость» Гаспара Ноэ, в которой вновь появились знакомые сердцу киномана чудовищные гомосексуальные трущобы, подпольные гей-клубы, грязь, мрак и ужас однополого секса (которому противопоставлялась вовсе даже гетеросексуальная любовь). Но потому это и «необратимость», что мечты о традиционных ценностях на лужайке в ромашках, которыми завершается фильм, канули в ретро, как со злорадной горечью констатирует режиссер.
Другими словами, геи сделались культурным мейнстримом. Никого уже не пугает, что мужчины могут спать с мужчинами, а женщины – с женщинами; всех пугает, если они по каким-то причинам не могут этого делать. Борьба за права геев и лесбиянок из мышиной возни за права маргиналов превратилась в войну за свободу и демократические принципы. В «Горбатой горе» одиссея двух ковбоев-геев выглядит как одиссея двух любящих сердец безотносительно пола и даже (за редким исключением в начале фильма) секса. В фильме «V значит Вендетта» свобода однополой любви рассматривается как свобода вообще и демократия в принципе. «Горбатой горе» дали Оскара; в «Вендетте» снялась лысая Натали Портман, звезда голливудских бюджетов.
С этой точки зрения Оскар «Горбатой горы» – окончательное признание гомосексуализма как культурного мейнстрима, завоевавшего рынок. Но это на Западе; а мы, как всегда, отстаем, причем закреплять это отставание предпочитаем не на культурном, а на общественно-политическом поле.
В России к сексуальным меньшинствам до сих пор относятся как к маргинальной группировке непонятно кого, а не как к представителям культурного мейнстрима. Поэтому у нас считается, что, запретив гей-парад в Москве и устроив три-четыре гей-погрома , можно «спохватиться» и «не допустить». А все потому, что стать мейнстримом хотят все: среди маргиналов в мейнстрим конкурс, как в хороший ВУЗ, по четыре группы на место.
Фашисты, скинхеды и религиозные экстремисты – весь цветистый набор общественно-политических маргиналов – выходят «мочить пидоров» в попытке повернуть культурный мейнстрим вспять, чтобы самим сделаться мейнстримом. Тем более, что вот и президент в своем послании выступил за «плодитесь и размножайтесь», а уж кто горой стоит за размножение, как не маргиналы? Столько лет они бродили по пустыне коммерческой культуры; вот, наконец, им пообещали место мейстрима – ан нет, оказалось, что на этом месте уже прочно обосновались геи.
Справедливости ради надо сказать, что с лесбиянками у нас как-то проще, особенно в музыке. Тут хедлайнерами стали Земфира, не считавшая нужным скрывать свою ориентацию, и «Тату», которые, как раз, усиленно скрывали свою. При этом «Тату» очень удачно попали в общемировую волну мейнстримизации гей-культуры: вспомнить хотя бы демонстрации девочек в белый носочках, которые шли во многих странах после их концертов. И Земфира, и «Тату», и многие их эпигоны (не только в музыке, но и в кино) быстро стали частью современной массовой культуры при незначительном сопротивлении немногих упертых. Вот, скажем, вышел фильм Ивана Дыховичного «Вдох-выдох» – и только ленивый кинокритик не пнул режиссера за «игры лесбиянок в дорогом белье», то есть за гламурность темы. И никакой тебе борьбы за чистоту нравов и строгую мораль, не говоря уже про размножение.
Бороться с культурным мейнстримом – совсем не то, что бороться с группой маргиналов. Против них, маргиналов, хороши любые средства, а вот против культурного мейнстрима – только культурные. Надо думать, нынешние маргиналы-погромщики, с государственной помощью, скоро это поймут и пойдут осваивать культурное оружие: снимать фильмы про традиционные семейные ценности и многодетных родителей, благо, что и бюджеты под правое дело подтянутся. И если этот антимейнстримный процесс будет достаточно хорошо организован, мы увидим удивительное: в мировой коммерческой культуре один мейнстрим, а у нас – другой. Маргинальный.
При этом ведь в мировой культуре место мейнстрима досталось геям не за какие-то особые заслуги. Не то чтобы их в последнее время стало больше или они стали социально активнее. Просто мы, наконец, признались себе, что они существуют, и сделали их целевой группой для сбыта культурной продукции.
Про целевую группу известно, чем она интересуется и сколько у нее денег. Целевой группе можно продать фильм с миллионным бюджетом, музыку, всевозможные развлечения, выставки, книги, все, что продает журнал «TimeOut» в рубрике «Геи и лесби», и многое другое. А вот что продавать маргиналам – непонятно, на то они и маргиналы. Ну, несколько сотен тяжелых ботинок; ну, алкоголь; ну, ура-патриотические и праворадикальные лозунги. А дальше-то что?
См. также
Эд Мишин: "Правильного" гея не существует
Михаил Лурье. Бомбежка цветом. (Графферы)
Юлия Идлис "О поэтах и поэзии"
