Около года назад заместитель главы Администрации президента Владислав Сурков заявил в интервью влиятельному американскому еженедельнику The Business Week, что в России левые рано или поздно обязательно придут к власти вновь. Тем не менее, пока что они играют роль верных слуг власти. В думских выборах будут участвовать сразу несколько блоков, которые позиционируют себя как находящиеся слева от центра и непосредственно связанные либо с Кремлем, либо с олигархическими кланами. Борис Кагарлицкий, ведущий эксперт Института проблем глобализации, известный социолог и один из лидеров российской интеллектуальной левой, считает, что наша ситуация выглядит в общем-то типичной для стран пресловутой «управляемой демократии».
Еще до начала интервью вы сказали мне, что не видите на этих выборах ни одного реального политического субъекта – ни правого, ни левого. Не могли бы вы попытаться раскрыть этот тезис?
В нормальной демократической стране есть некая политическая жизнь, которая не является исключительно декоративной, а отражает реальную борьбу интересов. Этот тезис представляется мне в случае России весьма сомнительным. Я не считаю, что в России есть реальная, имеющая смысл политическая жизнь. Россия представляет собой практически классический пример управляемой демократии, а управляемая демократия отличается от реальной в первую очередь тем, что в ней существует плюрализм, но нет политической жизни как противостояния самостоятельных организованных сил, выражающих групповые интересы.
У нас эти силы объединены лишь правилами игры и больше ничем. Тот уровень манипуляций и контроля, который характерен для современной российской жизни, не дает возможности говорить о политике с точки зрения пресловутого демократического процесса, выборов и прочего. С другой стороны, в России нет и антисистемной оппозиции, которая могла бы преследоваться или, наоборот, вести какую-то активную наступательную борьбу против власти. Значит, в этом смысле политической жизни тоже нет, в то время как в царской России, где до какого-то момента вообще не было никаких политических институций, политическая жизнь была. Она выразилась в богатстве реальных политических сил в 1905 году, как только открыли клапан.
В современной России мы имеем довольно широкий спектр реальных идеологических свобод, он выражен в первую очередь в прессе и в наборе реально действующих публицистов, идеологов, авторов и так далее, но это никак не выражено в политических силах – как системных, так и антисистемных. В этом смысле десять лет, прошедшие после расстрела Белого дома, фиксируют полный триумф того проекта, который был тогда предложен Ельциным, и ради которого собственно и происходил весь расстрел.
Но я сам читал вашу статью в «Новой газете», где вы рассказываете о профсоюзном вожаке Мельникове в Норильске, который выступил против промышленной империи «Норильского никеля». И весьма успешно выступил. Как тогда оценивать такие явления?
Это точечные явления. Более того, я абсолютно не отрицаю – есть объективные шансы, что в России политические силы возникнут. Вопрос в том, что непонятно, будут ли они системными или антисистемными, и в какой степени это будет сочетание того и другого, поскольку нынешние правила игры допускают некоторые возможности использования квазидемокатических институтов. Внутрисистемные процессы тоже могут быть достаточно интересными. Но на сегодняшний день оформленных политических сил нет. Зарождающиеся, потенциальные, могущие быть – есть. Но это, знаете, как в немецком языке есть философское понятие «Noch nicht sein». Вот вся политика в России относится к этой самой категории «Noch nicht sein». Этим все исчерпывается. За это что-то можно бороться, на это можно надеяться, но нельзя входить в самообман, рассуждая о том, что в реальности еще не существует.
Но все же можно, пускай даже в категории потенциального самообмана, попытаться предположить, откуда могут появиться такие силы?
Я отказываюсь мыслить в рамках потенциального самообмана. Кроме того, чтобы то, о чем вы говорите, могло появиться, существующие силы должны преобразиться до такой степени, чтобы это были уже не они. Когда говорят о трансформации КПРФ, вкладывая в это самый разный смысл, становится ясно, что все эти разговоры вообще бессмысленны. Больше всего об этом говорит либеральная пресса и Администрация президента. Более того, Администрация президента серьезно работает в этом направлении. Им не нужно, чтобы на базе КПРФ возник какой-то политический феномен, реальная партия. И здесь они очень преуспели: действительно, тут можно говорить о каком-то преобразовании. Но, как не парадоксально, развал КПРФ действительно откроет какие-то возможности. Тактически он будет рассматриваться как большая победа президентской команды, но это все равно, что «мальчик разорвал игрушку»: КПРФ не более опасна для власти, чем игрушка для мальчика. Мальчик может разорвать игрушку в клочья, долго топтать ее и объявить все это великой победой, но в итоге он просто лишится игрушки, и ничего более.
Другой вопрос, что если посмотреть на процесс не с точки зрения политики как детской игры в песочнице под присмотром строгого воспитателя, а с точки зрения реального социального бытия, то возникнет иная ситуация. Покойный Игорь Маляров произнес довольно забавное словосочетание «динозавр на огороде»: динозавр лежит на огороде – неважно, живой или мертвый, но пока он там, вспахать огород нет возможности. Так же и с КПРФ. Если в КПРФ произойдет развал, теоретически это может означать, что с огорода уберут динозавра, и на огороде начнет что-то расти. В краткосрочной же перспективе это будет выглядеть как крах последней оппозиции и триумф президентской власти.
Сейчас фиксируется очевидная активность власти на левом, вернее квази-левом, не коммунистическом фланге. Блок «Родина» получился скорее правым и популистским, а не левым – как планировали. Но есть еще ряд инициатив, вроде бы связанных с политтехнологом Маратом Гельманом и Администрацией президента – некий левый дискуссионный клуб «Товарищ» и так далее.
Да, безусловно. Игроки внизу, как всегда бывает в таких случаях, пытаются делать собственную игру. У них, возможно, есть представление, что они смогут добиться каких-то результатов, не запланированных воспитателем. Но насколько это действительно возможно – тут у меня есть сомнения. Клуб «Товарищ», мне кажется, вообще не вполне живой проект. Будет, конечно, любопытно, если они попытаются создать блок «Товарищ» из тех, кого не пустили в блок «Родина». Но это в очередной раз вызовет ассоциации с дракой в песочнице.
Можно ли привести наглядный пример страны, которая живет по той же политической системе – то есть с плюрализмом, но без демократии, – что и Россия?
Аналогий и примеров куча. Вся современная Африка такая. Латинская Америка определенных периодов, конца девятнадцатого века, скажем. Пакистан тоже – образцовое государство управляемой демократии. Контекст наш не является уникальным.
В своей книге «Реставрация в России» вы даете развернутый анализ классовой природы советского общества. Изменилось ли в этом плане что-нибудь за последние 15 лет? Какую геометрическую фигуру представляет из себя российское общество сегодня?
Последние годы дали довольно любопытный результат. Они привели к проявлению в стране некоторых социальных общностей. Это элементы классообразования. Общество сегодня уже воспроизводится. То есть оно функционирует после переходного периода. В этом плане Россия похожа на любую капиталистическую страну периферийного типа, со всем отсюда вытекающим. Страна с олигархической буржуазией, которая в некоторой степени контролирует структуры власти, бюрократию, но сталкивается с проблемами, так как бюрократия за свои услуги требует калым. Но друг без друга они тоже не могут, отсюда проистекает конфликт олигархов и силовиков. Который, к слову, тоже типичен для периферийных обществ.
Вас называют ведущим российским теоретиком в области современного «антиглобализма». Я говорю об антиглобализме в западном понимании, конечно же. Есть ли в России реальное движение?
Антиглобалистов как политической силы по-настоящему в России нет. Есть отдельные группы людей, есть субкультура, а движения нет.
Интервью подготовлено Павлом Черноморским
