«А Пушкин – наше всё: Пушкин – представитель всего нашего душевного, особенного...» (Аполлон Григорьев, 1859); «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа, – сказал Гоголь. Прибавлю от себя: и пророческое...» (Ф.М. Достоевский, 1880); «Пушкин – самый объемлющий и в то же время самый гармонический дух, который выдвинут был русской культурой...» (П.Б. Струве, 1937); «Пушкин был живым средоточием русского духа...», «а призвание его состояло в том, чтобы принять душу русского человека во всей ее глубине, во всем ее объеме и оформить, прекрасно оформить ее, а вместе с нею – и Россию...» (Иван Ильин, 1937); «Пушкин таинственно стал alter ego России...» (А.В. Карташев, 1937).
Таков Пушкин в отношении к России.
В отношении к мирозданию он – эхо, на всё откликающееся и отзывающееся: «Пушкин дан был миру на то, чтобы доказать собою», «что такое в существе своем поэт, это чуткое создание, на всё откликающееся в мире...» (Гоголь, 1847); «великая натура Пушкина, на всё отозвавшаяся...» (А.Григорьев, 1859); «он отозвался типическими образами, бессмертными звуками...» (И.С. Тургенев, 1880); «не было поэта с такою всемирною отзывчивостью, как Пушкин...» (Достоевский, 1880).
Отчасти Пушкин сам постарался для того, чтобы в нем видели эхо мира, по крайней мере, мира русского – в финале одного своего юношеского стихотворения он писал:
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
(Стихотворение является мини-одой в честь супруги Александра I и впервые напечатано в 1819 году под заглавием: «Ответ на вызов написать стихи в честь ея императорского величества государыни императрицы Елизаветы Алексеевны»).
В более позднем стихотворении («Эхо», 1831) Пушкин определял поэтическую всеотзывчивость уже в общих контурах, что, впрочем, не мешает видеть сквозь эти контуры судьбу самого Пушкина:
Ревет ли зверь в лесу глухом,
Трубит ли рог, гремит ли гром,
Поет ли дева за холмом –
На всякий звук
Свой отклик в воздухе пустом
Родишь ты вдруг.
Ты внемлешь грохоту громов,
И гласу бури и валов,
И крику сельских пастухов –
И шлешь ответ;
Тебе ж нет отзыва... Таков
И ты, поэт!
Первым, кто представил Пушкина в образе «нашего всего», еще при его жизни (в 1835 году), был Гоголь: «При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте». «В нем, как будто в лексиконе, заключилось всё богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал всё его пространство».
Вообще-то слова Гоголя являются проекцией на Пушкина его понятий о главном принципе собственного творчества – принципе сопряжения всего в одном – вот, например, некоторые его комментарии к разным своим сочинениям: «Всеобщая история должна собрать в одно – все народы мира»; «В “Ревизоре” я решился собрать в одну кучу всё дурное в России» «и за одним разом посмеяться над всем»; «какой огромный, какой оригинальный сюжет! <это о замысле поэмы «Мертвые души»>. Вся Русь явится в нем!»
Такие понятия Гоголя – это не только факт его самобытного творчества, но еще следствие некоторых устойчивых ментальных стереотипов, причем не только русских. Представление о том, что нечто одно способно воплощать в себе нечто всё – свойство человеческого мышления в разные исторические времена.
В первобытные эпохи так думали о племенных и родовых вождях – в них, с точки зрения сородичей и соплеменников, концентрировалась вся сила рода-племени и сила природы. От магических способностей вождя зависели военные победы, хорошая погода, урожаи, удачная охота. Эти представления основаны на архаической логике отождествления части и целого: вождь является такой же неотъемлемой частью племени, как, например, голова является частью тела.
У разных народов есть мифы о том, как мир был создан из частей тела великана (из одного сделано всё), или о том, как первый человек был сотворен из частей мира (из всего сделано одно – см., например, в средневековом «Сказании, как сотворил Бог Адама»: взял бог от земли – тело, от камней – кости, от моря – кровь, от солнца – глаза, от ветра – дыхание и т.д.). Та же логика образовала представления о сыне Божием – спасителе человечества (один спасает всех). На этой логике основан и культ героев всех народов и времен, в том числе совсем недавних:
Сталин – это народ,
Что к победам идет
По вершинам подоблачных склонов.
Сталин – наши дела,
Сталин – крылья орла,
Сталин – воля и ум миллионов.
Песня про Сталина написана через сто лет после того, как в России укоренилось представление о том, что всё народное способен воплотить в себе один гений.
Слово гений в том значении, в каком оно используется сейчас («выдающаяся творческая личность»), стало употребляться в русском языке с конца XVIII века (до этого оно фигурировало только в двух, еще античных значениях: дух-покровитель и дух творчества). А к 30-40-м годам XIX века во всей образованной Европе (и в России тоже) укоренились представления о том, что великие поэты, философы, художники и вообще выдающиеся личности других творческих профессий – это:
во-первых, медиумы, способные быть зеркалом или эхом вселенной (Новалис: в гении «преломляется вселенная», он «есть голос вселенной»; Тютчев: «Все во мне, и я во всем»);
во-вторых – выразители национального духа, национальных духовных субстанций: «Искусство древней Греции, весь дух ее отразился в творениях Платона и Аристотеля» (Д.В. Веневитинов, 1826); «истинный поэт» – это «проводник народного самопознания» (И.В. Киреевский, 1829), гений «за весь народ свой выражает в слове его душу» (С.П. Шевырев, 1835).
Последние слова – плод усвоения идей немецкой философии и эстетики, современной нашим мыслителям. Там, в Германии, был и образец поэта, преломившего своим творчеством вселенную и выразившего национальный дух, — Гете.
Что думали о нем тогда в России, избранными цитатами выражается так (далее курсив мой – А.С.):
Всезрящей мыслию над миром он носился,
И в мире всё постигнул он...
(В.А. Жуковский. К портрету Гете, 1819)
На всё отозвался он сердцем своим...
(Е.А. Боратынский. На смерть Гете, 1832)
«Гете был дух, во всём живший и всё в себе ощущавший своим поэтическим ясновидением», «всеобъемлющий ум» (В.Г. Белинский). Гете «объясняет своею идеею всё человечество» (А.С. Грибоедов). Гете открывает «в человеке нашего времени – полный отзыв всего человечества» (И.В. Киреевский).
Гете, подобно Протею (Протей – мифологическое божество, умевшее менять внешний вид), способен менять свой облик, полностью растворяясь в том, о чем пишет и свободно проникая во все эпохи истории человечества: «С дивною легкостию Гете переносится из века в век, из одной части света в другую. В ”Фаусте” и ”Геце” он ударом волшебного жезла воскрешает XV век и Германию императоров Сигизмунда и Максимилияна»; «в ”Ифигении” он грек; древний тевтон в ”Вальпургиевой ночи”; поклонник Брамы и Маоде в ”Баядере”; в ”Диване”, сколько возможно европейцу, никогда не бывавшему в Азии, – персиянин» (В.К. Кюхельбекер).
Гете всеобъемлюще выразил национальный дух Германии:
Ты понял глубоко народность отчизны...
(Трилунный. Гете, 1834)
«”Фауст” Гете, создание одного человека, который сам был полнейшим выражением Германии и который в своем создании представил символ духа своего отечества» (Белинский, 1835).
Итак, в Германии в качестве их всего уже состоялся германский гений Гете.
А что у нас?
«Есть литература французская, немецкая, аглинская, но есть ли русская? Читай аглинских поэтов — ты увидишь дух агличан; то же и с французскими и немецкими, по произведениям их можно судить о характере их наций, но что можешь ты узнать о русском народе, читая Ломоносова, Сумарокова, Державина, Хераскова, Карамзина?» (А.И. Тургенев, 1802). Что узнать? – Ничего. Ибо «мы всосали с молоком безнародность и удивление только к чужому» (А.А. Бестужев, 1825).
Как вспоминал о том времени А.С. Хомяков, «в глубине души и мысли просвещенного сословия таилась болезнь сомнения в самой России. Россию беспрестанно и невольно сравнивали с остальною Европою, и с каждым днем глубже и горше становилось убеждение в превосходстве других народов».
А значит, для демонстрации национального достоинства требовался какой-то сверхвеский аргумент.
Прежний аргумент, ковавшийся на протяжении XVIII века, – военное могущество империи, созданной Петром I и достроенной Екатериной II – для демонстрации национального достоинства уже не годился, ибо теперь нужны были доказательства своей состоятельности за счет не вооруженных сил, а духовных.
Согласно философской логике тех времен узнать о том, что национальный дух уже возрос до «самостоятельного момента в ряду обнаружений разума в мире» (Гегель) можно лишь тогда, когда у нации есть гений, являющийся эхом своего народа. Значит, нужен был кто-то всеотзывчивый, универсальный, воплощающий в себе одном – всё, всё, всё. Такой, как Гете.
Интересно, что бы мы придумали, если бы не было Пушкина?
Но Пушкин был. И, действительно, писал тогда стихи лучше всех. Поэтому не было и вариантов.
Пушкин – универсальный гений. «Он слишком многосторонен, слишком объективен» (Киреевский, 1828). «Одаренный высоким поэтическим чувством и удивительною способностию принимать и отражать все возможные ощущения, он перепробовал все тоны, все лады, все аккорды нашего века» (Белинский, 1834).
Пушкин – Протей более, чем Гете. Он способен бесконечно менять свой облик и полностью растворяться в том, о чем пишет: «Сам Гете, этот Протей из поэтов, стремившийся обнять всё как в мире природы, так и в мире наук, показал уже сим наукообразным стремленьем своим личность свою». «Все наши русские поэты: Державин, Жуковский, Батюшков удержали свою личность. У одного Пушкина ее нет. Поди улови его характер как человека! Наместо его предстанет тот же чудный образ, на все откликающийся. И как верен его отклик, как чутко его ухо! Слышишь запах, цвет земли, времени, народа. В Испании он испанец, с греком – грек, на Кавказе – вольный горец» (помнил ли Гоголь, когда писал эти строки, о том, что говорил про Гете Кюхельбекер, – см. цитату двенадцать абзацев тому назад – науке неизвестно).
Всемирному протеизму Пушкина соответствует протеизм национальный: «Заглянет к мужику в избу – он русский весь с головы до ног: все черты нашей природы в нем отозвались» (Гоголь); у него «особенно заметна способность забываться в окружающих предметах и текущей минуте. Та же способность есть основание русского характера: она служит началом всех добродетелей и недостатков русского народа; из нее происходит смелость, беспечность, неукротимость минутных желаний, великодушие, неумеренность, запальчивость, понятливость, добродушие и проч. и проч.» (Киреевский, 1828).
Итак, благодаря Пушкину отныне можно утверждать, что в своем соревновании с Западом Россия наконец взошла на такую ступень духовного развития, где она заняла подобающее место среди других народов. Лишь на таком основании можно сделать следующее умозаключение:
«Некоторые приписывают реформе Петра Великого то вредное следствие, что она поставила народ в странное положение: не привив ему истинного европеизма, только отторгла его от родной сферы и сбила с здравого и крепкого природного смыслу. Да, всё это правда, но вопрос не в том, что Петр сделал нас полуевропейцами и полурусскими, а следовательно, и не европейцами и не русскими: вопрос в том, навсегда ли должны мы остаться в этом бесхарактерном состоянии? вопрос заключается в слове ”будем ли”, – и мы смело и свободно можем отвечать на него, что не только будем, но уже и становимся европейскими русскими и русскими европейцами, мы уже не хотим быть ни французами, ни англичанами, ни немцами, но хотим быть русскими в европейском духе. Это сознание проникает во все сферы нашей деятельности и резко высказалось в литературе с появлением Пушкина – таланта великого, самостоятельного, вполне национального» (Белинский, 1841).
Признание Пушкина в качестве национального поэта – исторический акт самоидентификации образованного русского общества: отъединенное от своего народа европейской образованностью, а от Европы – принадлежностью к России, оно нашло действенное средство, чтобы считаться, с одной стороны, полноценной частью нации, а с другой – равноправным элементом европейской культуры. Это средство – Пушкин.
Весть о Пушкине – великом национальном поэте – в конце концов дошла и до наших правительств. Пушкинские юбилеи празднуются каждый год. Дошла она и до нашего народа. Сегодня каждый гражданин Российской Федерации знает, что Пушкин – наше всё. И это очень хорошо. Потому что сейчас мифы о гениальных поэтах, выражающих национальное всё, лучше для нации, чем мифы о гениальных вождях.
