С грустью прочитал доклад Григория Ревзина «В культурном потоке» с идеей предъявлять культурный облик СССР. Оно, конечно можно и так…. Но называть музей страдания именем палачей выглядит как-то уж совсем по постмодернистки. Разве больше ничего у нас нет? Только ли этим мы интересны?
Безусловно, мир нас рассматривает с точки зрения реализации коммунистических и социалистических идей, от которых общество еще не получило окончательного иммунитета и не нашло им адекватной замены. Но, все-таки, большое число поклонников России в мире стало ими благодаря русской литературе. Мы явили миру небывалую интенсивность и плотность духовной жизни! И это не изобретение Советского Союза! Просто почти вся русская интеллигенция оказалась в положении Раскольникова – изолированная, полуголодная переживающая кошмар избранности, а в роли старушки процентщицы - родное государство, превентивно карающее за мыследействие.
Но для благополучного иностранца побывать в шкуре русского – увлекательнейшее экстремальное приключение!
Музей, как общественный институт с одной стороны структурообразующий для города, с другой – предельно незащищенный. Не знаю прецедентов, чтобы музей оказался коммерчески успешным. Даже великие и знаменитые музеи, пропускающие через свое чрево миллионы восторженных посетителей, сами не в состоянии свести концы с концами, видимо оттого, что эти концы завязаны в другом месте.
Когда мы создавали МузеуМ, у нас был бухгалтер, как потом выяснилось мошенник. Он убеждал, что невозможно в Бразилии зарегистрировать некоммерческое предприятие, если мы в отдаленной перспективе собираемся брать деньги за вход. Не имея возможности сориентироваться в обстановке незнакомой страны, пришлось довериться «доброму человеку» и наш музей – предприятие коммерческое (!), хотя деньги за вход мы брать так и не научились. Но теперь то мы знаем, что в этой стране множество предприятий сугубо некоммерческих (!) – это практически все банки и промышленно-индустриальные монстры в виде нефтекомпаний, алюминиевого завода и т.д.
Оттого-то нам никак не удается добиться поддержки городских властей хотя бы в том, чтобы повесить указатели на улицах, и скучающие туристы, не знающие, куда податься, бредут по соседним тропинкам, ничего не подозревая. А ведь редкие единицы покидали наше заведение без восторженного чувства.
Понятно что делать, когда город небольшой и музеев мало. Музей при правильном отношении к нему становится градообразующим центром. Косвенно он приносит городу больше, чем хороший университет, так как может сформировать специфический климат, в котором этот университет развивался бы. Но сам музей собирает ничтожно мало средств по сравнению с дороговизной музейного хранения и возможностью коммерческого оборота. Косвенные же доходы города могут возрасти многократно. Музей в городе как нос у человека, вроде и не самый важный орган, а как без него непривлекательно выглядит лицо! Сходное положение в городской культуре занимает и театр, но у него гораздо больше возможностей донести свои проблемы до окружающих.
Другое дело, как быть в таком огромном городе, как Москва, насыщенным культурными объектами? Мне кажется, сами культурные учреждения эту задачу решить не могут. Здесь нужен сценарный подход – составление тематически различных туристических маршрутов и включением туда музеев как опорных точек с демонстрацией ими экспонатов под определенным углом зрения.
Чем еще хорошо наша интернет-эпоха - что такая практика могла бы быть сколь угодно интерактивной. Ни сам город, ни сами музейные сотрудники не знают вполне чем располагают и, представляя себя в определенной тематике, могли бы открыть неизведанные ресурсы. Но кому-то придется эти сценарии сочинять и координировать.
И еще…. Как-то мой знакомый исполнился состраданием к влачащим жалкое существование мемориальным музеям и все пытался что-нибудь такое придумать, чтобы заново вдохнуть в них жизнь. Но это же так просто! Любой музей и особенно мемориальный – это пенаты, божества очага! Это то, с чего должно начинаться любое учебное учреждение – с сакрального самоопределения, с посвящения! Это наполнит смыслом жизнь учащихся и придаст этому смыслу оттенок священного! Поэтому музеи не только должны быть втянуты в сценарную политику, но и вплетены в образовательный процесс. Музеи сами могут быть образовательными заведениями – школами! Только не надо представлять себе тот кошмар, в котором образовывались мы и наши дети! Школа может быть совершенно другой, не менее сплоченной и теплой чем семья. И мемориальный музей мог бы такую школу естественным образом формировать.
Идея предъявить миру культурный образ Советского Союза звучит по-советски однопартийно. Да, множество людей во всем мире только и мечтают попасть в Россию и в Москву! Но, готовясь к такой поездке и попадая в город своей мечты, они попадают в безвоздушное неорганизованное пространство!
В одной из телепередач относительно недавнего прошлого ученая рассказывала, что цыпленок не просто отзывается и повторяет «ко-ко-ко», а делает это потому, что в бытность его в яйце курица неоднократно это «ко-ко-ко» ему предъявляла, а не, скажем, «кря-кря». Ведущий тут же разволновался и стал расспрашивать многомудрую интервьюируемую – что же будет, если яйцу предъявлять «кря-кря»? И в конце восторженно потребовал – давайте предъявим яйцу «кря-кря»!
Есть вещи, к которым мы привыкли и которые замылились в глазу. Они составляют фон, обыденность, превращаются в лубок. Это набор клишированных представлений о России, показываемых иностранцам. Но одно дело, когда это внутри Отечества, перенасыщенное образцами традиции и народного творчества, а другое, когда это в краях совсем иных.
Как бы вы посмотрели, если бы у около вашего дома зимой в мороз вдруг нарисовалась кокосовая пальмочка? А у меня эти пальмы на каждом шагу, и являют зрелище не слишком эстетическое.
Вы бы видели, как бразильцы смотрят демонстрацию матрешек. Русский народный промысел под тропическим солнцем светится сильнее золота и бриллиантов, и когда бразилец впервые видит матрешку и слышит о ней первые слова - на лице его изумление, смешанное с восхищением. Когда же матрешку начинают раскрывать, сопровождая это действие рассказом, бразильцы начинают безудержно смеяться, и последняя деревянная куколка вызывает восторг и экстаз.
Что это? Японское изобретение? Китайское исполнение? Нет, это невыразимая сложность русского бытия! Русского сознания, упакованного, как матрешка, в оболочки рефлексии и отражения.
Не знаю, как в других регионах мира, но в Бразилии русское пользовалось бы спросом. Слишком велик контраст и слишком велика близость.
В моей любимой лекции бывшего градоначальника Куритибы Лернера, опубликованной когда-то здесь же на «Полит.ру», город сравнивается с живым человеком, которому необходимо столь же живое участие. Увы, Лернер ушел, и Куритиба стала обрастать проблемами, обычными для городского гиганта. Но девиз мера остался – «Город - это не проблема! Город – это решение проблем!» Как это не похоже на жуткий вой противников урбанизации, начиная с Геродота!
Недавно моя знакомая путешествовала на теплоходе по Волге. И самое большое впечатление на нее произвели не прославленные музейные центры, в которых было безразличное отношение к посетителям, а Чебоксары, где в краеведческом музее их радушно по-домашнему встречали и читали стихи на чувашском языке.
Если кто-то «сверху» будет определять культурную политику, то мы так никогда и не узнаем, что же у нас такого есть, чтобы быть интересными миру.
Как-то к Пиночету пришли экономисты и сказали, что нужно сделать экспортную политику Чили открытой. «Зачем? – удивился диктатор, - Чили же может экспортировать всего несколько конкретных вещей! Что еще может экспортировать Чили?» «Чтобы это узнать – надо сделать политику экспорта свободной! – ответили «чикагские мальчики». И Пиночет согласился….
Дальше я рассказу немножко о МузеуМе, о том, чем он отличается от музеев существующих в смысле традиции и концепции.
1.
Это не музей, это МузеуМ – жилище муз – Святилище.
Мы воздвигли алтарь городу, чтобы освятить жизнь светом возвышенного.
Христос освятил смерть, оставив нам самим обожить жизнь. Это великое дело, достойное человека. Найти божественное в каждом движение повседневности.
Это семейный алтарь. Это очаг, вокруг которого собрались наши родные и близкие. Это живая традиция Святого семейства. Всем, кого мы любим и кому не можем подарить жизнь вечную, мы хотели бы подарить жизнь в вечности.
Здесь возносится фимиам, и дымятся воскурения. И то и другое – это ладан искусства. И то и другое это – дым всесожжения в поэтическом чреве, ибо стихи – молитва, творимая вне времени.
Вошедший сюда, да очистится водами прекрасного, Вселенским Потопом творения новой жизни!
2.
Музеи - хранители традиции! Их возникновение и угасание связано с жизнью человека или семьи, эту традицию олицетворявших, и взявших на себя бремя ответственности передать будущим поколениям.
Поначалу подобная задача была доступна особам царствующим и к ним приближенным, но по мере нивелирования сословных разграничений сие стало возможно и для частных лиц, не обремененных властными полномочиями.
Сохраняя наследие предков, музеи в лучшие свои периоды проводили широкую образовательную и исследовательскую деятельность, а так же частенько становились сценой, предоставляемой музыкальному и театральному миру.
В этом отношении наш МузеуМ является естественным продолжением и фокусом музейной деятельности с античности до наших дней.
В нем не только собраны коллекции живописи, мебели, скульптуры, народного промысла, это еще и концертный зал, и образовательный центр, который, по воле случая, стал местом соприкосновения русской и бразильской культуры.
С самого своего зарождения музеи позиционировали себя как традицию светскую, принципиально противопоставляя традиции храмовой. Даже церковные музеи сохраняют в себе все черты отрешения от места священного.
ЕСИ-МузеуМ стремится воссоздать сакральный центр средствами искусства – это священный алтарь семьи! Алтарная стена, выросшая из элегии к Богу «Фрески осени», главная в здании. Это иконостас в русском храмовом миропонимании, являющейся непроницаемой преградой.
За время своего создания «иконостас» оброс стихотворными этюдами, осуществляющими молитвенную связь с каждой картиной. Это место, где можно не только созерцать картину, но и вступить с ней в диалог посредством стихов, ею рожденных.
Справа сцена – «Святая святых», отделенная от зрителей завесой видимой и невидимой. Над сценой возвышается «Мария в тропиках», окруженная чином благоговейным и таинственным. Один из персонажей, осененный крылом ангела, читает «Элегию к Богу», открыв ее на странице с молитвой.
Слева окна, забранные в большие наполненные воздухом полотна, напоминающие, при взгляде против солнца, дворцовые гобелены - радостные и приподнятые! Их сочетание с маленькими стеклами и деревянными, традиционными для местной архитектуры рамами, создает цветовое давление витражей.
Напротив – «Стена города» объединяющая в единую агиографию Москву и Сан-Луис. Две такие непохожие сущности, через нас, однако, породнившиеся.
3.
ЕСИ – МузеуМ – это центр кристаллизации нового «большого стиля». Он духовно восходит к последнему «большому стилю» Модерн, который архитектуре радостно именуется – «Смеющаяся готика».
В стиле модерн или арт-нуво уже чувствуется сильная отстраненность от человека, искусство от человека постепенно отстраняется, ему присуща высокая эклектичность и элитарность. Это стиль декаданса, на который наложил отпечаток новорожденный авангард.
К сожалению, модерн не раскрыл до конца всех своих восхитительных возможностей и был прерван сначала первой авангардно-мировой войной, а потом и уничтожен второй ретроградной.
В своей художественной части стиль «ЕСИ» - такой же радостный и праздничный, как модерн, но сильнее ориентирован на местные традиции и более демократичный, своей человечностью и духовностью противопоставив себя бесформенной глыбе постмодернизма.
Это стиль внутреннего мира человека. В отличие от готики, рвавшейся в высоту, он не ставит перед собой цель утыкать иглами твердь небесную, а стремится возвысить пространство внутреннего человеческого обитания.
Здесь важна не сама высота потолка, а его приподнятая соразмерность, чтобы пространство не подавляло, а возвышало человека. Другими словами, стиль «ЕСИ» делает в искусстве то, что Христос сделал с миром и человеком. Сын Человеческий погрузил внутрь человека космос и историю, а новый стиль погружает в человека искусство.
Вы видели, как весь двадцатый век искусство отворачивалось от человека. И человечество страшно воевало, и испытывало социальные катаклизмы. Так было всегда, когда искусство отворачивалось, но никогда еще человечество не было столь единым, чтобы произошедшее в одном месте так быстро затрагивало всех и так быстро на всех отзывалось.
Новый стиль уже существует в живописи, в литературе, в музыке и кино. Пройдет сколько-то времени, и он пробьется в архитектуру, моду, гуманитарные науки. Просто Большой Стиль - это не катаклизм, это – зерно. Он долго и подспудно вызревает, медленно прорастает, но зато потом дает пищу многим и многим. Не такими ли несколькими хлебами накормил Христос тысячи?
4.
Фасад здания, построенного в начале 50-х годов 20 века, остался прежним, город находится под защитой ЮНЕСКО.
Это бетонная двухэтажная коробка, над которой возведена крыша. Стены выложены не только из кирпича, но и из всякого строительного мусора, каковым являлась отслужившая черепица, и в музее на втором этаже есть специальное окно, в котором выставлен на всеобщее обозрение фрагмент «старинной» кладки. Внешне мы только раскрасили дом и обновили, прибавив существующим цветам силу и контрастность. Поэтому стиль начинается с интерьера.
Основной критерий – создание уюта! Это очаг покоя, бушует ли за окнами вьюга или неистовое тропическое солнце. От этого вся обстановка воспринимается как метафора или притча, незаметно проникающая в сознание своим смыслом.
Здесь, в отличие от модерна, декоративные элементы не дробятся другими, такими же сильными по звучанию, а им дается возможность доиграть свою партию до конца.
При входе посетитель оказывается в рампе, сделанной для того, чтобы люди с ограниченными возможностями передвижения сами могли въехать в музей в инвалидных креслах. Рампа эта выполнена в стиле античного бассейна – орнаментальная керамика в мраморной окантовке.
Человек, попадающий в святилище муз, незаметно для себя проходит обряд очищения. Вместо воды – свет.
Рампа выходит к колоннам, облицованными в соответствии с местной традицией керамической плиткой – азулейжей. Стены первого этажа выкрашены в цвета спокойные и яркие, предполагающие постепенное вхождение человека в головокружительный мир живописи и оперного искусства. Здесь очень много зеленого, такого, который был во внутренних покоях дворянских усадеб, контрапунктом которому служит нежно розовый. Решетки, закрывающие двери и окна первого этажа, создают праздничный ажур, но чугун, покрашенный в нежные светло-зеленые тона, вызывает ощущение не монументальности, а веселой струящейся игривости живой изгороди.
Туалет для инвалидов, вынужденный выдаваться по своим функциональным размерам, сделан в форме античной ротонды и создает плавный переход к театральному буфету, символичность которого утверждает космичность естественного – принятия пищи и искусства.
Лестница на второй этаж праздничным своим восхождением и нисхождением напоминает путь на полати русской изразцовой печки – туда, где Иванушка Дурачок, сварившись в кипящем молоке музыки и живописи, станет, наконец, чудо-молодцем.
Второй этаж гораздо праздничней и торжественней, во многом благодаря отсутствию потолка. Вместо которого на мощных деревянных конструкциях над единым пространством зала красной черепицей воздвиглась крыша. Это еще не собор, но явное стремление к нему.
Розоватая плитка Италон пола выложена под углом так, что бы она геометрией своего рисунка расширяла и углубляла пространство, не сопротивляясь доминирующей архитектонике картин. В этом есть намек на дворец, но этот дворец – храм.
И все это сделано малыми финансовыми средствами одной семьи, средствами, на которые многие люди не могут сделать ремонт в трехкомнатной квартире! Материалами, продающимися в Сан-Луисе, городе далеко не изобильном отделочной продукцией. Это показывает, как стилистическое единство, даже при весьма ограниченных ресурсах, позволяет создать значительное архитектурное произведение.
5.
ЕСИ-МузеуМ не только осуществляет синтез существовавших традиций, передающихся через искусство, но и возвращает искусству его подлинную мистичность.
Можно сказать, что ЕСИ-МузеуМ – это музей лица! Того божественного лика, который стал проступать нам в человеке, после воплощения в нем Спасителя, и того человеческого лица, которое приобретает все человека окружающее при встрече с личностью.
Здесь произрастает одно из самых важных откровений, осчастлививших русскую мысль – «Обоженье мира»! Оттого родные и близкие художника изображены участниками библейской мистерии – на них лежит отблеск Божественного присутствия, и они продолжают таинство Богочеловеческого причащения сегодня!
Так было и раньше, святые, мученики, и даже лик Мессии писались с лиц современников, потому что настоящему искусству свойственно открывать в окружающем присутствие Творца.
Если вы хорошо образованы, вы увидите, что на этих картинах собрано и объединено все лучшее в живописи. И это традиционное озарено вечно новым светом присутствия живого близкого человека.
Праздничность и выразительность лица похожа на лица Возрождения, но в тоже время всегдашняя духовность сближает с Фаюмским портретом. Фон и пейзаж, окружающие персонажи, имеют черты импрессионизма, постимпрессионизма, экспрессионизма, абстракционизма, и прочих достижений авангарда.
Однако все это ложное. Если вы вглядитесь в живопись любого большого художника, существовавшего задолго до авангардизма, вы найдете там присутствие элементов всех современных и древних стилей. Таково свойство полноценной живописной палитры. Определение же живописи, как «изма» возможно только в узком направлении, когда художником выбраны средства, ограничивающие художественную выразительность, как главные.
Так, например, кубизм, сделал главным инструментом своей изобразительности и вывел на передний план геометрический набросок, применявшийся практически всеми художниками. Или пуантилизм взял как орудие мазок неразведенной краски и добился этим большого эстетического воздействия. Но если вы возьмете портреты Тициана, то убедитесь, что губы на них и некоторые другие вещи он рисует именно этим приемом.
Мы привыкли иметь дело с обманом. Нас обманывают масс-медиа, жутко выдавая выдумку за действительность, нас обманывают политики, медики, продавцы…. И все это называется информационным пространством, где действительность почти слилась с телевизором.
В этой экспозиции обмана нет, все нарисовано очень старым способом - маслом по холсту.
Великие художники девятнадцатого и начала двадцатого века сетовали на появление фотографии как на конец живописи и радовались, что не доживут до того момента, когда фотография станет такой же цветной, как и их палитра. А потом пришло и цветное кино, и телевидение….
И что же мы видим – картины дорожают каждый день! В отличие от золота или нефти, испытывающих непрерывные колебания.
В этих полотнах мы находим победу живописи в том, что, казалось бы, сегодня может сделать каждый с помощью мобильного телефона – в изображение живого человека.
Средства живописи другие, и в чем-то более сильные. Даже неудачная картина согревает дом больше выдающейся фотографии.
Общение с живописью больше всего похоже на театр. Она – вечно живая и вечно новая. И с ней в уединение своего жилища можно общаться, как с вечно одухотворяющей реальностью.
6.
Когда мать учит ребенка, она показывает ему яблоко и говорит:
– Это – Яблоко! Оно вкусное и полезное. Съешь его!
Когда искусство учит человека, оно показывает ему яблоко и говорит:
– Это – Яблоко! Оно росло в Райском Саду, наполненном красотой счастья!
******
Только так ли?.. и долго ли?.. около ль?..
Раскачалось, как око – однако,
Золотистое яблоко-колокол,
Красноватое колокол-яблоко!
И от гула медлительно-ульего,
И от звона медово-покатого
Колесо повернулось и руль его,
И земля в половине девятого.
11 сентября 1987
