Ярость затемняетясность. Ясность слога, ясность ума. Фонтан гнева выбрасывает наружу не толькопоток грязных слов, но и обрывки мозговой ткани. В этом смысле ярость вполнесамоубийственна, она дырявит твой собственный череп не хуже пули. Или – топора.
Простите мнедешевый каламбур. Он адресован тому, кто склонял мою фамилию и так, и эдак. Ну,что же, каждому родовой знак. Мне – от первого класса средней школы – «УХерсонского хер спереди, а у Райхера – сзади!»
Миша Райхер могвозмутиться – дразнилка содержала в себе грубое искажение реальности, клевету.Мне возражать не приходилось…
Думал ли я, чтоименно этот школьный каламбур после долгого, долгого перерыва – вновьвоскреснет – в пошлых эпиграммах моих недоброжелателей и даже войдет вкритическую статью, посвященную литературным итогам года!
И вот теперь мыравны. Один из критиков даже вынес и хер, и топор в заголовок своего поста вЖЖ.
Итак, я все жерешил откликнуться на злопакостный памфлетВиктора Топорова, посвященныйвытаптыванию моего поэтического творчества, моей национальности, моей веры,моей семьи – даже котик попался под его горячую ногу. Этот отклик порожденпреимущественно радостным хором адептов Виктора: Во как вмазал! Молодец! Так инадо этому Жмеринскому-Бердичевскому! Пусть не учит нас с улицы имениКобылянской! Так публика должна была бы встретить мастерски забитый гол. Вданном же случае – это удар по ноге, нарушение правил, за которое показываюткрасную карточку.
Скажете, желтую –для начала. Но в желтом цвете есть намек на желтую прессу, желтый билет, желтыйдом. Нет, я далек от подобных намеков.
Красная карточка.Критик Топоров – пожалте с поля – вон! Вы играете нечестно, с грубым нарушениемправил. Ваша тактика, с которой вы обрушивались на Владимира Гандельсмана,Валерия Черешню, Олега Юрьева, не выдерживает никакой критики, даже Вашейсобственной.
То, что Топоровнаписал обо мне, – не имеет отношения ни к моим стихам, ни к моимродственникам, ни к моему коту. Это имеет отношение к его собственному разуму,помраченному невесть откуда взявшейся яростью. Истоки этой ярости можно понять,если вспомнить, что она имеет относительно устойчивый объект – поэты, пишущиена русском языке, евреи по крови, желательно, живущие за пределами России.Еврей, ненавидящий собственную национальную идентичность, – печальный и неочень симпатичный персонаж. Известная работа об «идентификации с агрессором»,опубликованная в пятидесятые годы в США, написана как раз на материале «евреев,ненавидящих еврейство».
Теперь – вот зачто Топорову красная карточка.
1. Топоров сделалобъектом критики материалы моего авторского блога, нигде не опубликованные. Он,должно быть, прекрасно понимает, что это – явное злоупотребление, тем более что«великий и ужасный» прокрался в мой блог анонимно, не зарегистрировавшись и невступив со мной в контакт. А между тем, на использование неопубликованныхматериалов желательно получить разрешение автора. Удивляюсь, почему Топоров незашел, скажем, в Журнальный Зал, где есть немало материалов для критического разбора,или не взял в руки какую-либо из моих книг. А впрочем, чему удивляться? Вкнигах и журналах тексты отредактированы, подобраны. И про моего котика там непрочтешь… Из этого маленького грабежа вытекают и последующие нарушения правилшулерского толка.
2. Кто сказалТопорову, что выкладывание материалов в блоге и время их написания совпадают?Так бывает далеко не всегда. Естествословом (физиологом, бестиарием) язаинтересовался много лет назад. Первые стихи этого цикла вот уже полтора годакак размещены на сайте «Полутона». Интенсивная публикация этих текстов совпалас подбором адекватных иллюстраций из средневековых рукописей. Да, как Топоровумогло даже в помраченную гневом голову прийти, что такой работе непредшествовал длительный период подготовки? Ведь я имел дело с английскими идаже латинскими текстами.
Кстати, какой тамБлейк или Киплинг? И не ночевали они здесь – речь идет именно о средневековыхтекстах. Все это я подробно рассказал в предисловии к этой небольшой книжке, ноТопорову-то – зачем читать? Он все и так знает, потому что ненавидит. Нознание, продиктованное ненавистью, есть ложь.
Почему из всегомногообразия зверей реальных, полуреальных и вымышленных, Топоров выбрал образбородатого похотливого козла? Почему его так смущает его напряженный член? Влатинских текстах вещи назывались своими именами, без смущения. Пенис – онпенис и есть. Впрочем, это был выбор Топорова. Будем его уважать.
Теперь о техникетопоровского литературоведческого анализа. В качестве главного объекта для Вашихупражнений этот блестящий критик выбрал небольшое и не слишком характерное дляменя стихотворение.
У меня нетвыхода, я вынужден привести его здесь, но вот поместить здесь разбор – нет моихсил. Изложу его своими словами. Кто интересуется деталями топоровской мысли,заглянет в «Часкор».
Масличко,масличко, ах азохн вей!
Не было бы масличка — не жил бы еврей.
По 200 грамм водни руки.
Курочка,курочка, ах азохн вей!
Не было бы курочки — не жил бы еврей.
По одномуцыплёнку в одни руки.
Это маме моей— в одни руки,
а тёте Бране — в одну руку,
у тёти Браны — одна рука,
вторую потеряла сразу после войны.
Странные онилюди — всё у них не слава богу,
все теряют руку на войне,
а она — сразу после войны,
всё не как у людей,
всё не как у людей.
В результате фантастического препарирования этого, довольнобесхитростного текста, Топоров вытащил, как шулер из рукава, фигуры двухпрожорливых евреек, готовых скупить все вкусненькое, оставив голодными другихлюдей. Он назвал это стихотворение копией со стихотворения Бориса Слуцкого. Иодновременно – спекуляцией… на Холокосте. И в заключение заявил, чтостихотворение – антисемитское, добавив:
И это не я так проинтерпретировал — так написал сам Херсонский!
Нет, этоТопоров проинтерпретировал. Я написал другое.
Во-первых, для того чтобы спекулировать на Холокосте, нужно хоть раз егов стихотворении упомянуть. А Холокост здесь если и есть, то далеко за кадром.
А в кадре типичная очередь середины пятидесятых годов. Не толькоХолокост, но и голод 1947 года давно позади. Но времена – не сахар. По скольков одни руки давать, и как очередь выстоять – известное дело. И не всех курочекскупить и слопать, а хоть бы одна синяя осталась, пока очередь подойдет.
Действительно, как быть с выражением «в одни руки», если покупательница –однорукая. Грустный каламбур.
Я прочертил пунктир. Читатель может представить себе остальное –отвратительный быт того времени, нищенское и полунищенское существование.
Но кто бы придумал нарисовать за этим кратким стихотворением такую ужасающуюкартину прожорливых еврейских семейств, выхватывающих последнее изо ртаголодных? Две женщины дисциплинированно стоят в очереди, не лезут вперед. Будетнужно – станут в очередь второй раз, как героиня «Ракового корпуса».
Но вот чего я не прощу «критику». Героини этого стихотворения – двереальные женщины, которых уже нет на свете. Одна из них – моя мать. И этим все сказано. Глумлениенад памятью женщины, всю жизнь проработавшей детским врачом, пережившейтяжелейшие годы, над памятью матери поэта, даже если стихи его плохи?
Да, далеко заводит Топорова мрачная юдофобская фантазия…. Дальше некуда.
Теперь о тете Бране.
Бронислава Лернер – героиня французского и бельгийского сопротивления,награждена медалью за мужество. Кличка «Пти Мари» – маленькая Мари. Была связной впартизанском отряде, но главная ее заслуга – спасение еврейских детей – онапереправляла их из Франции в Бельгию, где их укрывали в католическом монастыре.
В СССР приехала сразу после войны, совершенно не зная русского языка –она хотела помочь социалистической стране, совершенно не представляя, куда онаедет…
В те годы подобных энтузиастов было немало. Руку потеряла в 1947 году,защемило дверью вагона при посадке (о эти посадки в поезд в 1947 году!),открытый перелом, гангрена, антибиотиков в госпитале нет, в итоге – высокаяампутация… Вышла замуж в 1956 году за Якова Лернера, только что освободившегосяиз сталинских лагерей (Колыма), и прожила с ним всю жизнь. Преподавалафранцузский язык. Почти все родственники Якова погибли в Холокосте.
Так что далеко за пределами этого стихотворения Холокост все жеприсутствует.
Должен ли я продолжать кропотливое следование за неряшливой мысльюТопорова? Должен ли прямо положить рядом два текста – Слуцкого и мой – и показать, что нет между ними ничегообщего?
Должен ли я ловить его на каждой лжи и подтасовке? Объяснять, что стихицикла «Декалог» имеют к заповедям приблизительно то же отношение, что и«Декалог» Кислевского?
Думаю, Топоров знает это и сам. Не мальчик, и человек образованный. Онзнает, что делает, он в своем уме – нечистом уме.
Чтобы я мог посоветовать этому человеку? Отключайте ненависть от своегоголовного мозга. Это способствует прояснению разума и продлению жизни.
И, как говорят в народе, – идите с миром. Но побыстрее – Вам показали краснуюкарточку.
