Кажется, Москва, принимающая решения в области театрального и шоу-бизнеса, наконец, поверила в украинского режиссера Андрея Жолдака: в его новый театральный проект «Федра. Золотой колос» на сцене Театра Наций вложился канал СТС, театральное агентство «814» Олега Меньшикова, директор Театра Наций Михаил Чигирь (закрывший театр на полтора месяца для репетиций) и бессменный московский промоутер Жолдака Павел Каплевич. Актерская братия, прибежала на кастинг шумною толпой. В результате майский блок спектаклей будет продлен в конце июня: всем желающим не хватило билетов в зале на триста мест, и все подушки тоже оказались "проданы".
Осенью прошлого года с Жолдаком случилась неприятность. Премьеру «Ромео и Джульетты» в харьковском театре имени Шевченко (в 30-е годы – легендарный «Березиль» Леся Курбаса, ученика Мейерхольда), запретили пришедшие к власти «оранжевые». «Эта порнография нам не нужна», - заявили ориентированные на национальные ценности в искусстве либералы, потому что в спектакле Жолдака актеры непатриотично обмазывались собственными фекалиями.
Жолдак ушел из театра и поехал работать по контракту в главный оплот европейского авангардного театра, берлинский «Фольксбюне», где под жестким контролем арт-директора Франка Касторфа выпустил «Медею», которая в репертуаре долго не продержалась. Ставил в Швейцарии «Игру снов» Стриндберга, жил с семьей в Испании, наконец, как Тевье-Тевье, в маленьком фургончике, с женой-актрисой и двумя детьми младшего школьного возраста добрался до Москвы. Растерянный, внутренне раздерганный, наверняка переживающий внутренний кризис, но полный решимости работать. В Харькове режиссер был сам себе хозяин, руководил вышколенной и влюбленной в него труппой, театральные цеха были в его распоряжении - здесь, конечно, совсем другая песня. Тем не менее, «Федра. Золотой колос», возможно, первый спектакль из тех двух в год, что Жолдак хотел бы делать в Москве. Пока в планах – Мадрид и Бухарест. И все античные трагедии.
Невероятный красивый уход в безумие и смерть – вот о чем эта «Федра», построенная на античном сюжете страстной, на грани безумия, любви царицы Федры к пасынку Ипполиту. Ощущение от спектакля – как будто разом содрали корку со старой сердечной раны, и она кровоточит, при этом в рану нежно дует, желая утишить боль, тот, кто содрал. Собственно - режиссер.
«Золотой колос» - так называется санаторий сталинских времен, куда привозят на лечение на 30 календарный дней душевнобольную жену высокопоставленного чиновника. У Веры Ивановны Павловой раздвоение личности: ей часто кажется, что она Федра. Она несчастлива в браке с мужем, ей нравится Мальчик и, чтобы забыть его, она постаралась выслать его из Москвы. Также в Афинах была несчастна Федра, выславшая Ипполита с глаз долой. В «Золотом колосе» они по воле рока встречаются снова. Бытовой адюльтер естественно переходит в регистр трагедии и обратно, иногда не успеваешь моргнуть, а Маша Миронова уже не Вера Ивановна, а Федра, и молодой Евгений Ткачук – не Мальчик, а Ипполит. Ткачук же Мальчик, психически очень подвижный, внешне больше всего напоминает Нижинского – простоватого, коротконогого, сексуального юрода, способного на любые безумства. Его движения – как рогатка: сначала медленные, тягучие, выстреливают резко и куда надо.
За пять лет, что прошли с первого спектакля Жолдака в Москве – «Опыт освоения пьесы «Чайка» системой Станиславского», Маша Миронова стала настоящей актрисой. В «Чайке» она играла Нину Заречную; сначала в очередь с Татьяной Друбич, потом несколько лет одна. В «Федре» она по-чаечьи кричит и машет руками, стоя в суицидальном приступе на подоконнике – Жолдак любит такие «приветы», пронизывающие его спектакли в разных странах. Есть в «Федре» и другие фирменные режиссерские приемы: подзвучка невидимых дверей при переходе в новое помещение/пространство, вода как главный элемент сценографии (тут можно вспомнить, что Жолдак – родственник Тарковских); общая атмосфера сна, допускающая алогизм, но в итоге формирующая рисунок невероятно красивой, засасывающей в себя театральной фьябы.
Врачи, обязавшиеся вылечить Веру Ивановну, не могут элементарно уследить за ней. Громадность санатория и прилегающих территорий передается несколькими узкими отсеками, разделенными стеклянными стенами, которые в зависимости от задачи становятся то проницаемыми, то непроницаемыми. Ольга Лапшина очень точно играет главврача Изольду Васильевну, женщину военной закалки, простую, твердую и решительную, пасующую перед безумным внутренним миром. Потихоньку сходя с ума от похоти к Федре, доктор (Михаил Янушкевич) сначала насилует Веру Ивановну на берегу моря (тихий прибой – основное музыкальное сопровождение спектакля), а потом, жалея ее, врет, что муж ее погиб, а значит, преграды больше нет, страсть к Мальчику-Ипполиту теперь только страсть, а не преступленье.
Любовь Федры и Ипполита разыгрывается в рапиде, в свете слепящих галогеновых ламп, которые светят многим, кто любит тайно и наспех, в подъезде или учреждении. Это холодный свет ничьей земли. Наблюдать за крупными видеопланами Маши Мироновой на большом экране, обрамленном наполовину ободранным багетом, за тем, как в ней болит Ипполит, - одно удовольствие. Ее лицо искажают гримасы ужаса и отвращения к себе, ноги и руки мелко трясутся, из носа вытекает сопля, ее голос становится грубым и хриплым ( настолько, что за кулисами дежурит фониатр), и от этой вполне безобразной картины в разодранной режиссером ране дует ветер нежности космической силы к слабой женщине, потерявшей над собой власть.
Раньше герои спектаклей Жолдака отражались в зеркалах и друг в друге. Теперь их отражает видеокамера. Есть видеозаставка-лейтмотив: близко к первому ряду стоит маленький домик, внутрь которого установлена камера, по домику бегают белые мыши, время от времени их, как и находящуюся на лечении Веру Ивановну, «лечат» током. Так они там и бегают – под током и в своем дерьме, чтобы мы подумали о нашей небольшой с ними разнице. С видео есть перебор: чувствуется влияние Касторфа, большого любителя видео на сцене.
Когда обман доктора раскроется, и окажется, что Тезей/товарищ Павлов жив и досрочно приехал повидать жену, он найдет, очень красивую, ее одиноко играющей в петанк – типичную заброшенную жену богатого человека, жестоко оставленную наедине со своими причудами и снами. И все покатится в тартарары. Прежде чем заколоть сына, Ипполита, Тезей (Максим Коновалов, в другом составе Владимир Большов), в куски раскрошит живую рыбину. Рыба во сне – к беременности, к продолжению рода; убивая рыбу, Тезей прекращает род; после он убивает Ипполита – мокрые, они борются в воде, как два блестящих самца. Название санатория – тоже горькая издевка над неосуществленным плодородием этой почвы. «Раз-два-три-тридцать» - опоздавшая, не предотвратившая расправу Федра потрошит чемодан Мальчика. Тридцать бумажных самолетиков падают в воду, тяжело намокая крыльями. «Тридцать календарных дней». Закончен курортный роман.
Помещенные в контекст бытового убийства клиента проституткой и самоубийства, гибель Тезея от руки Федры и смерть самой Федры будут уже не так театрально эффектны.
Нынешний спектакль режиссера можно упрекнуть в менее цельном художественном впечатлении, которое оставляли, к примеру, московская «Чайка» или харьковский «Гольдони. Венеция», но то, что это прежний Жолдак, нежный и сумасшедший даритель своих завораживающих внутренних миров, часть из которых нам удается увидеть в спектаклях, в этом нет сомнения.
Посткриптум.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ. Андрей Жолдак:
"Последние два года я ставлю спектакли вне дома, и отношения с ними самые драматические. Сделаю спектакль, только полюблю его и уже должен уезжать. Блок отыгрывается и спектакль закрывается. Так страшно – делаешь ребенка и он быстро уходит. Спектакль как короткая вспышка. «Федру» репетировали полтора месяца по десять часов в день и сыграли только семь раз. В моих последних спектаклях есть интуитивная печаль прощания. Как если бы композитору заказали симфонию о весне, а он вкладывал в нее печаль по ускользающей красоте.
Идеальный спектакль представляется мне горой, на вершине которой – холод и лед, ниже цветущие травы, а у подножия песок. Идеальный актер парит орлом около горы. Если какая-нибудь девочка, проезжая мимо на машине, выглянет в окно, увидит эту картину и она ее кольнет, запомнится и как-то повлияет на ее дальнейшую жизнь и историю души, я буду счастлив".
