Все пишут, что «Водитель для Веры» - это кропотливая реконструкция 1960-х годов; пиарщики провозглашают «новый взгляд на советскую эпоху»; авторы фильма настаивают на его аполитичности и мелодраматичности; наконец, зрители полны восторга и слез от актерского мастерства, любовных коллизий, впечатляющей жестокости KGB и солнечных пейзажей Крыма. Картина, кажется, ясна: у каждого свое место в мире, а оттуда – свой взгляд на этот мир. Но если места перепутать, случаются недоразумения.
Когда-то наш любимый преподаватель, иллюстрируя свои наблюдения о советской культуре, говорил, что интимная жизнь особенно интимна по контрасту с партийными событиями. Скажем, секс на фоне телевизионного репортажа о съезде КПСС. Такой контраст – одна из задумок режиссера. «Любовь на фоне…» - это особая история. В фильме, помимо любви, задействован целый ряд ключевых современных мифов: аристократическая утопия Крыма; 1960-е (опять же, КГБ, генеральские дочки, автомобиль «Чайка»), а также все те отдельные истории, которые актеры принесли с собой из других сыгранных ими ролей. В конце концов, отзывчивость «целевой аудитории» важнее истины. Как писал один никому не известный поэт, «Платон мне друг. А истин в мире много...».
Правда, самостоятельной мифологии из этой золотой коллекции не получилось. Она какая-то сложносоставная, разваливающаяся на части, как будто Крым - из одной книжки, а злостный гэбист – совсем из другой. И до конца непонятно, то ли режиссер хотел дискредитировать жанр блокбастера и вовсю иронизирует над кнопками и рычагами в зрительских головах (как Квентин Тарантино), то ли просто не смог Павел Чухрай сделать такое же честное кино, как у Григория Чухрая. А может, пресловутая кропотливая работа по сбору реквизита и создание кинематографического музея 1960-х и были целью автора. В своем интервью он так и сказал: «Это было для меня самое интересное».
Беда в том, что ни одна кинематографическая мысль не была доведена до конца, и «кина» не вышло. Есть хороший вариант: додумывать эти мысли, играть в «собери сам», кинематографическую «Икею». Но образованной публике – той, которая знает, что надо смотреть другим, – все видится гораздо драматичнее. У народа, мол, слишком низкий уровень культуры, и надо его срочно повышать. Массовая продукция, продолжают, делает «гордо звучащего» человека дебилом, не отличающим хорошее кино от плохого. Массовому зрителю плохое кино нравится, но нечестно впаривать ему фильмы, в которых даже реквизит не помогает восстановить историю. Ведь он же, массовый зритель, сам не знает, чего ему надо.
Нарушение исторической достоверности – самая частая претензия к кино, и она логично сводится к тому, что «на самом деле было не так». Непонятно только, «на самом деле» – это на каком, в данном случае? В Крыму? В 1962 году? Или между людьми так не бывает? Вообще-то в кино все ненастоящее – так не бывает, не было и вряд ли будет. Я это своей малолетней дочери рассказываю, когда она по телевизору видит инопланетные ужасы класса «C»: здорово, но обман, это называется «художественной условностью». Но картинка на экране оказывается убедительнее любых умных теорий. Раз показывают – значит, правду хотят сказать, и историческую – в том числе.
Мне было приятно глядеть на знакомые севастопольские пейзажи, потому что возникало закономерное ощущение причастности вкупе с комплексом популярности: ой, я там была недавно, смотрите, я тоже там была! И почему мы должны заставлять зрителя думать не о том, что он там тоже был, или, как бы он поступил на месте героя (героини, автора), а о том, что у автора есть концепция и она верна (неверна)? Если ощущение причастности возникло, значит «здорово, но обман» сработало.
Обидно, что голливудское кино о любви Клеопатры на фоне предельно бутафорских римлян считается классикой, а не менее бутафорские 1960-е Чухрая вызывают столь академические опасения. Этот фильм растет вообще не из того места, откуда про него говорят. Это кино про любовь. Да, неубедительное и даже нарочитое в своей неубедительности, лубочное и кичевое. Недаром один зритель сказал, что так сильно переживал он только на фильме Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник».
