Обзор московских выставок: номинанты «Инновации» в ГЦСИ, Генри Мур в Кремле, евразийские пейзажи в «Триумфе», конец света в «Stella Art Foundation», становление Силиконовой долины, одиночные олимпийские игры и кактус вместо тернового венца в Манеже, ковер как сообщение в Gridchinhall.
Выставку номинантов премии «Инновация» в ГЦСИ (до 30 апреля) стоит посмотреть хотя бы потому, что это дайджест лучших событий прошлого года. Конечно, не всех – многое останется за кадром, как и в любом кратком пересказе вроде «Войны и мира» на 3-х страницах для неуспевающих, но зато возникает общее настроение.
В прошлом году оно было активистское и протестное, в этом году – безнадежно-эскапистское. В России это вообще оксюморон - государственная премия в области современного искусства. Совриск – для нынешнего государственного режима враг. А народ в лучшем случае будет обсуждать «их» премию «Оскар», в большинстве – болеть за «Спартак». Те, кто имеют непосредственное отношение к премии - члены арт-сообщества - тоже за нее не слишком переживают. Она, ведь, несмотря на эпитет «государственный», не сделает номинантов супергероями выпусков новостей на центральных каналах. Не изменит давно сложившихся отношений между членами тусовки, все – хороши, и всех так мало, что если не дали в этом году, то дадут в следующем или чуть позже, чего волноваться.
Правда, в прошлом году премию обсуждали горячо и всенародно – благодаря тому, что номинантами, а затем и призерами стала группа «Война», которая дразнила своими акциями госчиновников и лояльную к власти общественность, и Артем Лоскутов, организатор «монстраций» в Новосибирске. Один из лозунгов «монстрации» призывал собраться в определенный час всем желающим и поднять здание мэрии в воздух силой мысли. В мэрии испугались силы мысли и приняли меры.
В этом году вера в силу художественной мысли иссякла. Ее хватит только на то, чтобы удерживать личные позиции. Амбиции снизились от желания переустройства общества до поиска места для человека в жизни большого города. Главный приз - Александр Бродский с лирической картиной пребывания в заброшенном коллекторе Микояновского мясокомбината. Два спецприза от Британии и Франции фотографу Александру Гронскому, который на уныние городских окраин посмотрел откуда-то из истории искусств – и пикник российских бедняков на коричневой ноябрьской палой листве у новостроек, оказалось, выглядит ничуть не хуже, чем пьянки нищих на картинах малых голландцев.
Алекс Булдаков и Настя Рябова сделали остроумное видео «Attentionwhores». В кадре - неприметный, но неистребимый уличный мусор, мелкие черты неопрятности среды: разбитое стекло, пластиковый пакет, кусок трубы. Монтаж и саундтрек с музыкой из фильмов Хичкока рождают саспенс, кажется, каждый предмет либо станет орудием преступления, либо уже является уликой. Ан нет, это - спектакль, который состоит из одного акта, ружья, висящего на сцене, которое не выстрелит, после чего упадет занавес. С мусором ничего не случится, он останется лежать там, где лежал. Группа «МишМаш», наследники московского концептуализма, проанализировали город Екатеринбург с точки зрения повторяющихся ритмов в архитектуре и планировке. По просьбе художников два человека с абсолютно разными точками зрения – итальянец Джакомо Инфелизе, увидевший город в первый раз, и абориген, искусствовед Светлана Усольцева, сняли серии фото. Городские виды «МишМаш» переделали в абстрактные картины, в которых как напоминание о чем-то земном и человеческом осталась только возможность абстрагироваться.
Итог всего увиденного примерно такой – поскольку изменить ничего нельзя, надо работать над собственным восприятием. А лучше всего нежной и ранимой творческой личности в такой тяжелой общественной атмосфере засесть у домашнего очага и думать о высоком. Как в работе «Вязание на спицах и крючком множества Мандельброта» екатеринбургской группы «Куда бегут собаки», где женщина в уютном кресле во все дни работы выставки сидит и вяжет, просчитывая петли по тетради, заполненной формулами. Вспоминается победитель премии Diagram-2010 за самое странное название книги – Диана Тэймина с ее «Вязальными приключениями в гиперболических плоскостях», где формы природы раскрывались в математических формулах, а затем превращались в разноцветные кокелье, которые украсят любое платье. Но в искусстве многое зависит от контекста, и что у Тэймины забава, то у нас знак тяжелого исторического времени, от которого лучше спрятаться у камина.
Все же, среди номинированных кураторских проектов есть две попытки преодолеть изолированность искусства от зрителя: «Аудитория Москва. Эскиз публичного пространства» Екатерины Деготь, Давида Рифа, Иоанны Мытковской, проект, в котором зрителю предлагали не зрелище, некий продукт чьей-то работы, но очень насыщенную программу дискуссий об искусстве и политике с участием авторов работ; и проект «Спальный район. Открытый урок» Марины Звягинцевой и Юрия Самодурова - 200 произведений лучших российских современных художников, выставленные в общеобразовательной школе. Но премию получил Виктор Мизиано с несомненно важной и достойной выставкой «Невозможное сообщество» - но она скорее проблематизирует невозможность диалога искусства с обществом, в то время как уже есть люди, которые пытаются эту проблему решать.
Несмотря на то, что современное искусство в России в целом воспринимается как явление «антигосударственное», того и гляди, приравняют законодательно к экстремизму или гей-пропаганде, - у работников данной сферы находится энергия на споры внутренние. Вроде того, до каких пор художника можно считать молодым, а с каких – лишать права считаться таковым, или – уместно ли, тактично ли давать отдельную премию за «региональные» проекты, тем самым как бы показывая пальцем на провинциальность проекта. Эти противоречия на выставке прекрасно разрешены архитектором экспозиции Сергеем Ситаром, сделавшего оригинальную планировку - не как обычно, деление на прямоугольные комнатки, а радиально-кольцевую, когда из каждой точки экспозиции видно остальные работы. И по внешнему кольцу идут проекты взрослых и молодых художников вперемешку, а в центре объединены региональные и кураторские проекты. Разделение – мнимое, и радоваться надо, что в премии оно есть. Больше номинаций – больше получивших приз, весьма денежный: общий призовой фонд составил в этом году 3 миллиона рублей. А значит, больше художников, кураторов и искусствоведов смогут некоторое время спокойно работать, не тратя время на поиск спонсоров или выполнение «халтуры».
На следующий год у премии «Инновация» снова есть шанс оказаться в центре всенародного внимания. Продолжая линию защиты территории искусства и в целом возможности критики власти, кто-то несомненно номинирует группу «Pussy Riot», и жюри может ее выбрать. Почему бы и нет – «что хотел сказать художник» у этих девушек гораздо яснее, чем у «Войны» или Лоскутова. Если нельзя добиться справедливости рациональными методами, остается о ней только небо молить – вот это и хотели сказать девочки. Конституция, законы, права человека оказались пустыми словами, тут только Богородица и поможет. Молитва, номинированная в качестве произведения искусства, несомненно станет скандалом, ведь теперь принято обратное движение, предметы искусства мирового значения понижать до рядовых атрибутов отправления культа.
Только ли скандал может поместить в центр внимания россиян произведение искусства? Отнюдь – идеальный конформизм и хорошая реклама могут сделать событие там, где его на самом деле не случилось. Плакаты выставки «Генри Мур и классический канон современной скульптуры» (до 10 мая) по всему городу, многочисленные отзывы в прессе, спецпроект «Круги Генри Мура», сделанный порталом openspace.ru, British council и Foundation Genri Moore - все наводит на мысль о том, что нельзя пропустить столь значительное событие. Однако пропустить можно смело – величина Генри Мура, столь блестяще показанная в цикле статей Валентина Дьяконова, сделавшего британского скульптора отправной точкой для гипертекста о скульптуре в современном мире, на выставке абсолютно не видна.
Не прочитав всех текстов Дьяконова, выставкой не впечатлишься, а прочитав – будешь разочарован. Предвкушение эстетического контраста не оправдается: строго регламентированное государственное пространство «сердца Родины» и текучие органически-абстрактные формы Мура. Его вещи невольно представляешь в пространстве, как он и хотел всегда – ландшафт с тотемом, чужеродным элементом. Будь то контраст дикого поля с рукотворным, человеческим элементом посреди природы, или, наоборот, вечное природное посреди небоскребов. Но единственная вещь, представленная под открытым небом – отец, мать и ребенок, причем одна из немногих скульптур Мура в «натуральный размер» человека, сиротливо жмется на задворках, у входа в Одностолпную палату. Скульптура тут явно не событие, каким могла бы стать посреди Соборной площади, но бедный родственник, ждущий внимания у стеночки.
Остальные работы представлены в стеклянных витринах в полумраке Успенской звонницы и Одностолпной палаты – эскизы и модели. Круглая скульптура, предназначенная для просмотра со всех точек зрения, место притяжения внимания в пейзаже съеживается до обычных экспонатов этих помещений – имперской антикварной ювелирки разных времен и народов. Собственно, Мур в этот ряд отлично вписывается – с его обтекаемой тематикой, в меру проблематичной и в основном позитивной, скульптурами, значащими все и одновременно ничего, славой материнству и природе, указанием на разрушительность войны, является лучшим международным дипломатом от искусства. Возможно, кто-то надеялся, что событие в том, что государство меняет свое отношение к современному искусству, делает шаг в сторону настоящей демократии – это не так. Скульптуры Мура отлично вписываются в любые государственные идеологии былых империй и колоний. Источники скульптора широки – от африканской скульптуры до итальянского Возрождения. Но Пикассо и другие модернисты полюбили африканцев за то, что они способны были потрясти основы европоцентристского мировосприятия, хотя бы в визуальном плане, а люди Ренессанса ратовали за разум человека, подчиняющий себе иррациональное. Мур из всей мировой истории искусств извлекает примитивные инстинкты и банальные истины, которые годятся как аргументы для доказательства любой идеи.
Мероприятия государственного масштаба не оправдывают своего статуса, зато в галереях и частных выставочных пространствах художники мыслят глобально.
В галерее «Триумф» проходит выставка Алексея Беляева-Гинтовта под названием «55° 45′ 20.83″ N, 37° 37′ 03.48″» (до 15 апреля) - это вычисленные художником точные географические координаты центра Москвы. Художник представляет картины будущего Москвы как столицы Евразии. В этих пейзажах за историческими памятниками, Кремлем, церковью Вознесения в Коломенском, фонтаном «Дружба» на ВДНХ, видны здания-гиганты. Некоторые из них напоминает о Шпеере, в других использованы исламские мотивы, есть и египетские пирамиды, и нечто вроде ворот Иштар, многие здания напоминают военные шатры. В-общем, все по Лужкову: «наш стиль эклектика», но только в космических, и от того уже совсем комических масштабах. Но пейзажи безлюдны – видно, все ушли на войну, необходимую для того, чтобы поддерживать империю в хорошей форме.
Сложно-смешанная техника исполнения произведений заслуживает отдельного внимания. Есть картины лаковые в технике монгольского лука из прессованных жил и дерева, и картины на войлоке – между Бойсом и валенком. Картины на плитах из яичной скорлупы, по технологии изготовления китайских шкатулок – это дает поверхность с трещинками кракелюрами, патину времени, которую так любят для солидности и достоверности наводить на подделки старинной живописи в худсалонах. Этикетки к работам, где рядом упомянуты нанотехнологичная УФ-отверждаемая печать и бычья желчь – воистину душа нашей страны, где разговоры о модернизации сочетаются со средневековым сознанием. К арсеналу зелий оккультной целительницы с вкраплением технологий будущего добавили 3D видео пейзажей и штандарты будущей Евразии. Однако непонятно, зачем так колдовать, если эта евразийская эклектика с нами уже случилась, пусть и не в такой героической форме.
Андрей Филлипов, художник старшего поколения, давно работающий с имперской тематикой, но всегда сохраняющий по отношению к ней дистанцию, показывает в Stella Art Foundation выставку «Веерное отключение» (до 1 мая).
Государственная символика на ней сочетается с макабрической, атрибуты светской жизни повествуют о духовном. Двухглавый орел – наполовину призрак, одна половина геральдического зверя материальна, вторая – лишь ее тень. На четырех штандартах для четырех всадников Апокалиписа – стихи на эсхатологическую тему. Из СD-дисков на стене выложена аббревиатура «CD», отсылающая к латинскому Civitus Dei, «град божий». В этом сопоставлении есть ощущение того, что виртуальная, цифровая реальность более долговечна и желанна, чем бренная плоть. Все великие свершения человечества имеют свой конец – и семь вееров с изображением ночного неба схлопываются по цепочке и становятся видны подсвечивающие их плафоны с изображениями руки ангела, держащей свиток. Но пока конец света не наступил, и империя держится – двухглавый орел написан художником на двух холстах, и половинки держатся вместе на «семи печатях», ржавых амбарных замках.
Что является надеждой нашей империи? Модернизация, спорт и религия. Среди десяти выставок Фотобиеннале в Манеже есть три на эти темы. Фотограф Дуг Меньюз в серии фотографий «Бесстрашный гений: цифровая революция в Силиконовой долине 1985–2000» (до 9 мая) фиксирует то, как рождаются инновации. Он получил доступ к жизни Стива Джобса и Билла Гейтса, но эти фотографии будут интересны не только их поклонникам. Любопытно посмотреть, как выглядел процесс модернизации у них, и сравнить с тем, как он организован у нас. Одной из знаковых картинок можно считать фотографию, на которой группа мужчин в белых рубашках и черных брюках ведет переговоры за столом, поставленным посреди огромного замызганного бетонного поля. Это 1986 год, место, где будет построена фабрика, день, когда Росс Перро дал 20 миллионов долларов Джобсу на его проект. Сначала идея – а потом уже здание. У нас наоборот – расписной ларец в Сколково уже стоит, но будут ли там генерироваться идеи, которые изменят мир, неизвестно.
Строительство новых зданий приобрело у нас какой-то ритуальный характер – будто построишь офисное здание и оно как-нибудь само наполнится успешными компаниями. Но бизнес-центры пустуют, потому что никто не понимает того, что так хорошо знали в Силиконовой долине: самое драгоценное и выгодное – это люди с идеями, умные и самоотверженные. Вместо модели «меньше сделать – больше получить» они рисковали, отказывались от всех удовольствий ради результата. Даг Меньюз комментирует фотографию «Младенец в Apple»: «Поскольку сотрудники команды по разработке Newton работали днями напролет, они стали приводить жен, мужей и детей в офис. Только так дети могли увидеть своих родителей при дневном свете». Этим людям было что праздновать – были безумные вечеринки вроде битвы водометами, захватившей весь кампус. Но и на вечеринках Меньюз ловил их за горячим обсуждением проектов.
Комментарии фотографа, прожившего в этом мире пятнадцать лет, часто более интересны, чем сам снимок, вполне обыденный – в Силиконовой долине гламуром не болели. Вот снимок, где Билл Клинтон в 1995 году беседует с исполнительными директорами долины на устроенной ими благотворительной вечеринке. Он явил столь серьезные познания в новых технологиях, экономике и торговле, что директора были очарованы и щедро пожертвовали на предвыборную кампанию. Понятно, почему попытка Медведева прорекламировать себя как любителя новых технологий не имела успеха – он вещал перед пустым залом. Аудитории, способной оценить это и приложить к собственному будущему, и уж тем более поддержать кандидатуру материально, в России не существует - отечественные компьютерные гении утекают в ту же Силиконовую долину, потому что у нас ценят не способности конкретных людей, а некое абстрактное представление о модернизации.
Спорт как национальная идея столь же абстрактен. Вроде бы надо радоваться сочинской Олимпиаде в 2014 и чемпионату мира по футболу в 2018. Это дает какие-то позитивные перспективы. Вот только какие - каким образом олимпиада изменит к лучшему жизнь обычной русской пенсионерки или устроит будущее молодого человека, желающего получить образование и сделать карьеру? Это в античной Греции физическая культура была неотъемлемой частью жизни каждого грека, а олимпийские игры - действительно достижением нации. А у нас это скорее воплощение идеального освоения бюджета. Некая глобальная бессмысленность спорта открывается в проекте Тима Девиса «Олимпийские игры на севере Нью-Йорка» (до 9 мая), также показанном в Манеже. Художник придумывает множество новых видов спорта, отличительной чертой которых является то, что они – «одиночные». В силу новизны они не имеют критериев оценки, в связи с импровизацией и одноразовым проведением не требуют тренировок, и единственный участник apriori является и единственным победителем (или проигравшим).
Поднятие вверх на вытянутых руках старых телевизоров с последовательно увеличивающейся диагональю экрана, висение на соседском заборе, бег по спирали между парковыми кипарисами или сплав по каналу на спине – никуда не годятся как соревнование. Но зато, в отличие от официального спорта могут сделать интересней жизнь каждого отдельного гражданина.
С религией происходит та же история отчуждения от людей и превращения в самодостаточную инфраструктуру, которой люди нужны как источник дохода. Ну а некоторым людям религиозность нужна как часть имиджа. Фотограф из Мексики Алинка Эчеверрия сняла в своей серии «Путь на Тепеяк» (Манеж, до 9 мая) паломников в храм Богоматери Гваделупской, покровительницы всех темнокожих. Они идут в гору и несут на своей спине домашние образы Богоматери, чтобы освятить их. Никаких гор и храма на фотографиях нет – фигуры вырезаны и помещены на белый фон, нет и лиц, все сняты со спины, ведь самое важное – образы Богоматери на их спинах. Это напоминает о фотографиях в модных журналах, где не важен контекст или модель, а вся суть в наряде. Однако мысль автора не в том, чтобы связать моду и религию. Паломники просто отказывались сниматься, скрывая запыленные и замученные лица, так что она снимала их со спины, часто тайком. Но самодельные или приукрашенные собственными руками образы Богоматери рассказывают о своих обладателях. У кого-то картина огромная, больше своего хозяина, у кого-то целая пачка маленьких образов, кто-то не взял с собой ничего, кроме иконы, а кто-то тащит кучу разноцветных тюков, посреди которых образ почти не видно. Один молодой мужчина оформил свою Богоматерь в стиле хай-тек, поместив в большой стеклянный цилиндр с галогеновой подстветкой на алюминиевом потолке. Есть и мужчина, который образа с собой не взял, просто идет замаливать грехи – он обнажен до пояса и на голой спине у него прикреплен огромный плоский кактус с длинными колючками, мексиканский аналог вериг и власяницы. Среди паломников есть даже овчарка, одетая в попонку с Богоматерью. Все это можно было бы обозвать китчем, но здесь дело не в эстетике, а в искренней любви к образу, и заботе о нем, которую проявляют эти люди.
Как бы там ни было, китч и мещанский вкус – часть визуальной культуры. С ним работали многие русские художники, Константин Звездочетов, например, во многих своих проектах дающий предельно большую дозу дурного вкуса. Одним из знаковых предметов китча стал коврик над кроватью. Он фигурировал в знаменитой работе Ильи Кабакова на «Документе» - художник сделал инсталляцию, в которой люди как будто живут в общественном туалете. Но и они пытаются создать домашний уют, коврик им в этом помогает. Юрий Шабельников на первой Арт-Клязьме высек этот коврик с оленями на стене одного из номеров заброшенной гостиницы – сделанный из глубоких засечек на штукатурке рисунок ковра невозможно снять со стены. В начале 2000-х еще казалось, что этот атрибут советского обывателя останется с нами навсегда, но он все-таки безвозвратно ушел в прошлое. Ковры теперь являются просто частью современного интерьера...или все не так уж просто?
Куратор Мария Кравцова сделала выставку «The carpet is the message» в Gridchinhall (до 3 июня). Название – парафраз знаменитого произведения Маршалла Маклюэна. Представлены произведения современного искусства и ковры, такое сочетание несколько обидно для художников как упрек в том, что они производят товар для оформления интерьера коллекционера, по сути те же ковры, а с другой стороны – возвращает ковер как искусство. Подобные опыты уже были – на предыдущей «Документе» в одном зале были выставлены «Хлеба» Анатолия Осмоловского, картины с пятнами Роршаха, старинный иранский ковер и работа Петера Фридля - чучело жирафа, погибшего во время израильского артобстрела палестинского зоопарка. Общее между этими вещами – симметрия пятен. Она есть в пористой поверхности хлебов, отсылающих к иконостасу, в рисунке шкуры животного, в восточном узоре. Гармония орнамента – сакральна, логичность узора заставляет верить в то, что действительность разумна и имеет высший смысл. Ковер сообщает это не хуже, чем произведение художника. Противоположный опыт получился на 3-ей Московской биеннале у куратора Жан-Юбера Мартена. Он выступает против колониального сознания, и для Москвы сделал версию своей самой знаменитой выставки «Маги земли» 1989 года, в которой наравне с западными знаменитостями выставил художников из экзотических стран и архаических обществ. У нас Мартен также смешал континенты, и в качестве экспонатов в том числе показал афганские ковры времен вторжения советских войск – на них не цветы и звери, а вертолеты, танки и автоматы. У Мартена вышла не реабилитация экзотического, а наоборот – превращение всего и вся в забавные национальные артефакты.
В Gridchinhall афганские ковры тоже представлены, но без ненужного приравнивания к современному искусству, на которое они так похожи, но им не являются. Диалог между современным и декоративно-прикладным искусствами получился очень познавательный.
Со стороны современного искусства это рассказ о символике ковра – от торжественного до ненавистного отношения. Штандарты группы АЕС, на которых посреди восточного орнамента сияет картина будущей всемирной победы ислама, американская статуя Свободы, одетая в паранджу, и музей Гуггенхайма, превращенный в мечеть. В серии фотографий Николая Бахарева, нелепом домашнем разврате, мечтах об эротике образца 1987 года неизменно присутствует ковер. Они напоминают об интернет-сообществе shkola_urodov, создатели которого похищали личные фотографии обнаженных граждан из сети «Одноклассники» и выставляли на всеобщее обозрение, глумясь над уродливыми попытками выглядеть соблазнительно, и все у тех же ковров, что и у Бахарева, хотя уж 20 лет прошло. Ковер тут вышел с фона на первый план, его издевательски называли «ваше ворсейшество», а раздевшихся девушек – «жрицами ковра», совершающими «ковроугодные» действия. У молодых людей, уже не заставших ковер как необходимую дополнительную меру звукоизоляции в хрущевках и жалкий символ благосостостояния, тем не менее этот предмет вызывает бурю чувств. Юные леваки Анастасия Потемкина и Иван Бражкин на одном ковре вырезают сквозными дырами лозунг «Позор мещанским гнидам», а из другого они выкроили снежинку вроде тех бумажных, что клеили зимой на окна в советских учреждениях. Александра Паперно, наоборот, тоскует по утерянному ковру: ее почти абстрактная картина с белым прямоугольником на чуть более темном, но также белом фоне – не отсылка к Малевичу и абстрактной живописи, а белое пятно от снятого со стены ковра, ностальгия по уюту и человечности.
Ковры настоящие, предоставленные «Декораторским ателье Марка Патлиса» - захватывающий экскурс в историю предмета. В этой отрасли оказывается, есть разные течения – традиционалистов и экспериментаторов. Кто-то производит копии знаменитых старинных ковров – но часто их специально не делают точными копиями. Дело в том, что современный глаз не способен воспринять столь мелкую детализацию, и приходится исключать мелкие детали орнамента. Проверить эту особенность взгляда можно на выставке – адаптированные ковры выглядят ритмично и эффектно, абсолютно аналогичные старинным приходится рассматривать с трудом. Экспериментаторы решают вопрос мелкой детализации по другому – один из ковров является close-up центральной части древнего ковра, причем фрагмент, увеличенный в несколько раз, кадрирован ассиметрично, что тоже очень современно. Интересна история ковра, сделанного отцом Марка Патлиса. За основу был взят орнамент узбекского халата. Заказать его изготовление в афганских мастерских по эскизу оказалось невозможно, они сказали, что так делать не принято. В результате его соткали индийские мастера, за годы британского владычества привыкшие адаптироваться к чужому вкусу. Импрессионистский эффект, когда в пределах одной цветовой зоны мерцает и переливается множество оттенков, был достигнуть весьма оригинальным способом. Красить нить неравномерно очень сложно, но Патлис придумал брать обрезки уже покрашенных нитей, и свивать их в одну, таким образом удешевил процесс и добился интересного эффекта.
Вникнув в перипетии ковродельчества, о рекламном слогане багетного салона «Хватит жить убого! Снимай ковер, повесь Ван Гога!» вспоминать уже не станешь. Многое зависит от подачи, великий Генри Мур может оставить в недоумении, а ковры – оказаться захватывающим зрелищем.
