По календарю майя человечеству придет конец в 2012 году. Вряд ли наши современники вспомнили об этом пророчестве древних индейцев, если бы реальность с ее природными катастрофами, общественными и финансовыми кризисами не давала повод думать о приближающемся конце света.
Дэвид Эллиот, куратор 1-ой киевской биеннале, выбрал Апокалипсис темой своего проекта – одновременно с темой Возрождения. Взяв девизом биеннале слова «Лучшие времена, худшие времена» - первые строки романа Чарльза Диккенса «Повесть о двух городах», события которого происходят во время Французской революции, в своем тексте Эллиот высказал такую мысль – конец старого света будет рождением нового, поэтому крушение отжившего должно внушать нам надежду, а процветание - опасение: «В «худшем» содержится искупление, а «лучшее» – это иллюзия, обычно вынашивающая семена собственного разрушения». Правда, куратору не удалось выразить эту идею через произведения, подобранные для выставки. Звездный подбор имен, тонко выстроенное сочетание произведений и пространства, рифмы между соседствующими работами – все это создает ощущение «лучшего» качества, но по отношению к отдельным произведениям, а в целом заявленная тема не просматривается. В формальном совершенстве экспозиции стоит скорее видеть «худшее» - признаки скорого краха арт-рынка, представляющего качественные товары, но не имеющего больших идей. Однако, что не удалось Эллиоту – удалось киевлянам.
Несмотря на все экономические и политические проблемы, проводится биеннале современного искусства. Как заметила арт-критик Мария Кравцова, «биеннале – это пропилеи к футбольному чемпионату». Все же она, кажется, слишком хорошо думает о государственных чиновниках и недооценивает биеннале как самостоятельное событие. Если футбольный чемпионат является делом государственной важности и предполагает широкие возможности освоения бюджета, то непонятное современное искусство, с которым одни сплошные траты – не нужно правительству. У этой власти не осталось даже «желания быть европейцем». Поэтому футбол, конечно, дал возможность продвинуть идею проведения биеннале, однако инициатива и финансирование в основном принадлежат частным лицам, которые «любят любить искусство».
Отмеченные гостями и участниками недостатки биеннале - не все этикетки висели на открытии, в паре работ видеопроекторы не работают и сегодня (но скоро заработают), не успели к открытию напечатать каталог....Все это бывает и в других местах, и не имеет значения по сравнению с тем, что биеннале все-таки состоялась. Усилиями комиссара Натальи Заболотной при поддержке бизнесменов Игоря Воронова и Петра Порошенко получилось в условиях вялотекущего апокалипсиса сделать событие, которое может стать шагом к возрождению активной культурной жизни. В размахе этого события на 20 тысяч квадратных метров с участием международных звезд при всех нелегких политических и экономических обстоятельствах есть та самая мысль, которую утерял Эллиот. Если выразить ее проще и ненаучно, легкомысленно-позитивно: «Когда кончится календарь майя, начнется календарь ийюня». Жизнь продолжается.
Недаром одна из традиционных украинских народных картинок, казак, сидящий на привале, можно сказать, в позе лотоса, очень напоминает Будду. Стратегия «моя хата с краю», как часто самоиронично говорят о себе украинцы, может превратиться в созерцание, которое приведет к выходу из колеса сансары. Основная экспозиция биеннале начинается с 10-метрового золотого лотоса, надувной скульптуры корейского художника Цой Джонг Хва. Любопытно, что она сделана из переработанного пластикового мусора. Сначала она стояла на Майдане, позже была перенесена ко входу в Арсенал, основную площадку биеннале, и установлена посреди искусственного пруда. Просвещенную публику он раздражает своим китчевым обликом, похожим на часть оформления шикарного бара рядом на газоне. Но нельзя не похвалить лотос за то, что, хотя на первый взгляд, он вроде бы расслабленно шевелит своими лепестками, поворачивая их по ветру, при внимательном созерцании выясняется, что он имеет собственную волю – раскрывается и закрывается, когда ему вздумается.
Он дает правильное настроение для зрителя – далее нужно просто созерцать, потому что попытка найти связь между работами и соответствие концепции может вызвать панику и так называемый когнитивный диссонанс. Стоит довериться чувствам, ведь это скорее поэзия, чем философия или манифесты. Внутри, в первом зале – также надувные скульптуры, но уже ничем не шевелят. По виду это египетские саркофаги, но изготовлены они на манер современных детских воздушных шариков. Это «Проект без названия с мумиями (Задержи дыхание)» одного из самых известных болгарских художников Лучезара Бояджиева. У мумий лица знаменитостей – причем как реальных, так и дутых, ненастоящих. Эйнштейн, Гагарин, Сталин, Добби из «Гарри Поттера» и актер Питер О’Тул в роли Лоуренса Аравийского. Мы задерживаем дыхание перед звездами, мы делаем их больше, вдыхая в них жизнь, но они вдохнуть в нас жизнь уже не могут – внутри уже нет кислорода, там только наши выдохи с углекислым газом. Впрочем, врачи рекомендуют надувать воздушные шарики, чтобы разрабатывать легкие.
Дальше в бесконечно длинной анфиладе Арсенала – рифмы. Три клетки великой Луиз Буржуа, в одной из которой замкнута женская доля – манекены с одеждой и катушки с нитками, а на надписи на двух глухих стенках другой клетки задают вопрос «Что заставляет наш мир вертеться?» и дают ответ: «Опасность». Этим клеткам отвечают строительные леса, видимые вдали, работа Филлиды Барлоу. Они напоминают готический собор, в который нельзя войти, потому что эти леса самодостаточны – внутри нет здания, но еще и еще одна их же секция. Рядом же – лес как таковой, деревья как живая структура.
Скульптура «Лес IX» Шигео Тоя, судя по нумерации, сделавшего вариацию своей обычной темы уже в девятый раз, здесь за счет соседства и общей темы приобретает смысл № IX. Скульптор проявляет природные структуры дерева, обрабатывая сучки и годовые кольца вручную, углубляя и акцентируя. Взгляду зрителя предъявляются законы роста и внутренний мир дерева, оно становится живым существом. Пара десятков деревьев расставлены в геометрическом порядке и напоминают тотемы древних племен. И в работе Барлоу, и в работе Тоя есть некая религиозность, но лишенная стержня – собор без стен и интерьера, пафос строительства непонятно чего, и поклонение природе, но умертвленной и систематизированной.
Далее - религиозная по форме фреска, выполненная в стилистике православной иконы, работа греческого художника Стелиоса Фаитакиса «Немцы в клещах – Революция Махно», два монументальных панно на тему украинской истории. Рядом с фресками стоят рядами скульптуры самой яркой звезды современного искусства, любимца мировой прессы, китайского художника Ай Вейвея. Статус жертвы политических репрессий сделал его желанным гостем на всех самых важных художественных событиях мира. Проблема, наверное, в том, что он стал жертвой репрессий из-за героического гражданского поступка. Он расследовал и публично открыл реальное количество жертв Сычуаньского землетрясения в 2008 году, а также доказал, что массовая гибель детей стала результатом коррупции в строительном бизнесе, из-за которой в первые минуты катастрофы разрушились десятки плохо построенных школ. Если бы он не сделал этого – был бы таким же модным художником, как и вся китайская волна. В его работах обычно нет ничего такого, что подрывало бы власть. Включение его в состав любой значимой выставки, вне зависимости от того, нужна ли эта работа для выставки – на совести кураторов, злоупотребляющих помощью политзаключенным в ущерб идее художественного проекта.
Впрочем, совесть куратора Эллиота в данном случае чиста. Работа Ай Вей Вея «Круг животных» тут очень кстати - двенадцать бронзовых голов зверей, каждый из которых покровительствует наступившему году. Когда жизнь начинает казаться безумной и бессмысленной, мы возвращаемся цепляться за древние мифы, превращающиеся в суеверия. Когда мир становится враждебным, мы обращаемся к мистической помощи дракона или мыши. И все остальное, увиденное на выставке до этого, после этой работы подвергается сомнению. Поклонение цивилизации, как строительные леса без стройки, или обожествление природы в виде леса, построенного как армия. Национальные мифы, превращенные в икону Фаитакисом – тоже намек на опасность иконизации собыий и героев без рефлексии.
Фаитакис был звездой датского павильона на последней венецианской биеннале – там он сделал на фасаде фреску на тему свободы слова и самовыражения, цензуры и репрессий, в том же иконном стиле и по мотивам исторических событий разных времен. Сам датский павильон известен тем, что из большой группы художников, приглашенных к участию, только два были датчанами, остальные – иностранцами, что вызвало нарекания со стороны датских чиновников и аплодисменты продвинутой мировой общественности. Кураторский проект Эллиота, кстати, похож на датский павильон не только участием Фаитакиса – но и тем, что местных, украинских художников в нем мало в процентном соотношении. В основном это живописцы, что понятно - на Украине сильная школа живописи, но Арсен Савадов и Василий Цаголов странно соседствуют с декоративными гонконгскими и соцреалистическими корейскими живописцами.
Микола Маценко с его гербами из современных предметов быта, Леся Хоменко с серией «Гиганты», героически изображающей обычных людей в повседневных ситуациях, Стас Волязловский с его «Шансон артом» - все растыканы по своим углам и не вступают в диалог с остальными произведениями.
Также в Арсенале разместился спецпроект «Двойная игра», в котором куратор Александр Соловьев выставил 25 украинских и 13 польских художников, желая показать связи между двумя странами. Но в первую очередь обращаешь внимание на то, что здесь показаны те, кого не взяли в основной проект. Что, с одной стороны, хорошо, так как можно увидеть новые работы Жанны Кадыровой, молодой украинской звезды, - вырезанные из асфальта прямоугольники, повешенные на стены, где они смотрятся как сложные и драгоценные поверхности, три живописные диорамы Ксении Гнилицкой. С другой стороны – кое-что справедливо не взяли. В проекте Соловьева много необязательных работ, и сочетание работ поверхностных и серьезных, шутливых и глубоких, сбивает с толку. То сеть опять украинцы не попали на первый план.
Зато самый известный на Западе русский художник Илья Кабаков назван украинским, и ему Эллиот посвятил огромный отдельный зал. Кабаков, конечно, родился в Днепропетровске, но учился и работал в Москве, и всемирно известным стал благодаря тому, как он философски и художественно осмыслил советский тоталитарный режим. Называть его украинским художником чисто по праву месторождения нельзя не потому же, почему Булгакова и Гоголя – украинскими писателями. Они, конечно, как убеждали меня украинские патриоты, писали на русском вынужденно, потому что Российская Империя подавляла украинский язык, и чтобы сделать карьеру, им приходилось писать на русском. Но дело в том, что визуальное искусство - интернациональный язык. Поэтому Кабакова с этой точки зрения не проанализируешь, тут другое.
Мне вспоминается история, которую мне рассказала молодая грузинская художница. Немецкие коллеги, с которыми ей случалось общаться, спрашивали: «Вот мы чувствуем вину за Гитлера, а почему вам, грузинам не стыдно за Сталина?». И тут ей приходилось объяснять разницу – Гитлер продвигал идею великого немецкого народа, и немецкий народ его поддерживал, у Сталина не было идей превосходства грузинов над другими нациями. Грузия не должна отвечать за Сталина, за него отвечает Россия. Именно она принимает на себя вину за ужасы советской истории перед другими республиками и другими странами. Илья Кабаков в этом смысле абсолютно российский художник - эмигрировав, он взял с собой в Америку груз тоталитаризма, и несет его с собой до сих пор. Украина его не несет, что, наверное, справедливо, однако и Кабакову с этой страной не по пути.
Но в чувстве юмора ему и Эмилии не откажешь. Посреди огромного пространства со стендами на стенах с эскизами, фотографиями и концепциями его инсталляций, от руки написанными по-русски, и распечатанными переводами на английский (варианта по-украински нет) – стоит два стола с архитектурными макетами. Один макет представляет милый зеленый парк с лавочками и дорожками, но без единой скульптуры или фонтана, квадратный в плане, окруженный каналами по периметру, с мостиками на этот остров и с квадратным курганом в центре. Второй макет – то, что под этим парком: музей со множеством комнат, в каждой из которых – по инсталляции Кабакова, курган парка обусловлен необходимостью дать более высокие потолки для центральной инсталляции. Что это, как не макет национального музея украинского художника Ильи Кабакова? В том же Днепропетровске, допустим, можно было бы сделать. Это, да простят меня за сравнение, было бы не менее мощным туристическим объектом, чем музей Сальвадора Дали в Фигерасе. Назвать украинским художника готовы, а музей построить в голову не пришло, чтобы хоть как-то связать его с этой территорией.
Да это и сложно – в России молодые художники то молятся на него, то пытаются сбросить с парохода современности, но, так или иначе, он у них постоянно в голове. В Европе в любом авторитетном книжном магазине по искусству его альбомы обязательно есть. На Украине зрители иногда умудряются на выставке в Арсенале спутать Кабакова с китайцем Сонг Донгом и его огромной инсталляцией «Мудрость бедных», если просто смотрят, не читая этикеток, и имеют общее представление о его творчестве – «советское старье». Сонг Донг вспоминает о своей матери, которая бережно хранила кусочки мыла, думая, что когда-нибудь настанет день, когда это понадобится. Он собирает старые оконные рамы, детские стульчики, пластиковые бутылки, каталогизирует, выставляя группами - это не сумбурные воспоминания, а склад нужных вещей, которые вполне еще б/у, то есть могли бы быть в употреблении, но выкинуты на помойку теми, кто желает нового и модного. Идея с Кабаковым не связанная – скорее ностальгическая, чем антисоветская.
Эта работа Сонг Донга была первой в основном проекте экспозиции последней венецианской биеннале – и надо отдать должное биеннале киевской, здесь она экспонирована намного лучше, чем в Венеции, яснее и свободней. Еще один огромный зал зал отдан братьям Чэпменам. В своей инсталляции они изобразили фашистов, которые рассматривают выставку «дегенеративного искусства». Манекены немецких офицеров потрясающе эмоционально выразительны – бедняг тошнит от абстракции, глаза вылазят из орбит, они хватаются за сердце. Только вот сами они, похожие на зомби, вылезших из могилы и принарядившихся в отутюженную форму – гораздо страшнее, чем искусство, которое им не понравилось. Это очень своевременная работа как для Украины, где цензурируют выставки современного искусства, а вместе с ними и гей-парады, и для России, где также существа с абсолютно архаическим сознанием громят выставки и клеймят художников. Лучше бы эти люди посмотрели на себя со стороны.
Еще один украинский художник, Олег Кулик, представил свою пространственную литургию «Вечерня девы Марии». Эту постановку он показывал в Париже, в театре Шатле. Литургию Клаудио Монтеверди не ставили, потому что театральные режиссеры не знали, как визуализировать все это богословие. А современному художнику удалось. В Париже в театр внедрили богослужебную музыку и современное искусство, в Киеве в выставочном зале появилось религиозное священнодействие. Выглядит это как призрачный планетарий, только показывают в нем не планеты и звезды, а ангелов и высшие силы, слова и символы. В полной темноте, окруженные мириадами летящих светлых изображений, зрители сидят в центре зала на ступенчатой пирамиде. Сидят так красиво, что возникает ощущение, что это живая скульптура, тоже часть работы Кулика. Наверное, он так и задумывал – чтобы зритель слился с произведением, стал элементом космоса.
В целом очень важно, что огромное пространство Арсенала досталось именно современному искусству – может быть, это покажется странным, но международный уровень зависит от высоты потолка. Как художнику, который выставлялся только в маленьких галереях и зальчиках, суметь сделать большую музейную инсталляцию, если у него никогда не было такого опыта? В этот раз у всех появилась возможность посмотреть, как это делается, и дальше уже соотносить свои задумки с таким пространством. Реалии ограничивают творческую свободу – когда ведущие московские галереи переехали на «Винзавод», первое время художники были растеряны, потому что места было слишком много, приходилось как-то искусственно раздувать компактные проекты. А потом освоились. С Арсеналом у художников Украины появляется новый масштаб.
А ведь этого могло бы и не быть – Виктор Ющенко мечтал сделать там музей трипольской культуры, а заодно и дом приемов. То есть как бы взять себе под резиденцию. Но ничего – отстояли. Причем традиционная культура на биеннале представлена – и это одна из самых замечательных черт киевской биеннале и местной культурной жизни. Здесь, как и в России есть «разжигатели розни» между современной культурой, которая якобы вся разврат и грех, и культурой традиционной, как воплощением духовности и благости. Этой теме посвятила серию своих перформансов группа Р.Э.П. – они написали текст против цензуры в украинском искусстве и раздали его уличным музыкантам, не только киевским бандуристам, но и певцам в Грузии, Австрии, и других странах, куда группа путешествовала, исполнители перевели их на свои языки и пели для прохожих. Такое вот слияние культур.
Р.Э.П. акцентировала противостояние, кураторы биеннале и других культурных институций попытались показать, что на самом деле для него нет причин. На валах вокруг Арсенала выстроились древние скифские и половецкие каменные «бабы» - это титульный проект биеннале «Архаичные формы – актуальный взгляд». Бабы-жинки тут не при чем, сайт биеннале поясняет - «слово "баба" ("бовван") происходит от тюркского "балбал", что означает "предок", "дед-отец". До ХVІІ века каменные бабы стояли на всех заметных путях среди бескрайней степи». В Киеве из них собрали целое войско, из всех музеев страны. Эти фигуры на фоне советских жилых домов, которые видны вдалеке, за поросшими сочной зеленой травой валами – похожи на инсталляцию современного художника. Художники-модернисты черпали вдохновение в архаике, всемирно известный украинский скульптор Александр Архипенко восхищался этими антропоморфными стеллами, а Пикассо – работами наивной украинской художницы Марии Приймаченко. Они, кстати, сейчас выставлены в краеведческом музее Ивана Гончара рядом с Лаврой – кураторский проект Валерия Сахарука «Украинская формула - Цвет» объединил ее картины и живопись Анатолия Криволапа, самого коммерчески успешного художника Украины.
Времена пересекаются, и это обнадеживает. В сущности, Апокалипсис – это момент, когда рвется связь времен. Если понять стержень, пронизывающий все эпохи – это спасение. Один из самых ярких проектов в рамках биеннале, который восстанавливает эту связь - «Апокалиписис и Возрождение в Шоколадном домике», выставка, сделанная галереей Татьяны Мироновой. «Шоколадный домик» - здание особняка русского купца-лесопромышленника Семена Могилевцева, построенное в 1899-1901 годах, напоминает особняк Арсения Морозова в Москве на Воздвиженке – та же эклектика. Когда мать Морозова посетила новый дом сына, она, по легенде, сказала: «Раньше одна я знала, что ты дурак, а теперь вся Москва будет знать!»
Именно эклектика восхитила Олега Кулика, идеолога выстави современного искусства в этом доме. Комбинации исторических стилей были популярны в начале 20 века, перед революцией. Люди искали какую-то опору в прошлом, в чужой истории и собственной, перебирая один стиль за другим, что отражалось и на архитектуре. Но в суть стиля проникнуть не удавалось – все оказывалось лишь декоративными завитушками. В наше время мы также оперируем всей культурной базой человечества, она в нашем распоряжении и в то же время она мертва. Сходство нашей эстетики с пограничным периодом начала 20 века, жизнью «накануне катастрофы» может говорить о приближении больших исторических перемен сейчас.
Кулик немного туманно и пугающе говорит об этом проекте: «Люди не могут есть живое, это противоестественно. Мы, в сущности, едим мертвое – нам нужно приготовленное, поджаренное с лучком, с соусом. Но когда мертвое съедено червями, что нам остается есть?» И подчеркивает, что выставка не политическая, а эстетическая, и только эстетика может нас спасти. Этот коан от гуру можно трактовать так, что культура прошлого в целом – это и есть то мертвое, съеденное червями, что уже не дает пищи для плодотворных размышлений. Настоящее и его события – слишком сырые, гуманитариям нужно подождать, пока современность состарится и утеряет актуальность, и тогда уже можно их переварить и проанализировать. Но грядущие перемены требуют немедленного осмысления, диких людей, которые готовы работать с этой свежей живой плотью истории. Таковы современные художники – Кулик это знает как никто другой, ведь в 90-е он выразил это в своем проекте «человек-собака». Собаке не нужен повар, который приготовит блюдо – она знает, что делать с мясом, не теряя ни секунды.
Куратор выставки Константин Дорошенко, проводя экскурсию по выставке, не забывает упоминать об историческом названии и стиле зала. В Мавританском зале – новая работа Анатолия Осмоловского, первая скульптура из серии «Это вы сделали? – Нет, это вы сделали». В названии процитирован известный диалог - ответ Пикассо на вопрос, который ему задал немецкий офицер, глядя на «Гернику». Скульптура выглядит так: голова Ленина на высокой трубе. Именно в этом, мавританском зале, немедленно возникает ассоциация с кровожадным обычаем насаживать на кол отрубленную голову врага.
Осмоловский планирует сделать в этой серии всех революционеров, и хочет указать на то, что все они воспринимаются обществом потребления как враги, инициаторы кровавых периодов истории. И тут игра с названием – эй, любители комфорта и спокойствия для себя лично, революцию сделали не «они», это вы ее сделали, наплевав на тех, кто погибает от нищеты ради вашего комфорта. В этом же зале работа Дмитрия Гутова «Я наступаю на скрытые точки» - это аудиоинсталляция с эффектом неожиданности. Рассматривая работу Осмоловского с разных точек, зритель вдруг будет оглушен внезапными криками людей, протестующих на разных демонстрациях мира – звку включается, когда наступаешь на точки под ковром. Любое наше действие, независимо от нашей воли может вызвать протест. Декор зала тщетно напоминал бы нам о маврах, но жестокий объект Осмоловского и крики протеста из работы Гутова, часть из которых записана на демонстрациях в арабских странах, - дают ощущение Ближнего Востока. А интерьер создает контекст, уводит в историю произведения современного искусства, то же самое происходит в каждом зале.
Об этой же неразрывности времен, понимание которой необходимо для движения вперед – великолепная выставка «Миф «Украинское барокко» в Национальном художественном музее Украины. Понятие «Украинского барокко» сформулировала искусствовед Галина Скляренко, куратор этой выставки, еще 20 лет назад. Но осуществить проект удалось только сейчас. Он не входит в программу биеннале, но может с ней соперничать по значению. Современное искусство Украины показано вместе с историческим материалом. Может быть, некоторые современные работы вне этой выставки показались бы заурядными, но здесь все современное помещено в контекст так обоснованно, что ни про одно произведение не скажешь по-обывательски: «Это не искусство» или «И я так могу». Скляренко сделала большое дело, показав непрерывную историческую перспективу. Думаешь, как же в России не хватает подобных проектов. В Третьяковской галерее 20 век и все, что было до того – помещены в разные здания, их смотрят отдельно, и это создает впечатление разрыва. Если бы в современные выставки продуманно и активно привлекали произведения прошлых эпох, зрители могли бы воочию убедиться в том, что параллели между эпохами есть, и современники – не самозванцы, а продолжатели традиций.
И что очень важно для Украины, Скляренко находит некую сквозную национальную линию, названную ей «украинским барокко» - здесь это не стиль определенной эпохи, но некое постоянное качество. Все залы снабжены табличками с цитатами из работ искусствоведов и философов разных эпох и стран, и на одной из них слова Дмитро Дяченко: «Если бы барокко не было – украинцы бы его придумали».
Барокко как государственность встречает сразу же на лестнице. У Украины нет большого герба, только малый – трезубец, он же сокол на охоте, пикирующий за добычей. Правительство бьется над важной проблемой – каким должен быть большой герб, художник Микола Маценко делает свои версии, одна из них красуется на парадной лестнице музея. Пара кабанов (возможно, семейная) держит скрещенные лопаты, над ними реет полузадушенная торжественной лентой курица, есть также масонские атрибуты – молоток и мастерок, и в центре – колесо, возможно, то самое гоголевское, которое все-таки до Москвы не доехало и осталось в Киеве. Под ним – скульптуры Жанны Кадыровой из серии «Бриллианты», символ достатка и роскоши. Ну и что же, что они из кафеля, зато огромные.
Потом идет роскошное полотно Миколы Ивасюка «Въезд Богдана Хмельницкого в Киев» (1912), и зал, в котором продолжается заданное Маценко настроение - как у него государственное сочетается с частным, герб – со скотным двором и непромышленного масштаба инструментами труда, так и здесь личное переплетается с общим, комичное – с пафосом. Эскизы украинских денег Олега Тистола (1999), в которых он опирался на графику Нарбута, а также на европейскую традицию помещать на купюры портреты культурных деятелей. Если бы и правда напечатали такие деньги, то это были бы самые оригинальные купюры в мире. Что в них очень нравится – так это то, что на номинале купюры не сделано никаких акцентов – он такая же картинка, как и казак, обнимающий дивчину.
А сам Тистол появляется рядом в качестве украинского культурного деятеля. Его большая картина «Роксолана» - обнаженная дама с рыжим ребенком, которая в шлеме и с веером выглядит очень постмодернистски на фоне кафельной стены, на которую указует величественным жестом. Но это историческая картина – за ней легенда о Роксолане, украинской девушке, попавшей в плен к туркам, ставшей женой султана Сулеймана Великолепного и государственной деятельницей, способствовавшей процветанию страны. А с правления ее сына Салима, алкоголика и безумца, начался развал Османской империи. Так судьба сама отомстила за пленную девушку, превратив процветание в распад. Икона со Св.Варварой (18 век) в этом зале сочетается с объектом «Солнце» Анатолия Твердого – нимб, отделившийся от носителя и сияющий над залом сам по себе. Сразу отмечаешь, насколько различным способом использовалось золото в ранних древнерусских иконах и в поздних украинских, испытавших западное влияние – в них золото уже не бесконечное пространство, а материальная форма, имеющая особую фактуру и объем.
Сходство с западным искусством есть и в том, что католическая традиция акцентировала внимание на страданиях Христа, православная – избегала изображать кровь, даже на кресте изображая его умиротворенным. Еще один зал объясняет кровавые картины Влады Ралко и жуткую серию фотографий Арсена Савадова «Книга мертвых», ставя их в один ряд с украинскими религиозными картинами 18-19 века - «Часы страстей Христовых», «Суета сует» и «Христос Недреманное Око» - младенец Иисус с орудиями страстей.
Еще один зал - о географии. Через понятие homo viator, человек-путник, отсылающее и к религиозному представлению о том, что земная жизнь – лишь странствие к загробной, и к ситуации собственно украинской – когда страна большую часть истории находилась на пути к своей цельности и независимости, постоянно подвергавшейся угрозам. Здесь карта Украины, на которой художник Юрий Соломко наклеил разорванные фрагментыо рам, превратив его в лабиринт (2001), трогательные самодельные лайтбоксы Сергея Попова «Урок истории» (2011), фотографии Оксаны Чепелик «Генезис», где показана жизнь до земной, самая первая родина - живот беременной женщины превращен в планету, по которой ходят маленькие человечки. Объекты Анатолия Степаненко «Аккадские псоглавцы» - совершенно кунсткамерный объект, бюсты с головами похожими и на людей и на псов одновременно, притом сделанные из пустых пчелиных сот. Для мира Украина неведомая страна, и о ней творят такие же мифы, как те, что сочиняли древние историки о дальних краях, где будто бы живут люди с песьими головами. А вот и доказательство – рукотворные трофеи.
В этом же зале демонстрируется два слайд-шоу об архитектуре украинского барокко – одно из них об историческом периоде, другое – о барокко XX-XXI века. И правда, барокко возвращается в стилизациях периода модерн, продолжается и в Сталинское время – от официозных дворцово-парковых ансамблей и зданий общественного назначения до жилых домов, а после Советского Союза проявляется в новостройках. Украинские здания нашего времени, хотя они и похожи на лужковский стиль, воспринимаешь как-то легче, помещая их в традицию барокко – то ли просто от того, что увидел в этом какой-то смысл и логику развития, то ли они и правда, более обоснованы.
Следующая тема – государственное величие как барочная иллюзия. В картине 18 века «Покров Богородицы с портретами Петра I, Екатерины I, Феофана Прокоповича, Ивана Мазепы и Ивана Мировича» (копия 19 века с оригинала 1709 года) – невидимая небесная защита материализуется, но одновременно и реальные исторические фигуры как будто становятся мифическими. Советская картина, изображающая торжественное застолье членов партии во главе со Сталиным также несет в себе признаки ирееального – этот сонм коммунистических сил растворяется в золотой лепнине потолка и сиянии люстр. В картине Ройтбурда «Гимн демонам и ангелам» (1989) собрание поющих славу золотых лиц и вовсе парит на спине у какого то древнего египетского змея.
От государственного - к поэзии. Здесь стихотворения обретают визуальность, форму ребуса, в котором слова неотделимы от изображения. Сопоставление рисунков, плавно перетекающих в текст, из старинной рукописи Ивана Величковского «Млеко» (1691) и SMS-арта Романа Минина (2011), в котором знаки препинания в текстах электронного сообщения – убеждают. Меж ними – футуристические эксперименты, страницы повести Андрия Чужего «Медведь охотится за солнцем» (1927-1928) и страницы из киносценария «Динамо» Фавста Лоптинского (1928), и соц-арт – композиции Вагрича Бахчаняна из книги «Мух уйма». В композиции Павло Макова «Восточный крест» - рисунок превращается в печатный знак, из которого складывается большой символ. Маленькие картинки – офорты с изображением домика, каждый в своей рамке. Из множества частного получается общественное.
Слова Юрия Лотмана о близости барокко к народной культуре, процитированные в одном из следующих залов, проиллюстрированы огромным гобеленом, на котором изображен Сталин, едущий впереди войска – но в какой-то такой манере, что напоминает о коврах с оленями и лебедями. Рядом – еще одна работа Маценко, «Чистая победа» также геральдическая – на ней в обрамлении лент и молний веник, рукоять котиорого уркашена розой. Рядом – проект большого герба Украины (1918) Георгия Нарбута и рядом его же эскиз экслибриса для Петра Дорошенка. Печать для книг из личной библиотеки выглядит не менее торжественно, чем герб. Снова страсть к государственного размаха пышности и при том индивидуализм.
Всю экспозицию, плод двадцатилетних исследований, описать невозможно, хотя очень хотелось бы – столько в ней и глубоких и остроумных сопоставлений и выводов. Приехав на биеннале, необходимо посмотреть и эту экспозицию. А также – наблюдать цветение сирени в большом Ботаническом саду. Для киевлян это такой же ритуал, как созерцание цветущей сакуры у японцев.
