Искренность людей, переживших некие неординарные события, не подлежит оспариванию или насмешкам, если она не связана с прямым преступанием закона. Это и личные переживания, и всенародные, если в них затянуты огромные массы людей. Но это еще не причина для безусловного следования сему и для безотчетного доверия. Естественно, колонны ветеранов войны достойно проходят по главным площадям главных городов. Но неменьшие колонны посаженных, расстрелянных, загубленных (отнюдь не вражеской жестокостью и произволом) в пределах тех же военных и самых предвоенных лет могли бы пройти по тем же площадям. Эта немалая составляющая Великой победы как бы не принимается во внимание.
Да, но искренность! Да, но горькая искренность других! И одна не в укор другой, но в дополнение. Скорее, в укор нам, по естественной склонности человеков бежать сложностей и осложнений, уплощающих исторические картины. Тем более, что известно, куда порой благими намерениями и пафосной искренностью дорожка выложена. К примеру, тому же Робеспьеру искренности было не занимать. Как игривости и цинизма памятному Нерону. Но для их жертв разница была небольшая. Только, разве, в том, что жертвы Робеспьера были, в основном, столь же искренни.
Однако по-прежнему в расхожих беседах и пафосных заявлениях искренность поступков является индульгенцией всему переживаемому и пережитому. И так же спокойно служит отрицанию или незамечанию всего сопутствующего и неприятного к поминанию. В одном интервью Иосифу Давидовичу Кобзону задали вопрос, как же это он пел такие сомнительные, на взгляд интервьюера, песни, вроде «Малой Земли». А что, резонно отвечал певец, там ведь погибло великое множество людей. Почему нельзя петь? Действительно, и там погибло великое множество. Тут мы полностью на стороне исполнителя. Если бы только он несколько лукаво не пытался избежать ответа на тот вопрос, который ему задавали и который он отлично понимал. Собственно, до явления миру много-лауреата всех премий и многажды героя всех войн Леонида Ильича Брежнева что-то не спивал Иосиф Давидович этой песни. Ах, да, ее же просто тогда не существовало. Но ведь и после безвременной кончины вождя как-то не слышал я этих звуков и слов.
Вопрос был прост и откровенен – выбор репертуара в немалой степени есть акт идеологического и политического предпочтения, еще до самого факта искреннего артистического вживания в исполняемый материал и его переживания. Но певец пожелал не заметить этого. Так ведь и Ленин всегда живой! Так ведь мы и «Сталина имя в сердцах своих несем». Действительно – всегда живой и, действительно, - всегда в сердцах. Какой тут вопрос – почему не спеть? Так и Хорст Вессель – такой молоденький, мальчишечка совсем еще! И, действительно, – умер. Я вполне расчитываю на многие возражения по поводу соположения в одном ряду героев Малой земли и фашистика Хорста Весселя. И принимаю их. Но ведь искреннему переживанию благородных артистов нет предела. Они ведь искренни. Как помните, несколько из другой области и несколько с другими акцентами, но все же:
У старушки вырос кабанчик, а зарезать она его, бедненькая, не может. Ну, не может! Зовет местных хулиганов сотворить это злодейство. Они соглашаются. Из сарайчика несутся вопли, крики, ругань. Наконец выходит один, весь в крови.
– Как, зарезали? – с надеждой вопрошает старушенция.
– Ну, зарезать не зарезали, а п…дюлей навешали.
Вот так вот. Вот она, великая и неосуждаемая искренность!
И что же из всего этого следует? Ну, может, не с непреложностью, но хотя бы желаемо? А то, что в нашей сегодняшней жизни нам весьма потребны, хотя бы на паритетных началах с искренностью и цинизмом, которых ныне навалом, – разумность и добропорядочность.
