Адекватный художественный язык – сродни томографу: ничего не выдумывающему, но передающему на поверхность картинку, кажущуюся в этом поверхностном слое, самом удаленном от источника, фантазийной. Поверхность пространна, рельефна, разнотемпературна, ей не собрать представления о целом, не заглянуть туда, где ее будущее уже запротоколировано. Литература, привычно служившая этим томографом, вдруг оказалась прибором устаревшим - либо специально причудливым, либо снявшим с себя обязательства зрить в корень, зачаровавшись самой переливчатой поверхностью. На нее, на поверхность эту, уже столько всего вытащено, что она ощущает себя самодостаточной, а может - и центром управления, относительно которого глубины – это окраины. Ее морщины и бородавки – это и есть достижения культурного строительства на некогда гладкой коже табулы-расы. В речи так точно и происходит: данным некогда волшебным инструментом, алфавитом, уже все застроено, болота осушены, целины покорены, остается искать уголки, пятачки, а действующим томографом выступает уже другой инструмент – кино.
На ММКФ Андрей Плахов в своей традиционной программе «Эйфория» показал американский фильм иранца Амира Надери «Вегас: подлинная история». В последние пару лет чуть не всякое серьезное кино (в отличие от игрушечного, для массового, или детского сознания) – подлинная история. В «Вегасе» речь о том, что взрослые и весьма недоверчивые люди как раз этими самыми детьми и оказываются. Все их ходы – мысли, чувства, действия – заранее просчитаны «настоящими взрослыми» - игроками. Герои – муж-шиномонтажник, жена-официантка и сын-подросток – бедны и живут у самого края Лас-Вегаса в халупе с садиком. Садик – единственная отрада жены, она там выращивает помидоры в теплице и цветы посреди «английского» газона. Выглядит все убого: и домик, и сад, и сами люди. Прежде она играла, а муж, хоть и удерживает себя от разорительной привычки, продолжает поигрывать в автоматах: Вегас же - дух игры распространяется и на окраины. В кафе официантки тоже делают ставки: кто сколько чаевых оставит. Однажды напротив дома останавливается машина и долго стоит. Естественно (всё просчитано), муж выходит узнать, в чем дело. Человек из машины представляется военным в коротком отпуске из Ирака и смущенно объясняет, что родился и долго жил в этом доме, и теперь вот просто хотел посмотреть. Его ведут внутрь, все вместе ужинают (и это просчитано: трогательно, романтично, братья по дому), хозяева остаются довольны, всё же событие – гости пожаловали. А вскоре незнакомец приходит к мужу на его шинную свалку и к жене в кафе («откуда вы знаете, где я работаю?» – герои начеку, но и это просчитано) с предложением: мама его хотела бы провести остаток жизни в этом доме, готова купить его за 150 тысяч. Цена очевидно завышенная. Но жена ни в какую: мой дом, мой сад, моя жизнь. А муж продал бы: на эти деньги можно купить кое-что получше, начать новую жизнь. Но раз жена против, муж говорит незнакомцу решительное нет. А тот снова приходит: «Мама согласилась прибавить 30 тысяч». - «Вы же должны были уехать!» – «Да вот, продлили отпуск». Жена непоколебима, а мужу его сослуживцы предлагают через знакомого «компьютерного гения» узнать биографию незнакомца. Узнали: всё – ложь, не жил такой человек в этом доме и не служил там, где сказал. Разъяренный муж заходит в бар, спрашивает незнакомца, официантка отвечает, что Уильям есть, но фамилия у него другая. И незнакомец выходит навстречу. Объясняя за кружкой пива (вернее, пьют здесь все из бутылок), почему он, собственно, так интересуется домом. Да, маму придумал, всё придумал. Истина же в том, что на их участке закопан клад - чемодан с миллионом долларов одной банды вековой давности. Знаменитой банды, о ней в этих краях до сих пор рассказывают легенды. Теперь-то муж понял, в чем дело. Найдешь – деньги пополам, - предупреждает незнакомец. Муж окрылен, он сияет, у него появилась цель, шанс, надежда, он приносит домой металлоискатель. Шарит по саду, тот пищит в нескольких местах. Мужу ясно: клад на месте, сын сгорает от нетерпения, только жена уперлась: не дам копать мой сад.
В конце концов перекопано все: лопатой, потом бульдозером. Халупа превратилась в мусорную свалку, сад – в глубокий котлован. Муж – в злобного параноика, жена с сыном уезжает, сын возвращается на пепелище: продолжать учебу в колледже. И тут понимаешь, что эта их изначальная убогая жизнь была раем, и сами они – не «быдло», как казалось в начале фильма, а такие же как мы все – симпатичные, чувствующие и думающие, и что на их месте мы вели бы себя так же, на своем уровне – так же, потому что когда тобой манипулируют – свобода выбора невелика. В какой-то момент, когда семья делает ставку на клад всерьез (уже затрачено много усилий, найдена и «подсказка») приходит полицейский, предлагая подать заявление о том, что их облапошил мошенник, играющий на поведение людей в предложенных им обстоятельствах. Этот визит муж и жена (подключившаяся к раскопкам после того, как в архиве нашла «подсказку») расценили по-разному: он уверен, что полицейский – липовый, хочет вынудить их остановить работы и сам добраться до клада, она – что полицейский сказал горькую правду, с которой надо смириться. Остановиться. Возвращать разрушенное в начальную позицию. Признать поражение. Для мужа признать поражение равносильно самоубийству: напрасные надежды, напрасная жизнь. Ненапрасная – когда открыт путь вперед.
Манипулируют ли всеми нами в каждый данный момент? Конечно. Один – разработчик игры, другие – игроки, третьи – персонажи игры. Такая пирамида. Остается догадываться, что разработчиками манипулируют на каком-то совсем заоблачном уровне. Дочитываю, кстати, роман об игре и манипуляции: М. и С. Дьяченко, «Цифровой». Книга замечательная, но по сравнению с кино в ней – «ограничение по языку», добираемое фэнтези. Роман – не только этот – читаешь как диссертацию, язык будто достиг какого-то своего предела, само знание о мире будто уткнулось в глухой забор, за него – не прорваться. Книги на этом пределе все равно важны, но луч кино способен прожечь дыру в заборе.
Вот документальный фильм «Адвокат террора» Барбета Шрёдера - о самом знаменитом французском адвокате мэтре Вержесе. Он защищал Пол Пота, Шакала, исламский террор, на время исчезал в неизвестном направлении, с большой вероятностью, прикрываемый спецслужбами. Он – не просто адвокат, он воин на стороне террористов, а те, кто им противостоит - спецслужбы, государство, сам тот уютный мир, на который они покушаются – поддерживают Вержеса. Он – светский лев и влиятельное лицо. Он воюет за тех, кто хочет свергнуть таких, как он. Темный человек – икона французского правосудия. Темный – потому, что глядя на него, мы перестаем что-либо понимать в жизни. Вернее, обнаруживаем, что ничего и не понимали, довольствуясь информацией из многих источников - но вся она оказалась липой. Нет, Шрёдер не открывает нам истины, но показывает, что она не там, где мы ищем. Рассказывая биографию одной из ключевых фигур международной политики последних сорока лет, Шрёдер будто объясняет оптическую иллюзию: всё не то, чем кажется.
Еще один французский фильм, обладатель прошлогодней Пальмовой ветви – «Класс». Приз он получил как художественный, хотя всё в нем документально: учитель, сражающийся с классом «проблемных» эмигрантских подростков из цветного парижского пригорода, его коллеги – всё подлинное, ни одного актера. Ученики – звери: злые, коварные, подставляющие своего учителя-благодетеля, пишущие на него доносы. Но у него нет выбора: этих детей, раз уж они оказались во Франции, надо пытаться учить, воспитывать, надо их любить, прощать. Потому что альтернатива – отправить вместе с родителями обратно в их нищие кровопролитные страны – от него не зависит. Школьники эти не могут быть другими, они привезли ад с собой, а его не оставишь на пороге, как обувь. Они – чужие здесь, но они – французские граждане, по большей части. У всех – неграмотные родители, самая страшная угроза – вернуться на родину. Но и это не побуждает детей вести себя «прилично», своим оружием они считают манипуляцию «врагом», несмотря на то, что «враг» из последних сил вытягивает их за уши. Эти школьники твердо знают, что они - люди последнего сорта, им никогда ничему не научиться, и единственная надежда – власть, которую здесь они получают при помощи шантажа. Несчастный всегда окружен врагами, среди которых он совершенно один и потому должен быть беспощаден.
Единственный прилежный ученик в классе – китаец (кто бы сомневался), но его-то вместе с родителями как раз депортируют – нелегальные они. Учителя собирают им деньги, пытаются помочь, переживают. Московская аудитория «Класса» в голос смеялась над сердобольными французами. У нашего человека при виде любого безобразия одно побуждение: расстрелять. Да и не пошел у нас фильм, не поняли его.
Какой выбор у этих озверевших детей и трогательных учителей? Никакого. Их свели в этой игре и заставили играть. Кто кого. Добро в новом кино не торжествует. И зло не торжествует. Все – персонажи игры, зашедшей в тупик, все – чьи-то марионетки, все – люди с заданными ролями. Игроки знают, как поведут себя персонажи, потому игра закончена. Почти. Она шла, пока в запасе был целый арсенал ходов. Осталась пара-тройка, и если что-то кажется сегодня непредсказуемым – это по неведению, до поверхности все доходит долго. А кто-то уже знает. И, возможно, принял «окончательное решение».
