Однажды у Леонида Утесова спросили: "Какая ваша любимая песня протеста?". "Бублички, – ответил Утесов, – Это песня про настоящее тесто".
На конкурсе "Песня российского сопротивления" никаких "бубличков", ясное дело, не было. Тема "сопротивления" – вполне актуальная, позволяющая сегодня объединяться, казалось бы несовместимому – правым и левым, либералам и коммунистам. Впрочем, основание для таких песен скорее появится в понедельник утром.
Но новые политические веяния пока не дошли до публики, собравшейся в кинотеатре "Баку" в прошлое воскресенье – полунищих пенсионеров, тетушек с красными флагами и авоськами, толстощеких нацболов в гимнастерках, мужичков неизвестной социальной принадлежности в потертых костюмах и нарукавных повязках "Союз офицеров" – представителей всех слоев того, что недавно называлось протестным электоратом. Это те самые люди, которые в 1993 едва не разгромили Москву, на борьбе с которыми в 1996-ом построил предвыборную компанию Ельцин, – коммунисты, сталинисты, монархисты, лимоновцы, анпиловцы, Бог знает, кто еще.
Сменявшие друг друга тридцать шесть певцов – такая же разношерстная публика – периодически отделялись от общей массы, забирались на сцену и в музыкально-поэтической форме начинали заниматься Сопротивлением. Вот толстая девушка в условно-фольклорном костюме, периодически всплескивая руками, сообщает о величии России и необходимости урезонить беспокоящих ее гадов. На смену девушке выходит мужичок в лоснящейся кожаной куртке; внимательно глядя в бумажку с текстом, плохо поставленным баритоном он запевает песню о грядущей победе советского Добра. Какой-то развеселый юноша выдает вариант натуральной попсы с радио "Хит FM", только слова в ней оригинальные, про славянское единство: "Вместе сеяли, вместе жали, Так чего же теперь разбежались?". Главный местный монстр – бард по фамилии Харчиков, мужчина со страшным лицом, позаимствованным, кажется, у персонажей "Ночи живых мертвецов" – под шансонно-блатной аккомпанемент голосом Высоцкого призывает просто убивать всех подряд – представителей Сиона, Чубайса, теле- и радиоведущих, голубых, наркоманов. Следующий номер – неожиданный, но вполне уместно выглядящий панк из Нижнего Новгорода: "Устраним навсегда тараканов, буржуев и крыс!". Публика ликует, некоторые старушки плачут, вспоминая молодость, панк радостно кажет залу козу. Грустная девушка, плохо умеющая играть на рояле, поет про подвиг защитников Сталинграда; расхристанный провинциальный инженер – про то, как в детстве катался на трамвае, лузгал семечки и стрелял из рогатки, а теперь ему говорят, что тогда не было демократии, а был террор; молодые гангста-рэпперы призывают бандитов сперва встать в ряды борцов с масонами, а потом уже заниматься бандитизмом; образцово-показательный бард огорчается появлению платных туалетов, видя в них решительную социальную несправедливость. Придает мероприятию окончательную сюрреальность настоящий, патентованный, прямиком из 70-х прибывший хиппи – хайр до пояса, цветная рубашка, джинсы-клеш – с совсем уж загадочным посланием: "Клинок Муамара Каддафи расколет надвое планету! Антикапитализм!". Причем тут Каддафи, непонятно никому, но старушки опять плачут.
Интересно, что пятнадцать лет назад, например, эти же старушки не радовались бы идейной близости, а долго и ожесточенно били бы клюками и знаменами и волосатого хиппи, и стриженого панка, будучи не в силах вынести корневых культурных различий. Теперь, похоже, различия устранены: и "неформалы", и отчетливые фашисты, и пенсионеры-конспирологи слились в одну странную, но явно органичную культурную общность – по принципу объединяющей их глубокой, неподдельной маргинальности.
На самом деле, за общей бредовостью происходившего в кинотеатре "Баку" стоит важный смысл. Идеологический контекст, ныне ставший маргинальным, еще вроде бы не так давно раскалывал общество надвое – одну его часть выплескивая на улицы, другую заставляя в ужасе наблюдать по телевизору приступы народного гнева. Еще не так давно песни сопротивления звучали угрожающе: боялись, как бы и в самом деле эти плохо зарифмованные призывы "убить жида, абрека, демократа" не обернулись реальными убийствами. Если и предполагался конец отчетливой ностальгии по советским временам, то исключительно по причине естественной убыли ностальгирующих. Однако никто не ждал, что советское станет маргинальным, что тоска по империи, большевистский задор, революционный пафос превратятся в достояние одной, все более четко определяющейся культурной ниши. Что возмущенные массы переместятся с улиц в нищий, давным-давно заброшенный кинотеатр, где торгуют мебелью, выступает Кашпировский, а если и показывают фильмы, то решительно никому неизвестные. Похоже, коммунистическая идеология больше не является важным фактором российской жизни – она стала низовым жанром отечественной культуры. Или это результат перехвата самых выгодных ее тем властью и стремления вытеснить какую бы то ни было политику в сферу маргинального?
Так или иначе, не стоит удивляться, если еще через некоторое время – годика этак через три – российские певцы сопротивления запоют-таки про тесто. Вряд ли, конечно, про бублички. А вот про конфетки-бараночки – это запросто.
