Филонов в русском авангарде вне - и над -. Значимая фигура. Исключительная. Школа Филонова учит расчленить мир на атомы, чтобы он потом сам сложился в нечто целое, просвечивая своей пугающей изнанкой. У Филонова нет образов, или, точнее, у него – преобразы, у него формулы – весны, Николая II, жизни, империализма, мироустройства вообще. Биохимия вселенной и русская жизнь в ней частью всеобщего – миф, реальность, лубок, война, революция, личность – интеллигент, «те, кому нечего терять», человек целостный и человек расчлененный. Вот «Победа над вечностью» в синекрасных сталактитах, вот «Формула весны» - розоватая рябь, словно звучащая музыкой Стравинского. Стихия клеток и атомов. «Человек в мире» - потерянная в красочном пространстве голова с печальным взглядом, в белках испуганных глаз все тот же вселенский ужас, прорисованный на сетчатке мельчайшими подробностями прошлого, будущего и небывшего. В Музее личных коллекций на Волхонке 10 выставили собрание Русского музея – масштабный вернисаж живописных и графических работ Павла Филонова. Называется «Павел Филонов. Очевидец незримого».
Московская выставка по проекту Бориса Мессерера получилась с одной стороны, исполнена некоторой академической дидактики, что логично, ибо так сложилось, что крупномасштабных персональных выставок Филонова не проводили почти два десятка лет. Хотя значение его духовных и эстетических исканий для русского авангарда трудно переоценить. Филоновым советская публика была обделена – цензура.
С другой стороны, выставка «Очевидец незримого» – есть формула личности художника. Она не только про эволюцию взглядов и формирование творческого метода, она о сути человека.
С Филоновым знакомят грамотно и последовательно – зал ученических рисунков и эскизов, белые большие стенды с «Формулой весны» и ее фрагментами - в центре. (Пожалуй, самое спорное полотно художника, столько же недопонятое современниками, сколько важное ему самому). Картины – срезы, картины – механизмы, картины не внешних, но внутренних закономерностей занимающих художника явлений, не гармонии, но дисгармонии. Полотна не созидания, но деструкции, в которой жизнь. «Без названия (Что видит и чувствует ребенок 1922-1928 года) – бурая антисказка все в тех же швах и рубцах от распада этого прекрасного мира. То же звучит в «Февральской революции» 1924-1926, в «Колониальной политике» или «Формуле империализма». Шаги от благообразного мифа к монструозным ликам русского народного примитива («Крестьянская семья», «Масленица»), от евангельских циклов к воинствующему атеизму, к апологии интеллекта и отрицанию души. Отрицание мистики – и тут же – картины-предчувствия – «Пир королей» 1913 года – это уже о Первой мировой войне. Аналитическое искусство твердит – мир не целостен. Он сложнее все объясняющего божественного замысла, но значит – познаваем, а потому и должен быть разъят беспощадным глазом художника, который не боится видеть незримое («Победа над вечностью» 1920-1921 гг.) Белый свет без поблажек – в красноватых, венозно-синих и коричневых жилах, в кровавых подтеках и мазутных полосках от работы колес и шестеренок истории. Таков мир живописи Филонова. И тут же контрастом – примиряющие с действительностью противников авангардистских исканий реалистично-уютные портреты сестры и ее мужа. Именно сестра Филонова Евдокия Глебова, исполняя волю брата, в 70-е передала работы художника в дар Русскому музею.
Вернисаж дополняет проект современного концептуалиста Вадима Захарова, даровавшего Филонову некоторую самоиронию, которой, как вспоминают современники, живописцу не доставало. У входа в музей помавает головой гигантский синий пластмассовый лев. Скульптура оживает каждую минуту, но вместо львиного рыка слышна человеческая речь. Такие кондовые советские игрушки обычно бывали недвижимы, популярная крохотка из неубранных углов детской выращена до трех метров. Захаров заставил льва шевелиться и зачитывать биографию Филонова. Поставленный голос из пластмассовой утробы говорит, что завещает все свои картины партии и правительству. Проект-посвящение Филонову называется «Монумент утопии». Утопически настроенный лев стоит на постаменте и подсвечен изнутри.
Жутковато. Концептуально, стало быть.
Еще одна неизвестная в формуле Филонова выведена увесистым перетбуржским изданием Павел Филонов «Дневники». («Азбука» 2000, серия «Наследие»). Том дарили на вернисаже. В нем – правда документа, повседневность русского авангарда, жизнь школы аналитической живописи, созданной Филоновым в Петрограде. И просто повседневность: «6 марта. 1936. Сейчас, не имея заработка, я в полном смысле слова, к стыду своему, живу «на иждивении» дочки. Ем кило или полкило хлеба в день, тарелку или две супа с картошкой. Положение мое становится грозным. Выход один – пойти на любую черную работу для заработка. Но я растягиваю последние гроши, чтобы отдалить этот «выход», - и работаю весь день, как и всегда, пока сон не выводит меня из строя. Как и всегда, ни одной секунды не провожу я без работы, а работы чем дальше, тем больше. Но еды – все меньше и меньше. При моем, в полном смысле слова железном, несокрушимом здоровье я чувствую, однако, как уходит моя прежняя физическая, мускульная сила».
«Очевидец незримого» завещал «упорно и точно думать над каждым атомом, чтобы он туда въедался, как тепло в тело, или органически был связан с формой, как в природе клетчатка цветка с цветом». Филонов членил зримый мир на кристаллические цветовые ячейки, как Хлебников русский язык на досмысловые слоги. Последний, кстати, ценил художника больше прочих, был отличным знатоком его дореволюционного творчества и называл «певцом городского страдания». Они были похожи. Созвучны. Хлебников сорил стихами - Филонов никогда не продавал своих картин. Он умер, когда началась блокада Ленинграда.
Проект «Павел Филонов. Очевидец незримого» был инициирован Государственным Русским музеем в 2006 году. Стартовал в дни саммита стран «Большой восьмерки». Имел успех, вопреки первоначальным планам руководства музея был продлен на полтора месяца. Генеральным партнером проекта выступила группа компаний «Метрополь», благодаря финансовой поддержке которой стал возможен переезд вернисажа в Москву.
