Жестянки пожарных лестниц лежат на развалинах недавних домов. Камера движется медленно, чуть поднимается вверх — всё снимается одним кадром. Рекламный плакат сообщает, что местные трущобы сносятся для будущих величественных высоток. Монтажных склеек по-прежнему нет, камера продолжает подниматься: уже видны пока еще уцелевшие стены нью-йоркских «хрущевок» и экскаваторы, которые их вот-вот снесут. Склейка. Буквально из-под земли начинают выскакивать молодые ребята в костюмах 1960-х годов. Они, пританцовывая, идут, собираясь в стаю: новенькие присоединяются из строительного офиса, каких-то рабочих машин и будок, аптек, забегаловок. Их уже больше десятка. В руках у них железные банки с красками. Попав в чужую часть района, они пытаются закрасить пуэрториканский флаг. Но прибегают местные. Начинается потасовка.
Так Стивен Спилберг вводит нас в свой новый фильм, посвященный его отцу. Во-первых, тот умер 25 августа 2020-го — в год, когда фильм изначально должен был выйти, но задержался на полтора года, и все мы догадываемся, почему. Во-вторых, режиссер признался в интервью Vanity Fair: «"Вестсайдская история" была фактически первым произведением популярной музыки, которое наша семья позволила себе слушать дома. Я полностью влюбился в него в детстве». Оригинальная бродвейская постановка в конце 50-х прошла в Америке на ура, а одноименный фильм, снятый всё по той же адаптированной истории шекспировских «Ромео и Джульетты», добавил ещё больше масла приятных отзывов в огонь народной любви к «Вестсайдской истории». Так что, Спилберга просто ностальгия заела?
Думаю, нет. В итоге получилась крепкая бодрая история. Красивая и увлекательная. А главное, добрая и простая. И актуальная! Сегодня тема непринятия другого снова находит свое место в повестке по всему миру: Black Lives Matter, беженцы, межрелигиозные конфликты... В России вот даже в Госдуму внесен законопроект о запрете упоминания в СМИ национальности преступников. Что, как мне кажется, правильно, потому что новости о том, что в метро подрались русские, появляются куда реже, чем «приезжие напали на такого-то» (а между собой мы не деремся, что ли?). От пролистывания новостной ленты появляется ощущение какой-то очередной (пока что партизанской) войны, в которой мы хорошие, а «вот эти вот» — негодяи и нелюди. Вроде бы нас учила история, что решение сложных проблем простыми методами приводит к фашизму, нет? Думаю, что Стивен Спилберг решил нам напомнить о том, что бывает, когда люди позволяют разгореться вспыхнувшей искре страстей, понтов и социальной неудовлетворенности.
Сам музыкально-танцевальный жанр важен здесь не только с исторической точки зрения преемственности к постановке: он позволяет задать театральность и условность происходящего, что важно для восприятия зрителем истории внезапной любви между польским американцем Тони и молоденькой пуэрториканкой Марией. В тех моментах, в которых — если бы мы смотрели чистую драму — захотелось бы шепнуть соседке в кинотеатре «не верю», приходится согласиться: в мюзикле такое может быть. И любовь с первого взгляда, и бесконечное доверие этой любви в момент принятия смерти брата, и, конечно, победа любви над смертью.
Тони (или даже Антон, с ударением на первый слог) — Энсель Эльгорт («Малыш на драйве», «Клуб миллиардеров», «Щегол»). Он только что вышел из тюрьмы, где год отсидел за драку. Ввязываться в новые разборки между американо-ирландско-итальянской бандой «Ракет» (Jets) и «Акулами» с Карибского моря (Sharks) ему неохота. А деваться-то некуда: слишком уж большой общественный резонанс вызвал его танец с Марией.
Ее брат, боксер, очень уж хочет разобраться с Тони за его наглость. А лучший друг Тони Рифф, который, пока тот сидел за решеткой, завладел его бандой, тоже давно жаждал подвигов. Скажем, быстрой победоносной драки с приезжими, мозолящими глаза. Неожиданное человеколюбие друга Рифф рассматривает скорее как мягкотелость и слабость, чем как вариант для дальнейшего развития событий в жизни района, за который он чувствует свою ответственность.
Возлюбленную Тони, Марию, сыграла дебютантка Рэйчел Зеглер. Спилберг ее выбрал, увидев вирусное видео, в котором та поет Shallow из «Звезда родилась».
Марии 18 лет, и, собираясь на свои первые танцы, она надевает белое платье, которое ей не особо-то нравится. Но девушка старшего брата повязывает на него красный пояс — и вот теперь, захватив еще и ее помаду, Мария готова встретиться со своей судьбой.
Кстати, танцы в школьном спортзале сделаны классно. Они сняты как спортивные соревнования. Команды (группировки детей белых эмигрантов и недавно приехавших пуэрториканцев) сражаются за территорию, играют мускулами, меряются размахом платьев. Аранжировал и адаптировал оригинальную партитуру Бернстайна, полюбившуюся Стивену Спилбергу еще в детстве, на виниле, композитор Дэвид Ньюман.
И посреди этой красочной подростковой игры вдруг случаются серьезные и вечные дела: любовь и смерть. Появляются они, как всегда, неожиданно. Как нож на «стрелке», на которую по-пацански договорились приходить без оружия. И что с ними делать, конечно же, тоже неясно. Как с тем же ножом, но уже в своем животе.
Мечущиеся души на экране танцуют, дерутся, взбираются по еще неснесенным лестницам. Высоко им удастся забраться-то? Дотянется одна до другой? Успеет ли до того, как экскаваторы таких понятных и близких насилия, мести, ненависти снесут уютные домики, в которых каждому одиночеству так хочется немножечко любви?
