17 и 18 августа в Ярославле состоялась научно-практическая конференция «Оловянишниковские чтения». Тема чтений в этом году - «Эксперт в современном обществе, бизнесе и культуре». О современном состоянии отечественной архитектуры, ее роли в формировании городской среды и глобальных тенденциях городского развития с Василием Костырко беседовал один из организаторов конференции, внук последнего директора товарищества «П.И. Оловянишникова сыновья», архитектор, зав. отделом объектов культуры Центрального научно-исследовательского и проектного института объектов культуры спорта и управления им. Б.С. Мезенцева, Николай Евгеньевич Прянишников.
Как вы определяете область своей собственной экспертной компетенции?
Я себя считаю специалистом в области городской культуры, поскольку я архитектор-градостроитель по своему базовому образованию. Но в понятие городской культуры входит очень многое. Поэтому, когда в начале 90-ых я был экспертом фонда Сороса в программе «Культура», в мою компетенцию входило как рассмотрение просто каких-то проектов и программ, так и проблема выхода культурных институций за пределы своих стен.
Нужно было разорвать герметизм. Идея была в том, что развитие будет состоять в переходе от закрытого общества к открытому.
И какую роль в этом процессе должна сыграть архитектура?
Огромную. Творчество возможно только в той среде, которая и богата и разнообразна. Есть такие исследования про маленьких детей, которые растут в среде с очень бедным поведенческим репертуаром. Так вот из них, как правило, вырастают люди неспособные к развитию. К сожалению, к городу с бедной архитектурной средой это имеет самое прямое отношение.
Вообще, ситуация с архитектурой у нас ужасающая. Я сегодня проезжал по Павелецкой площади, где опять столкнулся с творчеством Михаила Посохина-младшего. Там есть такой дом в сталинском стиле. Я не очень понимаю эту раздвоенность. По всем документам и публикациям в СМИ, мы заняты построением демократического общества, но в архитектуре активно заимствуем формы сталинского времени.
А архитектура, вообще-то говоря, не врет.
Если что-то новое и появляется, то где-то на периферии. Самые ключевые точки Москвы заполнены перепевами архитектуры 50-ых годов. Конечно, она более дорогая, больше камня, стекла, заполнение более технологично. Но суть от этого не меняется.
То есть получается, что денег на предметы роскоши больше, а общество…
...воспроизводит себя в худших формах. Архитектура тесно связана с управленческими практиками, проще говоря, с властью, а власть у нас сильно ориентирована на упрощенное представление о ситуации.
Мы живем в эпоху нарастающего антинтеллектуализма.
Какие возможности такая эпоха предоставляет архитекторам?
Очень узкие. К моему коллеге приходил новый русский, сначала в малиновом, а потом уже в хорошем пиджаке, от ведущих итальянских модельеров и говорил: «Постройте мне особняк в готическом стиле!» И надо было найти этот особняк, скалькировать его и осуществить этот проект ровно в той форме, которая была заказана. И всякое отступление, всякое творчество рассматривалось как шаг влево или шаг вправо и грозило прекращением финансирования и, в этом смысле, было смерти подобно.
Мой коллега, который выступал на последних чтениях, Марк Романович Савченко, такое проектирование, где все нормы определяет заказчик, называет сервильным.
Каково сейчас соотношение сервильного проектирования и творческого?
Сервильное сейчас стало достигать 75%, а творческое, т.е. то, которое Марк Романович называет проектированием экспериментальным, где отрабатываются принципиально новые решения для будущего, - только 5%.
Что может сделать архитектор для общества?
Архитектор – это в принципе весьма интересный культурный персонаж. У нас в России с давних времен сложилась культура созерцательного типа. А архитектор - это такой конструктивный человек, который может конструировать миры. Он может и в кино пригодиться, и поэтом стать, и даже оперной певицей. Это я перечисляю тех культурных героев, которые заканчивали МАРХи.
В этом смысле архитектор легко становится и экспертом в области городского развития. Для этого надо просто понимать довольного сложную природу города и уметь с ней работать, уметь реализовывать какую-то свою здравую фантазию, не сумасшедшую, а ту, которую действительно можно осуществить.
Очень важно стремиться к гармонии архитектурной формы и тех процессов, которые должны происходить внутри здания или города.
И очень плохо, когда город начинает сопротивляться тем, кто в нем живет. Вот мы недавно мы ехали с водителем по городу, и всё это наблюдали. Когда делаются торговые центры, но не оставляются площади для парковки, - это уже можно считать градостроительным преступлением. Когда улицы и здания выходят за красные линии, которые должны формировать объемное тело города, - это все равно, что разрешить ездить на красный свет.
Количество таких преступлений у нас растет постоянно. При этом практически отсутствует архитектурная критика, объективная и независимая. Этот институт, как мне кажется, просто приказал долго жить. Вместо него развился новый жанр комплиментарного описания сооружений своих друзей, именитых и власть имущих архитекторов.
Вы хотите сказать, что потребность в независимой экспертизе в градостроении сейчас довольно острая?
Конечно, например, в случае возникновения спора между застройщиками, инвесторами и местными жителями, которых уплотняют.
Я лично считаю, что это оттого, что наше общество до сих пор никак не отнеслось к событиям 1917 года. Не писатели и политики, а сами граждане. Они до сих пор не сформулировали, что это — ошибка или вообще все было правильно сделано. Так вот, если в то время в профессорскую квартиру вселяли матроса или рабочего, то сейчас в некоторые сложившиеся городские кварталы пытаются втиснуть бензоколонку, народный гараж, или элитное жильё. Почувствовав угрозу, местные жители начинают стихийно объединятся в протестные группы граждан, не перестают митинговать. Однако, поскольку обыватель не умеет ходить по коридорам власти, не в курсе, как принимаются решения, не знает градостроительных норм (да они еще в последнее время отменены и не соблюдаются), то вся эта активность, как правило, ни к чему не приводит. За исключением незначительных личных улучшений для особенно несговорчивых лидеров.
У нас очень тщательно высчитывается количество деревьев, которое предполагается вырубить при строительстве и которое должно быть пересажено. Информация об этом вывешивается при въезде на стройку. Но при этом известно, что в Москве уменьшается площадь зелени, приходящаяся на одного человека. А ведь это является очень четким критерием, который бы позволил нам сказать: «Стоп, власти города осуществляют деятельность, ухудшающую качество среды и здоровье сообщества!»
То есть получается, что в данном случае эксперт защищает интересы сообщества, которое не может само квалифицировано определить свои потребности и права. Есть определенные ограничения по плотности проживания, после которых комфорт в уплотняемых районах утрачивается (например, вырастает время ожидания в очереди на первичный прием к врачу и т.д.).
К чемy на ваш взгляд способна привести такая тенденция?
Мне кажется, что он просто отдаляет срок, когда у нас появится гражданское общество.
Вот, например, есть такая градостроительная категория доступности. Она, как правило, интерпретируется у нас очень плоско, как время, которое требуется, чтобы дойти до булочной или до почты, но в данном случае доступность еще связана с тем, насколько человек способен освоить свое пространство, сделав его «своим». В этом смысле мы живем в очень интересную эпоху, когда центр крупного мегаполиса отчуждается от большей части обитающего в нем сообщества.
Попав в центр Садового кольца, мы обнаруживаем огромное количество дорогих магазинов, бутиков, ресторанов, ювелирных магазинов, куда мы не можем войти, не испытав чувства дискомфорта.
Оттого что для большинства это не по карману?
Не только. Просто все больше мест, куда можно попасть только по пропускам. Обычный человек отсекается в определенные зоны (вокзальная площадь, рынки и т.д.), которые криминализуются, в которых выше вероятность терактов, в такие места, где лучше надолго не задерживаться. А вот сооружения, которые осваивает элита, или люди, относящиеся к высшему среднему классу, теперь строго охраняются.
В свое время мой приятель по культурно-экологической акции «Возрождение», американец, предупреждал меня : «Вы готовьтесь к тому, что Москва, войдя в рыночные отношения, станет городом опасным для проживания. Имейте в виду, в Нью-Йорке все дома забраны решетками вплоть до 5-го этажа».
Таким образом, размежевание – это уже не градостроительная ошибка, а глобальная тенденция?
Это плата за свободу, за большую разницу в благосостояниях.
Когда мы живем в рыночном обществе, мы получаем свободу, но за всякое улучшение приходится платить. Одни люди готовы отказаться о свободы, лишь бы не было преступности, опасности быть обкраденными, а другие вот никак не хотят сдавать свободу сразу, по первому сигналу бедствия.
А может ли архитектор, используя свои профессиональные знания, как-то гасить конфликты, гармонизировать среду?
Ну, напрямую, это все так не действует, но есть такие среды, где определенные отношения гармонизируются. У нас среды потенциально конфликтны еще потому, что страты не разобраны по пространству: на одной лестничной клетке может жить профессор, алкоголик, семья наркоманов и довольно респектабельный чиновник.
Постепенно чиновники, правда, уже довольно резко двинули в какие-то свои места. Новые здания и сооружения имеют охрану уже не только в подъезде, охраняется даже пространство двора. Очень опасное место, которым всегда пользуются киллеры, - это пространство перехода из машины в подъезд. Поэтому эта зона всегда должна каким-то образом контролироваться и охраняться, теперь всюду видео наблюдение, консьержки, секьюрити и тому подобное.
Наиболее успешные граждане уже выехали в загородные поселки, которые имеют охрану по контуру. И туда можно попасть только по специальным приглашениям. Но невозможно полностью отрешиться от своей городской среды. Элита не может не приезжать в Большой театр, не ходить на выставки, концерты, иначе она перестанет быть элитой. Невозможно организовывать выставку Фаберже в загородном поселке.
Есть ли у эксперта в наше время возможность как-то влиять на вкусы масс?
Трудно перевоспитывать клиента в том обществе, которое провозгласило, что во всем потакает потребителю. Так что очень может быть, что за проявления «дурновкусия» мы принимаем тенденции, которые предвосхищают культурные события будущего.
Конечно, как бы мы ни печалились, некая девальвация вкусов все же происходит, даже, я бы сказал, деинтеллектуализация масс. И на данном этапе развития нашего общества это - следствие демократизации. Раньше мы соревновались с Западом, поэтому, например инженеров, социологов, психологов должно было быть столько же, сколько в Америке. Нам был нужен паритет. Сейчас таких требований уже никто не предъявляет. Оттого и массовые вкусы страдают.
Но, что касается привилегированного отсека нашего общества, то там со вкусом, как правило, все в порядке. Там требования к потребляемым предметам искусства только растут, кое-кто уже считает, что Фаберже – это дурной вкус. Конечно, у тех, кто попал в этот элитарный отсек недавно, определенные проблемы со вкусом имеются, но это только пока. Думаю, уже третье поколение этой элиты будет эстетически адекватным и настанет новый Серебряный Век.
