Источник прозы – не наша реальность и не вымысел

С 18 сентября писатель Леонид Костюков проводит мастер-классы по прозе и поэзии в Пирогах на Сретенке. Подробно об этом здесь

Целью мастер-классов не является обучение творческому письму «с нуля», потому что основой такого письма является жгучая потребность, и если у человека ее нет, то прививать ее незачем и трудно. Главное условие участия – Вы пишете и хотите писать лучше. Главным содержанием семинаров будет разговор о конкретных произведениях – классических и участников мастер-классов. Однако, как показывает опыт, полезно иметь некий начальный язык разговора, базовую оптику, систему категорий. Примерно так:

МАСТЕР-КЛАСС ПО ПРОЗЕ И ЭССЕИСТИКЕ

1. Проза. Глубинная природа прозы и эссеистики. Грань между поэзией и прозой. Метафора праязыка. Слово в поэзии и прозе. Еще раз о конце культуры. Старая история на новый лад.

Тут мы остановили Леонида и попросили рассказать о первом пункте подробнее. И он рассказал.

Начнем с границы между прозой и эссеистикой. Есть два взгляда на талант прозаика: что это совокупность частных и понятных способностей (чувство языка, фантазия, наблюдательность, глубина обобщения и т.п.) – либо одна редкая способность. Я считаю две вещи: что это одна способность, и что фантазия здесь, в общем, ни при чем. По-моему, источник прозы – не наша реальность и не вымысел, а нечто третье. Тут обычно спрашивают, что же это третье, что не правда и не вымысел. Ну, для начала, сны – не реальность и не вымысел. Видящий сны не находится в позиции «творца», он скорее воспринимает. Вот и прозаик – это тот, кто умеет видеть сны наяву, и материя этих его представлений – это и есть его проза. То есть проза появляется при ослаблении собственной воли, когда человек (автор) как бы раскрывается навстречу чему-то, идущему извне, сигналу. Это очень похоже на то, как поэты описывают поэтическое вдохновение, и здесь, конечно, проза соприродна поэзии. А вот эссеистика – это именно сумма способностей плюс неравнодушие к теме, плюс интонация, плюс свобода переключения, но это более человеческие, рациональные способности и несмещенное сознание автора. Эссеистика Розанова – это Розанов, Бунина – Бунин и т.д. А вот «Остров Сокровищ» - это не Стивенсон. Это иная реальность, увиденная Стивенсоном.

Теперь – между поэзией и прозой. Начнем с того, что есть стихи – как способ организации текста, и проза – как другой способ организации текста. Еще проще – в столбик и в строчку. Понятно, что этими различиями глупо заниматься долго и всерьез. Хочется понять глубинные мотивации прозы и поэзии как родов искусства. По-моему, проза – вызванный представлением автора мир, поэзия – преображенная речь. И в отношении языка, точнее, в отношении к языку хорошо отделяет поэзию от прозы метафора праязыка. Это язык до строительства Вавилонской башни. Он был не условным (договорились называть вот этого зверька белка), а абсолютным. Ему не надо было учиться. Называя вещь, мы как бы вызывали ее; вообще не было резкой границы между именем и предметом. Близкое по звуку было близко по смыслу. Потом Бог наказал строителей башни – они позабыли общий магический язык, а взамен обрели много условных языков, лишенных магической силы. Так вот. В каком-то отношении, поэзия не смиряется с утратой и ищет в языке (английском или русском) обломки праязыка: магию звука, созвучия, пробует имена вечных вещей. Проза же – искусство говорить точно на неточном, ущербном языке, за счет изменения единицы речи. Слово – не единица прозаической речи, скорее эту роль играет абзац. Оперируя большими группами слов, проза создает точное целое как из пикселей.

Концепция конца культуры – каждая история имеет свою геометрию, а эти геометрические конфигурации рано или поздно исчерпаются, а если присмотреться – уже исчерпаны. По Борхесу, «историй всего четыре». То есть следующим поколениям прозаиков остается создавать римейки, варьируя антураж.

Мне просто хотелось бы заметить, что смещение акцентов внутри истории меняет ее кардинально. Полезно вспомнить историю Агамемнона и его сына Ореста, чтобы понять: «Гамлет» Шекспира – уже римейк. Отличие Гамлета от Ореста, собственно, одно – Гамлет не спешит следовать заложенному в истории сюжету. На одной этой паузе, на промедлении возникает, может быть, лучшая трагедия в истории человечества. Или тот же Стивенсон во «Владетеле Баллантрэ» берет классический, чуть не сказочный зачин: есть два брата – хороший и плохой. И один крадет у другого: невесту, имя, наследство, а потом и жизнь. Но Стивенсон вносит одну поправку: крадет хороший у плохого. Возникает невероятно глубокая, нетривиальная вещь. А история в своей основе стара…

О том, когда и где будут проходить мастер-классы писателя Леонида Костюкова