В Москве уже в шестой раз проходит Летняя школа танца «ЦЕХ», и во время занятий зарождалось много новых проектов. В этом году к Летней школе Российское объединение театров танца приурочило первый фестиваль «Личное дело», на котором показали камерные спектакли российских и зарубежных хореографов. Для спектаклей-участников «Личного дела» бюджет нужен совсем небольшой – декорации минимальные, часто их нет совсем, акцент на телесную идею или концепцию в сопроводительном листе. Так что, думаю, дело пойдет – одного «ЦЕХа» зимой для огромной и все больше современно танцующей Москвы явно маловато.
«Черный квадрат» поставлен в Голландии
«Эх, и стану я голландцем, займуся современным танцем!» - шепнул коллега через полчаса спектакля «Исчезновение» голландского хореографа Дэвида Вебера-Кребса. - «Стану по сцене я ходить, по-голландски всем нудить». По сцене, натурально, ходили мужчина и женщина. Ходили молча, то медленнее, то быстрее, строго по кругу и в одном направлении, с сосредоточенными лицами. Это смотрелось откровением, потому что до этого они двадцать минут стояли спиной к залу при свете фитиля. Их имена остались неизвестны, буклет содержал только оформленную как файлы личных дел информацию о хореографах.
Автор «Исчезновения» Дэвид-Кребс, например, изучал французскую литературу и религиоведение. Это как-то духовно сблизило его с московским анархическим движением «революционного проходимчества», тайным участникам которого доставляло больше удовольствие кого-нибудь изящно и со вкусом обвести вокруг пальца, красиво пустить пыль в глаза. В Москве, как и во всем цивилизованном мире, такого проходимчества на территории современного искусства хватает, но Кребса отличает личное обаяние и откровенность. Пока танцоры стоят, он, красивый и молодой, выходит на скромную сцену, бывшей когда-то цехом фабрики технических бумаг и предваряет марш своих подопечных такой репликой: «Они не знали, что делать, поэтому начали ходить взад и вперед. Для разнообразия они ходили на коленях, соединяя руки. Но время для этого еще не пришло. Поэтому они валились в сторону стены, наслаждались ее близостью и просто стояли». То есть честно анонсирует, заставляя включить зрительское воображение.
А оно действительно нужно. Скоро свет гаснет (а ведь тридцать прожекторов установлено, немало для экспериментальной сцены) и зал надолго проваливается в темноту. Судя по замершему дыханию, на сцене в темноте ничего не происходит – и мы наблюдаем грандиозный «Черный квадрат» современного танца, его полное отсутствие при полной заявленности. Никакой музыки, никакого видео. Только шорохи, нервный шепот, контактная импровизация вибрирующих телефонов в сумочках, вслушивание в замерший танец жизни в темноте. Не современный танец - радиотриллер. Браво, Кребс! Боюсь только, что мое умозаключение о тонкой игре на проблемах современного танца, низвергнутых в исчезновение, в «ноль», вместе с достижениями и репутациями во имя очищения и нового подъема – это уже мое революционное проходимчество; но услуга за услугу, в зале было скучно, теперь я аплодирую вашей смелости при полной неудаче знакомства с вашим талантом хореографа.
«Не соло» нахлебавшись
Импровизированный вечер поэзии продолжился. «Утром встану, на х.. гляну, и опять живу, не вяну», -- натянув штаны, пропел танцовщик из Челябинска Владимир Голубев, начав свое соло «Несоло». Никто за язык его не тянул: Владимир пообещал показать 11 психофизических состояний человека и заплакать одной только силой лицевых мышц. Пока разогревался, душевно сыграл на аккордеоне, продемонстрировал стиль «челябинский тигр, уральский дракон», хотя сам назвал его «ходить ходуном». Мягко сплелся, как корень большого сильного дерева. Расплелся и расстелился, как плакучая ива. На танцовщиков-мужчин выучки Ольги Поны (а Голубев проработал в театре Ольги Поны длительное время) приятно посмотреть и в сольном варианте, они мужественны, точны и нежны, это очень узнаваемая техника.
Голубев перерос карьеру танцовщика театра, у него дома свой танцевальный проект «Колония нестрогого танца», в «Не соло» он растет в клоуна-одиночку: ставит на сцене стоячие белые носки, надевает полосатый блестящий фрак с длинными фалдами и взметается почти к потолку. Вернувшись на землю, рассказывает об актере, случайно отрезавшим себе голову косой и поет песню-заплачку, как это тоже принято в театре Ольги Поны.
Вторая попытка заплакать тоже не удалась – клоун побежал за кулисы, зажав руками пах: получалось, напряг не те мышцы. «Артист обоссался, концерт не очень удался», -- вернулся Голубев к зрителям и подвел этой фразой неожиданную черту.
Владимир Маяковский так хвалил эстрадное обозрение Николая Фореггера «Хорошее отношение к лошадям»: «Дайте нам танцующую идеологию, веселую, бурно-каскадную пропаганду, как в этом спектакле!» Я похвалю «Личное дело» так: «Дайте нам больше танца, танцующего тела, я принимаю то, что движение стало тоньше, но хочу его видеть, скучаю по читаемой композиции диалогов и монологов, она возможна и в русле минимализма!» Конечно, «маленькая тайна есть у каждого в сердце, там она танцует за невидимой дверцей», но я по крайней мере не равнодушна и откровенна никак не меньше Кребса.
Фестиваль обещал быть интересным тому, кто уже знаком с театром танца и хочет представить, что с этой художественной формой может случиться завтра. Я представила и у меня получилось, что с ней не случится ничего (но надо признать, что я видела далеко не всю программу). Не случится ничего - то есть все будет хорошо. Культурная ниша отвоевана, существование «художественной формы» признано, взаимообмен танцоров на сцене и в зале налажен, интересующаяся телесным неформатом и индустриальными территориями богема всегда придет. Рождение звезд и культурные взрывы пока в прошлом. Похоже, современный танец во всем мире тоже вошел в период «культуры два», застывшей и схватившейся эстетической формы. Жаль, что с российским это случилось в таком юном возрасте.
