Каждый четверг в нашей рубрике «Что почитать» интересные люди делятся своими впечатлениями от книг, прочитанных в последнее время. На этой неделе — поэт, кандидат филологических наук, доцент кафедры классической филологии СПбГУ Всеволод Зельченко.
Главное мое впечатление последних недель — книга поэта и филолога Полины Барсковой «Отделение Связи», вышедшая в петербургском издательстве Яромира Хладика. В этой небольшой — точное жанровое определение подобрать трудно, но, думаю, это все-таки повесть — в этой небольшой повести три персонажа: ленинградская художница Татьяна Глебова, Евгений Шварц и его вдова Екатерина Шварц, покончившая с собой после смерти мужа. Главный герой набоковского «Пнина» (его автор, кстати, тоже исполняет камео в книге Барсковой) думает: «Быть может, души умерших образуют комитеты, которые на своем непрерывном заседании решают участь живых». Так и у Барсковой значительная часть действия происходит в декорациях некоей загробной бюрократической конторы, занятой налаживанием тайных связей между умершими и живыми. Пересказывать эту книгу — дело неблагодарное; перед нами одновременно беспощадная и бесконечно сострадательная анатомия горя, памяти, того диалога между ушедшими и оставшимися, который одинаково невозможно ни продолжать, ни прервать.
Несколько месяцев назад в издательстве Ивана Лимбаха вышла вторым, дополненным изданием книга «Из Венеции» Валерия Дымшица — цикл заметок петербургского ученого и переводчика, замечательного знатока еврейской культуры и словесности, который дважды с перерывом в год провел несколько месяцев в Венеции по преподавательским делам. Книг, описывающих встречу с Венецией, написано множество, но эта — во всех отношениях особенная. Ее автор — одновременно очарованный странник и путешествующий натуралист: в поле его зрения равно попадают фрески Джандоменико Тьеполо и моллюски, прилепившиеся к камням венецианских набережных; виллы на берегах Бренты и рыбный рынок возле Риальто; развеселый экологический митинг и найденные в аэропорту Марко Поло грибы; устройство венецианского водоснабжения и сокровища музея Коррер. Книга Дымшица — дневник наблюдений естествоиспытателя, столкнувшегося с чудом.
Также я хотел бы назвать книгу литературоведа Глеба Морева «Поэт и царь», которая появилась в прошлом году в «Новом издательстве». В ней документально и убедительно восстановлены, с целым рядом открытий и новых интерпретаций, три знаменитых эпизода истории русской литературы минувшего века — реакция властей на стихи Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны...», телефонный разговор Пастернака со Сталиным и события, приведшие к эмиграции Бродского. На этих примерах автор проводит своего рода деконструкцию одного из главных мифов отечественной культуры — мифа о великих писателях, которые на равных собеседуют с правителями, о диалоге и единоборстве поэта с тираном. Как показывает книга, эта иллюзия, увы, неоправданно лестна для обеих сторон: в реальной жизни государственная машина преследует свои, часто сиюминутные, резоны и перемалывает поэтов, нисколько не прислушиваясь к их словам.
Действие нового романа писателя, переводчика и ученого Романа Шмаракова «Алкиной» (издательство О.Г.И.) разворачивается в Малой Азии эпохи римского владычества: это история странствий и приключений греческого юноши, поступившего в школу красноречия. «Алкиной» воспроизводит и пародирует каноны одновременно и плутовского романа, и романа воспитания. У этой книги множество достоинств (я рискнул бы сказать, что никто сейчас не умеет писать по-русски так, как Роман Шмараков), но мне как филологу-античнику хотелось бы остановиться на одном. Персонажи «Алкиноя» живут в мире, одержимом риторикой: все они, от военачальников до рыбаков, от протагонистов до случайных прохожих по всякому поводу готовы состязаться в произнесении речей, выстраивании аргументов, нагромождении исторических и мифологических примеров. Современные читатели, воспитанные на романтической концепции вольного творчества, часто забывают об этом аспекте античной культуры (тем более что главный его памятник — книга Сенеки Старшего — на русский язык, увы, не переведен), а между тем многие греческие и римские писатели, как и их аудитория, впитали изощренную риторическую выучку с детства, и именно на этой почве взросли таланты, скажем, Овидия или Апулея.
