Роман Ирен Немировски “Suite francaise” мне дали почитать друзья, у которых я весной2010 гостила в Бордо. Этого имени я не слышала. Оказалось, что у нас ужеперевели и напечатали – притом немалым тиражом - несколько ее сочинений, в томчисле и «Французскую сюиту» - роман, изданный во Франции в 2004 посмертно (М. :Текст, 2006). Именно этот незаконченный роман, рукопись которого уцелеласлучайно, сделал имя Ирен Немировски широко известным. Во Франции роман получилпремию «Ренодо» - для автора, погибшей в 1942 году в Освенциме, было сделаноединственное в истории премии исключение, – «Ренодо» не вручается посмертно.
Меж тем, еще до Второй Мировой войны ИренНемировски (род. в 1903) была успешной французской писательницей, небольшиероманы и новеллы которой почти ежегодно выходили в хороших издательствах –Грассе, Альбен Мишель, Галлимар. Даже в совсем кратком справочнике пофранцузской литературе Bordas 1987 года (издательский концерн, до некоторойстепени аналогичный нашему «Учпедгизу» ) список основных сочинений Немировскинасчитывает 11 названий.
Ирен Немировски родилась в 1903 г. в Киеве и былаединственным ребенком в семье успешного банкира Льва Немировского. Мать Ирен,Фанни, дочерью не интересовалась, полностью доверив ее воспитание французскойгувернантке, благодаря которой Ирен Немировски владела французским как родным.С 1914 семья жила в Петербурге, выезжая в сезон на лучшие европейские курорты.В Петербурге Немировских и застала революция. Вначале они переехали в Москву,затем через Финляндию и Швецию добрались до Парижа, где Лев Немировский сумелвосстановить свое состояние.
Ирен Немировски окончила Сорбонну по факультетуфилологии. В межвоенный период семья Немировских в Париже принадлежала к кругубогатых буржуа, и Ирен вела соответствующий образ жизни, находя тем не менее,время для серьезного творчества. Писать и печататься она начала рано; настоящийуспех ей принес роман «Давид Гольдер» (1929) - впрочем, это уже не был дебют:небольшие новеллы Немировски печатала и раньше. Великий Дювивье – мы знаем егопрежде всего по «Большому вальсу» - поставил по роману свой первый звуковойфильм.
К моменту выхода «Давида Гольдера» Немировски былауже три года замужем за Мишелем Эпштейном, дипломированным инженером (он училсяв Петербурге), служившим управляющим в большом банке. В 1929 у Немировскиродилась дочь Дениза; в 1937 родилась Элизабет.
Вплоть до начала Второй мировой войны Немировскипочти ежегодно печатала роман или сборник рассказов; после поражения Франции в1940 и даже в 1942 ее рассказы (разумеется, под псевдонимами) печатал «Gringoire», журнал крайнейправой ориентации.
Немировски не имела французского гражданства, нодо 1939 года это не мешало полной встроенности семьи во французское общество. Внапряженной обстановке начала 1939 года семья решила принять католичество.Осенью 1939, незадолго до начала Второй мировой войны, девочек Эпштейн вместе сих няней Сесиль Мишо отвезли на родину Сесиль - в Исси -Л’Eвек. Ирен Немировски смужем вернулись в Париж, предполагая в дальнейшем навещать дочерей.
Жизнь распорядилась иначе.
Летом 1940, после капитуляции, Париж и Исси-Л’Евек оказались в оккупированной зоне. Родители переехали к дочерям.
Осенью 1940 – летом 1941 г. были обнародованы«Статуты о евреях » - антисемитские законы, не только налагавшие запрет надеятельность евреев в ряде профессий, но вообще лишавшие евреев элементарныхгражданских прав. Евреям, ранее бежавшим на юг всвободную зону, запретили возвращаться назад, а их собственность конфисковали.Тем же, кто, как семья Немировски, остался в оккупированной зоне, вменили вобязанность получить регистрационные документы, в которых значился штамп«еврей». Мишель Эпштейн потерял право работать в банке, Ирен - правопубликоваться. Денизе Эпштейн на школьную одежду пришлось нашить желтую звезду.
В дальнейшем евреям было запрещенопокидать свои дома по вечерам, а также делать покупки в магазинах в любоевремя, кроме дневных часов - с трех до четырех пополудни (в это время вбольшинстве магазинов уже не оставалось продуктов), а также посещатьобщественные места, в том числе - кинематограф и театр.
Это была прелюдия к депортации:оставалось запретить им дышать…
Ирен, тем не менее, продолжала писать – средипрочего, именно тогда она закончила биографию Чехова, которая увидела свет ужепосле окончания войны. Видимо, Немировски стремилась работать каждый день –уходила после утреннего завтрака в лес, возвращалась к обеду – и опять уходиладо вечера.
Издатель Альбен Мишель неизменно переводилНемировски деньги, хотя публиковать ее работы он не мог. В октябре 1941 г. ИренНемировски писала своему другу Андре Сабатье, что ей тяжело прокормить семью изчетырех человек.
За Ирен пришли в июле 1942 . Она попала в лагерьПитивье, а оттуда в Освенцим. До нас дошли письма Мишеля Эппшейна, отчаяннопытавшегося вызволить Ирен или хотя бы узнать о ее судьбе. За ним пришли воктябре 1942 – он тоже погиб в Освенциме. Девочек с помощью монахиньсамоотверженно спрятала Жюли Дюмон, в прошлом - сиделка в семье старшихНемировских.
Рукопись «Французской сюиты» дошла до нас чудом.
Как у каждого пишущего человека, у Ирен Немировскибыли бумаги, которые она хранила. В какой-то момент, когда Ирен уже забралинемцы, Мишель доверил чемодан с ее бумагами старшей дочери Денизе,- ей тогда былоне более тринадцати лет.
Дальнейшая судьба Денизы и Элизабет была тяжелойдаже по тем временам – их укрывали, кормили и с рук на руки передавалиучительницы и монахини; Жюли Дюмон содержала их на деньги, которые пересылалАльбен Мишель; девочки болели и недоедали.
Когда через много лет Дениза, наконец, решиласьпопытаться привести в порядок бумаги погибшей матери, она предполагала, что вчемодане хранятся записи, сделанные Ирен «для себя» – черновики, дневники ит.п. Менее всего она ожидала найти там неизвестные, притом значительные пообъему сочинения.
Сохранились черновые записи Немировски с планомромана «Французская сюита» и размышлениями о том, что все это если и увидитсвет, то, скорее всего, в качестве посмертных публикаций.
… Довольно трудно представить себе хрупкую женщинутридцати девяти лет, к тому же - страдающую астмой, которая каждый деньпроходит много километров, где-то в глухом лесу усаживается на землю, подложивсвой свитер, и пишет – без всякой уверенности не только в судьбе своегосочинения, но и в собственной судьбе. Ей не только запрещено печататься –невозможны простые житейские поступки. Она не может сесть в поезд, чтобыпривезти из Парижа хотя бы детские постели; не имеет права просто выйти утром вбулочную…
Немировски задумала «Французскую сюиту» каксочинение в пяти частях, структурно аналогичное музыкальной сюите. Она успелазакончить первые две части: «Июньская гроза» и «Дольче». Первая из нихописывает «исход» обитателей Парижа во время катастрофы 1940 г., вторая – жизньв маленьком французском городке, оккупированном немцами.
Когда-то, обращаясь к любимой женщине, Пастернакнаписал «я - поле твоего сраженья».Во «Французской сюите» полем сраженьяавтора является обычная жизнь: свой город, свой дом, весенний лес, цветущиесады, привычный уклад …
В первой части эту жизнь опрокидывает поражение ввойне: парижане в панике покидают столицу, опасаясь немецкого вторжения. Вовторой - «Дольче» - жителям маленького городка Бюсси, куда входят оккупанты,бежать некуда – им остается читать приказы коменданта, где каждый день что-тоочередное запрещается – и всегда «под страхом смертной казни». Жизнь, тем неменее, продолжается – и между молодой женщиной, нелюбимый муж которой уже годкак находится в лагере для военнопленных, и молодым немецким офицером, которогоопределили к ней в дом на постой, возникают отношения, близкие к романтическойдружбе – и тут же она прячет у себя в доме крестьянина, застрелившего другогомолодого немецкого офицера…
Стиль Немировски ближе всего (на мой взгляд) кЧехову периода рассказа «Студент» - выражаясь по-школьному, это реализм, притом проникнутыйпронзительным чувством красоты и хрупкости мира. Видимо, к 2004 г, когда«Французскую сюиту» опубликовали, французский читатель «отвык» читать такиетексты – на первый взгляд, как будто бесхитростные, на самом же деле написанныемастерски и притом страстно.
Я долго думала, с чем сравнить магию этогоповествования – пожалуй, только с романом покойного Александра Чудакова«Ложится мгла на старые ступени»…
* * *
После присуждения Немировски премии «Ренодо» воФранции переиздали почти все ее основные сочинения; многое перевели наанглийский; переводы нескольких книг вышли и у нас; на английском есть и двеобстоятельные биографии.
Критика не обошла Немировски вниманием. Ксожалению, анализ ее художественного творчества нередко оказывается заслонентрагическими и не всегда внятными сегодняшнему взору особенностями ее судьбы –этнической еврейки, чувствовавшей себя прежде всего француженкой.
Проницательный анализ личности и творчестваНемировски предложил нобелевский лауреат, южно-африканский писатель Дж.Кутзее,написавший о ней очерк в New York Review of Books в связи английскими переводами трех довоенныхповестей Немировски – «Бал», «Снег осенью» и «Дело Курилова» .
Для Кутзее Немировски - прежде всего талантливыйписатель с трагической судьбой.
Мы не знаем, почему семья Немировски не пыталасьполучить французское гражданство в начале 30-х, когда Немировски была ужеизвестной писательницей. Тем более трудно понять, пишет Кутзее, почему семьяЭпштейн-Немировски не предприняла серьезных мер даже тогда, когда с приходомГитлера к власти «традиционный» французский антисемитизм уже поднял голову.Наконец, уже после капитуляции Франции в 1940 семья Немировски, по словамКутзее, еще могла укрыться в городке Андэ (Hendaye), совсем близко от испанскойграницы, рядом с Биаррицем, Но как мы знаем, Ирен и Мишель отправили с нянейдетей в Исси-Л’Евек , находившийся в оккупированной зоне, а потом вынужденыбыли и сами переехать туда же.
Кутзее предлагает свою интерпретацию причин, покоторым Немировски, будучи этнической еврейкой, считала себя «особым случаем»и, видимо, надеялась остаться прежде всего француженкой: она состоялась воФранции именно в качестве французскойписательницы, считала себя частью французского образованного общества ипринадлежала французской культуре. Очевидно, однако, что в 30-е годы настроенияво Франции были таковы, что отнюдь не толерантное буржуазное французскоеобщество не приняло бы в качестве своегони пишущего по-французски русского эмигранта, ни – тем более – говорящегопо-французски еврея.
Как бы ни пыталась Немировски существовать вкачестве «особого случая» – в конце 30-х это было уже сложно, позже –нереально.
Кутзее проницательно отмечает две тенденции втворчестве Немировски. В качестве беспримесно французской писательницы она выше псевдонима (а ведь Натали Саррот(Черняк) и Андре Труайа (Тарасов) писали под псевдонимами всю жизнь!), необщается с русскими эмигрантскими кругами и пишет по-французски о «французской»жизни. А в качестве персонажа, исходно пребывавшего вне французской культуры,она пишет с позиции сочувствия иснисхождения «извне» о русских эмигрантах, о евреях, бежавших из штеттловво Францию - чем-то смешных, чем-то трогательных, нередко неприятных илижалких, но всегда неизбежно инокультурных для французской среды.
Видимо, желание быть француженкой во что бы то нистало лежало в основе дружеских связей Немировски с крайне правыми, в изданияхкоторых она печаталась – уже под псевдонимами. Именно к этим правым обратилсяМишель Эпштейн, когда Ирен оказалась в лагере. Они не помогли ей, да и едва лиэто было в их силах - отныне все евреи официально считались прежде всегоевреями, независимо от их социального положения, вероисповедания и убеждений.
«Французская сюита» - редкий пример романа,написанного его автором незадолго до гибели и непосредственно в разгар событий- «один Бог знает, что дальше»,писала Немировски, имея в виду и «романное» будущее, и свое собственное. Онаразделила судьбу 75 000 французских евреев, погибших в лагерях смерти.
