В Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко две премьеры кряду – балет «Золушка» Прокофьева и опера «Травиата» Верди. Названия связаны не только временем, но и дирижером – в обоих случаях за пультом стоит Феликс Коробов. Главному дирижеру театра сейчас 34 года – возраст, прямо скажем, не очень-то сочетающийся с солидной академической должностью. Бывший виолончелист Госоркестра, возглавляющий сегодня Театр на Дмитровке, инициирует эмоции, свойственные новому поколению – свободному, уверенному, креативному. Феликс Коробов настроен по максимуму – много работать, не теряя идеализма. Такая позиция отвечает свежему облику театра -- наконец-то, снова активного игрока на московской карте. О том, как сочетаются в работе главного дирижера столичного театра поэзия и проза, с Феликсом Коробовым обсудила Марина Борисова.
Из чего складывается ваша работа?
Из миллиона разнообразных и подчас взаимоисключающих друг друга вещей. То, что на виду – подготовка премьер и возобновление старых спектаклей, которые не шли на нашей сцене около трех лет. Кроме того – обживание нового зала и сцены. Акустика стала лучше, но все равно она несовершенна – здание изначально не строилось как оперный театр. Именно сейчас оркестру необходимо найти свой звук, свой тембр.
Названия для постановок выбираете сами?
Есть репертуарная политика театра, которую формируют все руководители. Мы собираемся и обсуждаем, составляя план на ближайшие сезоны. Мы должны прийти к общему мнению, как развиваться театру, поэтому стараемся сойтись в наших интересах. Надо учесть много параметров – от имен композиторов до пользы для труппы и понимания ее возможностей. У нас была красивая идея – открыть обновленную сцену тем спектаклем, с которого начался театр – «Евгением Онегиным», но уже в новой постановке (первый спектакль Станиславского, который он поставил еще у себя в Студии в 1922-м). Но воплощение этой идеи отодвинулось на середину сезона. В конце сезона знаковая для нас постановка – «Пелеас и Мелизанда» Дебюсси, эта опера отсутствует в российском репертуаре. Спектакль делают французы: режиссер -- Оливье Пи, дирижер Марк Минковски. Параллельно идет возобновление старых репертуарных спектаклей. Хотя бы по десять названий в сезон.
Складывается впечатление об огромной работе – физической и моральной: за исключением «Пелеаса», всеми премьерами дирижируете Вы. Совпадает ли результат с намерениями?
К идеалу – тому, который звучит у тебя в голове и в сердце – очень сложно приблизиться. Очень многое должно сойтись вместе. Главное – честно, по максимуму, с полной отдачей делать свое дело.
Вы испытываете чувства к людям, с которыми работаете — возможны ли здесь любовь, сострадание? Ощущаете себя эмоционально связанным?
Конечно. У нас сама профессия сверхэмоциональна. Голые ноты никому не нужны – мы приходим в театр и на концерт за чувствами. И они не просто рождаются на сцене, но должны быть подготовлены репетицией, мы должны научиться вместе дышать, жить, чувствовать и думать. Я идеалист. Мне очень важна атмосфера репетиций и спектаклей. Могу конечно, но очень не люблю работать с равнодушными людьми. Это ужасно.
А бывает так, что люди категорически не согласны и возражают, предлагая свое решение? Или это не входит в их полномочия?
Театр, как и дирижирование – это сотворчество. Нужно найти максимальное сближение того, что на сцене, с тем, что в музыке. Дальше можно делать разные акценты, но важно привести все к общему знаменателю.
Вы руководите большим количеством людей. Вы чувствует свою власть над ними и их зависимость от Вас?
Это не власть, а ответственность. За тех, с кем ты работаешь.
Но ведь они воплощают ваши замыслы.
Да. Вечный разговор об ответственности дирижера перед людьми. К которым я отношусь с большим уважением, потому что мы вместе делаем общее дело. Каждый на своем уровне дает возможный результат.
Я отвечаю за конечный результат, поэтому у меня больше ответственности.
Есть ли у вас идеал в этом вопросе – взаимоотношения лидера и коллектива?
Сложный вопрос. Все дирижеры индивидуальны. У каждого свой стиль работы, свои взаимоотношения с оркестром. Были и феноменальные диктаторы, как Мравинский или Клемперер, и те, кто силой обаяния влюбляли в себя весь оркестр и потом делали все, что хотели, как Рождественский или Бернстайн. Мне очень повезло – как виолончелисту мне посчастливилось играть с выдающимися дирижерами - Геннадий Рождественский, Вахтанг Кахидзе, Курт Мазур. Какое это счастье! Главное: человек, который выходит к пульту, должен знать, зачем он это делает. Если ему есть, что сказать, и он знает, как это сделать, тогда все сложится само собой.
Вы чувствуете, как ваша деятельность влияет на культурный ландшафт?
Стараюсь об этом не задумываться. Мне кажется, говорить об этом либо рано, либо не нужно вовсе. Потом если будет к чему – наклеят и ярлыки, и определения. Надо жить и работать. И отвечать перед собой за содеянное.
Был ли момент в вашей профессиональной жизни, когда вы испытали абсолютное удовлетворение?
Есть несколько концертов, за которые не стыдно. Те концерты, которые по своему состоянию, духу, эмоциям наиболее приблизились к тому, что я сам хотел бы в них услышать. Их не так много, но я их считаю вехами в своей жизни. Например, Например, исполнение с Госоркестром Пятой симфонии Чайковского, наша «Травиата».
У вас есть страстное желание – возможно, даже не связанное с театром?
Быть может, выращивать розы где-нибудь в Провансе.
