Клезмер – это всегда «несмотря на…»

6 сентября закрылась Московская международная книжная выставка-ярмарка. Одной из ее особенностей стала многофестивальная структура. Национальные фестивали охватывали далеко не только происходившее на выставочных стендах. Мы публикуем беседу Филиппа Дзядко с Псоем Короленко, руководителем музыкальных программ на проходившем в рамках ММКВЯ-2004 Фестивале еврейской книги.

Замысел организаторов фестиваля состоял в том, чтобы на нем состоялась «встреча» двух стилей, двух языков еврейской музыки — ближневосточного (мизрахи) и традиционного европейского (клезмер). Ближневосточный, или средиземноморский стиль, — это как бы такой музыкальный иврит, а клезмер — это музыкальный идиш. Стиль мизрахи, в современной его версии, был представлен известной израильской группой Шломо Бара «Естественный отбор». Но концептуальной рамкой фестиваля стал именно стиль клезмер. Клезмерская программа, помимо развлекательной функции, была призвана представить посетителям выставки принципиально важный культурный пласт. Презентация еврейского книжного стенда открывалась и закрывалась именно клезмерской программой. В день открытия выставки музыканты пятнадцать минут играли и танцевали на входе, потом, продолжая играть, дошли до стенда и там, после кратких выступлений гостей, исполнили несколько песен. На закрытии стенда тоже был небольшой клезмерский концерт. Композиционно было задумано так, чтобы выход музыкантов составил некое концептуальное, синкретическое единство с дизайном стенда, который делал Борис Краснов. В рамках фестиваля прошли концерты клезмерской музыки в клубах «Билингва», «Б2», «Апшу» и «Проект О.Г.И.». В них участвовали три коллектива, входящие в число лучших еврейских музыкальных проектов стран СНГ.

Хорошо известный москвичам «Харьков Клезмер Бенд» выступал на этот раз с солисткой Женей Лопатник. Она отлично владеет идишем и прекрасно чувствует традицию театральной и народной еврейской песни, сочетая её со своим внутренним интуитивным драйвом. Из Кишинева приехал Ефим Черный, руководитель Театра еврейской песни, лауреат конкурса имени С. Михоэлса, со своим аккомпаниатором Сюзанной Гергус. В репертуар Черного входят традиционные театральные и народные песни на идише, а также его собственные песни на стихи еврейских поэтов. Эти интересные тексты в блестящем исполнении Черного в каком-то смысле восполнили определенный недостаток выставки — почти полное отсутствие на ней книг на этом языке.

Из Санкт-Петербурга приехала группа «Клеземер» под управлением Евгения Хаздана — композитора, музыканта, знатока еврейской песни, редактора антологии «Еврейская народная песня», опубликованной десять лет назад. В программе участвовали музыканты из московской группы «Клезмастерс». Многие инструментальные и песенные номера исполнялись импровизационно, смешанным составом под условным названием «All Stars Klezmer Band». На концертах и репетициях присутствовала атмосфера, хорошо знакомая тем, кто посещает «Клезфесты» — ежегодные фестивали еврейской музыки, в программу которых обычно входят лекции, мастер-классы и гала-концерт. На «Клезфестах» давно уже сформировалось творческое сообщество, работающее в стиле клезмер и других направлениях еврейской музыки, например, театральном и эстрадно-песенном. Впрочем, и еврейский театр, и еврейская эстрада XIX — XX векjd всегда заимствовали и цитировали традиционный репертуар клезмеров. На моей памяти это третья большая московская встреча клезмеров, после прошлогоднего выступления «сборной команды» питерского «Клезфеста» и широких празднований Рош-Ашана в клубах и концертных залах Москвы.

На иврите «кле-земер» буквально значит сосуд или инструмент мелодии. Поэтому название питерского ансамбля такое — этимологическое. С идиша «клезмер» переводится как «музыкант», но одновременно это слово означает музыкальный стиль, манеру игры. Сегодня так принято называть фольклорную инструментальную музыку восточно-европейского еврейства и тот стиль, в котором традиционно эта музыка играется. Типичный инструментальный состав клезмерской капеллы — скрипка, кларнет, контрабас, возможны другие духовые и ударные инструменты. В современных клезмерских группах часто присутствуют клавишные, аккордеон, есть и вокал.

Клезмерская музыка формировалась в XVIII — XIX века под сильным влиянием румынской, венгерской, украинской, цыганской, балканской народной музыки. Не случайно основные жанры клезмерской музыки (дойна, хора, булгар, хонга, коломейка) имеют свои аналоги в музыке тех народов, на территории которых жили евреи. Собственно еврейский интонационный элемент в этой музыке выражается прежде всего в специфической орнаментации, восходящей к более древнему еврейскому мелосу. В древней еврейской традиции было мало музыкальных инструментов. В основном там было пение. Еврейская скрипка, кларнет заимствуют некоторые приёмы непосредственно из пения, вокала.

Есть и другие, чисто мелодические особенности, связанные с употреблением определенной разновидности фригийского лада, на идише — «фрейгиш». По всей совокупности этих приёмов можно отличить еврейскую дойну или хору, скажем, от румынской и т.д. В репертуар еврейских музыкантов могут входить хасидские напевы, «нигуним» — часто бессловесные или на слова псалмов и других сакральных текстов. Отдельно нужно сказать о театральной и эстрадной еврейской песне, которая имеет скорее западноевропейские корни: кабаре, шансон. В некоторых еврейских куплетах внимательное ухо может расслышать какую-нибудь мелодию из, скажем, «Трехгрошовой оперы». Надо только слушать ушами, а не застывшими культурными ассоциациями.

Музыка европейского еврейства изначально очень интернациональна. Свой первый расцвет она получила в Америке начала века. Уже тогда клезмер стал смыкаться с джазом. Еврейский репертуар имел большое значение для Дэйва Тарраса, Бенни Гудмена и других классиков джаза. Песни из репертуара Аарона Лебедева, Молли Пикон и других звёзд еврейской эстрады стали интернациональными хитами. Одна из таких песен — «Ба мир бисту шейн». Как известно, она была многократно переведена на русский язык.

Потом был некоторый упадок этой культуры. Он связан со многими факторами: прежде всего, конечно, с Катастрофой, а также с процессами ассимиляции и, не в последнюю очередь, с появлением государства Израиль. Там сформировался особый менталитет, новая культурная идентификация. Для первых поколений репатриантов музыка клезмер и язык идиш ассоциировались с поражением еврейства, с эпохой рабства и слабости. На смену им пришел другой язык и другая музыка. Но, к счастью, эта эпоха проходит. На выставке я познакомился с молодым израильским писателем и переводчиком Рои Хеном, который охотно подтвердил мои «подозрения», что в новом поколении израильтян, более свободном от известных стереотипов, многие с интересом относятся с культуре рассеяния, к движению возрождения языка идиш и к клезмерской музыке.

В последние десятилетия в западную музыку пришла «новая клезмерская волна», связанная с интеллектуальным, пост-авангардным направлением в джазе. Под влиянием Фрэнка Лондона, Энтони Коулмена и других выдающихся джазовых музыкантов клезмером в восьмидесятые годы заинтересовался Джон Зорн, впоследствии создавший лейбл «Tzadik» и серию ‘Radical Jewish Culture?. Одним из центров для современных музыкантов, экспериментирующих в области клезмера, долгое время был нью-йоркский клуб ‘Knitting Factory?, теперь этот центр передвинулся в клуб ‘Tonic?. Отчасти интерес к этой волне связан с более общим интересом к восточноевропейской и балканской музыке, с синдромом Бреговича и Кустурицы, так сказать. Но есть и непосредственный интерес к культуре еврейской диаспоры — сопоставимый, например, с хорошо известной модой на каббалистику. В самом широком смысле, это интерес к духовному опыту европейского еврейства, к диалогу с этой традицией.

Многие из музыкантов «новой клезмерской волны» — частые гости в России. Фрэнк Лондон несколько раз участвовал в фестивале «СКИФ», совместно с Энтони Коулменом выступал в клубе «Дом». Певцы и собиратели песен, создатели известного диска песен гетто Адриана Купер и Залмен Млотек (США), известные кларнетисты Мерлин Шеперд (Великобритания) и Кристиан Давид (Германия) преподают мастер-классы для инструменталистов на «Клезфестах» в Киеве и Санкт-Петербурге. В последнее время в Россию и Украину стал часто приезжать скрипач, поэт и композитор Майкл Альперт — один из самых ярких представителей новой клезмерской волны, полиглот и полиинструменталист, знаток еврейской песенной традиции, великолепный лектор и преподаватель танцев. Во время приезда на последний питерский «Клезфест» он читал лекцию в Европейском Университете. Хочется надеяться, что он приедет и в Москву.

Этот вопрос я задавал себе уже давно — ещё когда участвовал в проекте «Ру.Штетл». Для меня клезмерская музыка, как и вся идиш-культура, символизирует пребывание на той крайней точке маргинальности и отчуждения, за которой сразу следует преодоление культурных, языковых и идеологических барьеров, неожиданная встреча с Другим — но именно Другим, а не «чужим». Очень символично в этом смысле название одного из дисков ‘Brave Old World?, группы Майкла Альперта. Этот диск называется ‘Beyond the Pale?: с одной стороны, — за чертой оседлости, с другой стороны, в более широком смысле, — за чертой вообще, преодоление какой-то внутренней черты, преодоление барьера, превращение его в трамплин. На этом диске есть песни Альперта на идише, в которых европейское еврейство, как я понимаю, предстает своего рода эмблемой «всечеловечества». Это народ, который очень остро переживает опыт отчуждения, но и преодолевает его.

Парадоксальным образом этот самый идиш, язык гетто и штетла (местечка), может вдруг оказаться сегодня символом какой-то новой интернациональности. В этом языке сливаются германские, семитские, славянские и даже романские пласты. Это язык рассеяния, язык странствующего «вечного жида», «общечеловека». Слова Исаака Башевиса-Зингера о том, что идиш вернется, как когда-то это сделал иврит, и скажет свое новое слово, сейчас сбываются. Движение за возрождение этого языка и национальной музыки — это не возрождение гетто или штетла, а как раз напротив, — это какая-то правильная интеграция еврейской национальной субъективности в объективность мировой, общечеловеческой культуры.

Конечно, можно сказать, что это утопия или игра. Но можно сказать больше — вообще, все что делают люди с музыкой, это тоже какая-то игра или утопия. Ведь искусство отделено какой-то непреодолимой чертой от всего того, что происходит в так называемой «реальной жизни». Кстати, у Цветаевой как раз судьба еврея является символом этой черты: «Гетто избранничеств. Вал и ров. Пощады не жди. В сем христианнейшем из миров поэты — жиды».

Сегодня эта разделенность виртуального пространства искусства с пространством реальной жизни становится резче, трагичней. На одном из клезмерских концертов фестиваля произошел примечательный эпизод. В какой-то момент к сцене стали подходить какие-то ребята (кажется, они были спецназовцы), которые сказали, что они только что приехали из Чечни. Всё это происходило в дни терактов. Разумеется, психологически концерт вообще давался нелегко. А тут пришли люди, реально инфицированные войной, агрессией. Они сказали, что надо спеть что-нибудь военное для офицеров в этот день, и не желали слушать никаких возражений насчет того, что у нас совсем другая программа. Это был прямой конфликт между сценой и зрительным залом. Тут надо было срочно найти какое-то взаимодействие, какой-то интерактив, чтобы концерт мог продолжаться и при этом не потерял смысла. В итоге Ефим Черный под аккомпанемент харьковчан спел «Смуглянку», и тогда один из тех людей, тот, который был вначале настроен особенно отчаянно и агрессивно, пришёл и заплясал у сцены, и после этого больше вопросов к музыкантам не было.

Но в связи с этим уже очень остро стоит вопрос о «башне из слоновой кости», о том, как говорить на языке музыки, на языке песни, с остальным миром, с реальным миром, который говорит на совершенно других языках. И для меня самого исполнение песен на идише и музыка клезмер являются чем-то очень важным, потому что в этом всегда есть провокационный момент, всегда мы поем «несмотря на». Несмотря на поговорку о том, что когда грохочут пушки, умолкают музы. Несмотря на то, что Израиль строил совсем другое сознание, другую идентификацию, в которой вроде бы нет места песням и музыке рассеяния. Несмотря на Катастрофу, хотя было сказано, что после нее нельзя писать стихов. Ну, и так далее. Конечно, это все утопия. Реально никакая музыка не может помочь субъекту преодолеть травму. Но можно бесконечно стремиться к точке преодоления. Поэтому я очень ценю опыт «новых клезмеров». Многих из них беспокоит не только музыка, но и её сложные психологические, социальные, ритуальные аспекты. Работа с музыкой является для них частью более общей, глубинной философской, нравственной задачи. И очень хорошо, что эти музыканты, давно уже составляющие особое и неповторимое творческое сообщество, на прошлой неделе смогли встретиться среди книг и поговорить друг с другом и с аудиторией на своем странном языке.