- Читал я одну в детстве. [...] И называлась она "Толкун-книга"...
- И о чем же она?
- Да как сказать. Там, понимаешь, трое недомерков бегают по всему свету, ищут, куда пристроить волшебное кольцо, чтобы не досталось оно Мироеду. [...]
- О-о! - воскликнул Принц. - Вам повезло, сэр брат! Это же знаменитая запретная "Сага о Кольце Власти"! К сожалению, немногие смогли дочитать ее до конца, не повредившись в рассудке. А те, чей разум оказался не столь крепок, стали наряжаться в одежды героев, мастерить деревянные мечи и щиты, бегать по лесам и полям на потеху добрым поселянам.
М. Успенский. "Там, где нас нет"
Миф – странная вещь. Главным образом потому, что толком никто не может объяснить, что это такое. Зато все активно пользуются этим словом. С детства мы ЧИТАЕМ мифы (например, по настольной книге школьника 70-90х гг. "Легенды и мифы Древней Греции"), потом встречаемся с "мифическими" людьми, организациями, тарифами, планами и проч. И тут выясняется что все мы погружены в мифологию: в политическую, экономическую, социальную и проч. То есть мифом можно назвать что угодно, а само слово "миф" стало таким же всеобъемлющим (а стало быть, таким же ничего не значащим), как, например, слово "мир": мы то и дело встречаем "мир плитки", "мир пола" (вовсе не в сексуальном смысле), "кожу со всего мира" и т. д.
Миф – сам по себе продукт весьма мифический. Он как мед у Винни-Пуха, который, "если есть – то его сразу нет". Только наоборот: если его нет, то он тут же появляется. Собственно миф, в первоначальном значении этого слова, нельзя ни записать, ни пересказать – он сразу же перестает быть мифом и становится пересказом, то есть или беллетристикой, или идеологически ангажированным текстом, или просто фальсификацией. Так, античные мифы становились романами и поэмами, а славянские – фрагментами исторических хроник и наглядными примерами в поучениях против язычества. Собственно, о славянской (и, соответственно, русской) мифологии неизвестно практически ничего. Древнерусские книжники, когда упоминали ее, едва ли знали о ней больше нас с вами, да и не стремились к этому знанию, поэтому нередко обращались к сочинениям византийских хронистов или богословов, чтобы, слегка русифицировав примеры греческого многобожия, представить его как русское. В частности, так в русскую культуру был "вброшен" хрестоматийный сюжет о свержении и казни статуи Перуна в момент принятия христианства князем Владимиром. Автор "Повести временных лет" просто позаимствовал его у византийского историка Иоанна Малалы, зато позднейшие исследователи, публикаторы, писатели и читатели приняли его за чистую монету. Так был сконструирован один из мифов древних славян.
Псевдомифы растут из любого сора, притом совершенно "не ведая стыда". Неправильно понятое слово, ошибка переписчика, орнамент на здании или одежде – любая деталь при известной доле желания с легкостью превращается в мифологический фантом. Еще в "Слове некоего христолюбца ревнителя по правой вере", составленном, как принято считать, в XII в., но известном по более поздним спискам, имя одного из божеств, поставленных якобы князем Владимиром за 8 лет до крещения в Киеве, - Симаргла - передается как "Сим и Рьгл" – из одного бога получилось два.
Подобное мифотворчество крайне любили в XVIII веке. В эту эпоху интерес к "древнейшей российской (или славянской) мифологии" был исключительно силен. Свою роль тут сыграло не только увлечение разнообразными древностями, но и – как ни странно – государственная идеология, так сказать, национальная идея. К этому времени Россия оказалась единственным православным государством, которое не только сохранило свою независимость, но и имело вполне серьезные амбиции объединить все православные (и славянские) народы под своей эгидой.
Кстати, в XVIII в. не было определенной ясности, кого считать славянами: так, греки и румыны нередко попадали в эту категорию по причине своей православности. Военные проекты русских императоров вполне соответствовали идеологии Третьего Рима и панславизма, а мифологические штудии должны были не только показать, насколько русская культура древна и богата мифами, аналогичными тем, которые прославили Первый Рим и соседнюю Грецию. Мобилизовав все доступные источники информации, как то: незначительное еще количество древнерусских сочинений, немногочисленные свидетельства об актуальной фольклорной демонологии и народные песни и сказки, сочинения западноевропейских писателей, путешествовавших по России или изучавших ее историю, - мифологи (В.Татищев, М.Попов, М.Чулков, А.Кайсаров, Г.Глинка и многие другие) вслед за Ломоносовым пытались выстроить систему, иерархию мифических персонажей, проводя аналогии между ними и античными богами и тщательно приписывая первым соответствующие функции вторых.
Так русалки стали "русскими нимфами и наядами", кикимора – "богом сна и ночных привидений", а Корс (из Хорс – имя бога, упоминаемого среди тех, чьи статуи, согласно Повести временных лет, были поставлены кн. Владимиром в 980 г.) – "покровителем охотников до пива и меду". Исследователи славянской мифологии руководствовались не столько наличием каких-либо сведений об изучаемых персонажах, сколько взятой из античной мифологии схемой, которую нужно было заполнить славянскими именами. Эти имена вычитывались буквально отовсюду. Не слишком понятные названия календарных периодов (например, купало или коляда, восходящая к латинским календам), ничего не значащие припевы фольклорных песен, вроде дид-ладо и лелю-полелю превратились в могущественных древних богов славян, обладавших не только функциями, но и внешностью, семьей, пристрастиями: "Лада, Леля, Полеля, Дид, Дидилия. Вот прекрасное семейство, какого не могло выдумать и греческое игривое воображение! Что естественнее, как красота с своими детьми, любовию, браком или сочетанием, супружеской жизнью и деторождением? Богиня красоты и любви [т.е. Лада] всего более чтима была в Киеве" (Г.Глинка). Далее автор приводит ссылку на поэму Хераскова "Владимир" в качестве единственного источника. Внешность таких божеств описывалась или в соответствии с тогдашними эталонами красоты и светской модой или же так, как должны были бы выглядеть античные статуи соответствующих божеств.
Авторы не только не скрывали того, что их исследования строятся в значительной части на их собственном вымысле, но и, напротив, нередко это подчеркивали: М.Попов так пишет о богине по имени Зимцерла: "Богиня Киевская; какие ей качества приписывались, о том ничего не известно; разве изломанное ее название произвесть от имени зима и глагола стерть, так назовется она Зимстерлою, и будет походить на Аврору, или Флору, богиню цветов". Имя это возникло по недоразумению при обратном переводе с итальянского имени божества из Владимировского "пантеона" Симаргл, но невозможно было оставить имя без наполнения – пришлось его ПРИДУМАТЬ, о чем автор, ничуть не стесняясь, сообщает читателю.
Продолжатель его дела, Г.Глинка, дает этому методу такое обоснование: "Не лучше ли Фидиасова Венера с подделанными во вкусе сего знаменитого древнего мастера руками и ногами, нежели когда б осталось одно только ее туловище, и то, может быть, местами еще выбитое?" Так не ре-, а просто конструировалась славянская мифология.
Крайне восприимчивой к такого рода псевдомифам оказалась художественная литература, вообще падкая на разного рода мистификации. Именно благодаря ей на вершину русского Олимпа был возведен Лель ("Над нею вьется Лель" – сообщает Пушкин про Татьяну Ларину, гадающую на жениха, а Баян славит "Людмилу-прелесть и Руслана, и Лелем свитый им венец"; правда, Островский в "Снегурочке" делает его человеком, но все равно пастух Лель имеет ауру бога любви).
Вторая половина XIX в. все расставила по местам, и такого рода подделки волновали умы все меньше и меньше. Однако ХХ в. с его катаклизмами вдруг вынес на поверхность известные преимущественно специалистам имена и сюжеты. Особыми любителями древностей оказались фашисты. Немецкие. Итальянские – те по большей части к истории Рима обращались. Интерес был не праздный, а исключительно практический. На основе кельтских и германских мифологических сюжетов выстраивалась фашистская националистическая "мифология", рассчитанная, в частности, на выработку определенного типа сознания, или, точнее, бессознательного включения в систему. Мифы о кровожадных богах, мужественных и беспощадных героях, коллективных жертвоприношениях и таинственных обрядах при определенной расстановке акцентов (а уж тут-то идеологи всегда рады постараться!) стимулируют бездумный коллективизм, готовность к агрессивным действиям, направленным против всего чужеродного, "культ действия ради действия", ибо "думание – немужественное дело" (Умберто Эко). В этом смысле культура немассовая, создаваемая индивидами – враждебна системе, как и любое проявление индивидуализма. Как говаривал Геббельс, "Когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за пистолет".
Советские идеологи не стремились прямо "воскрешать" мифы древних славян – они создавали свои: пятнадцать человек на сундук мумифицированного мертвеца (который, кстати, вовсе и не мертвец, а, напротив, вечно живой, "живее всех живых") – картина, вполне напоминающая "возрожденные" языческие обряды. Непогрешимость и всеведение вождя, ритуальные шествия, гигантомания во всем, от пирамид физкультурников на Красной площади до самолетов и электростанций (советские микросхемы – самые большие микросхемы в мире!), камлания над мощами неизвестного солдата вполне выполняли свою функцию и направляли всенародный пафос в нужное русло. После этого можно было разрешить и "настоящее" язычество. Благо, оно не так опасно, как христианство, его можно и поизучать, и пореставрировать.
Советская власть играла с наукой в странную игру: обычно благоволила одному научному (или псевдонаучному) направлению в той или иной дисциплине. Соответственно, был один признанный (читай: разрешенный) лидер. Таким официальным лидером в изучении славянской мифологии стал Б.А.Рыбаков. От него, собственно, широкий читатель и узнал о существовании стройной, красивой, а главное – присутствующей буквально во всем, что под руку подворачивается, мифологии: вышитая фигура человека на полотенце – естественно, богиня Рожаница, фигурка на серебряном браслете – бог плодородия Переплут, два круга рядом – солнечная колесница. Так XVIII век, без всякой критики, шагнул в ХХ и с легкостью завоевал умы масс: вместо скудных и неувлекательных научных данных предлагалась стройная, красивая и, что особенно привлекательно, живая мифология. Эта "мифология" все более и более жива.
Уже наряду с настораживающим тезисом "наше исконно русское православие" все чаще слышится "исконно русское язычество". Массовыми тиражами издаются беззастенчивые подделки – дохристианские древнерусские книги, описывающие праисторию и прамифологию славян, которые, естественно, оказываются самым древним народом если не мира, то уж Евразии точно. Целая серия книг получила заглавие "Русские веды". Как же иначе: индийские есть, а русских нет? И чем нелепее и бессмысленнее тексты, чем очевиднее и грубее подделка, тем большим успехом она пользуется. "В начале времен мир пребывал во тьме. Но Всевышний явил Золотое Яйцо, в котором был заключен Род - Родитель всего сущего. Род родил Любовь - Ладу-матушку и, силою Любви разрушив свою темницу, породил Вселенную - бесчисленное множество звездных миров, а также наш земной мир" ("Книга Коляды"). А дальше – практическое применение: взрослые серьезные люди наряжаются в странные одеяния, к слову сказать, не имеющие ничего общего с древнерусскими, собираются в укромных уголках возле якобы священных камней, источников и деревьев, с важными лицами произносят бессмысленные заклинания (опять же совершенно не имеющими никакого отношения к древним), разводят костры и устраивают обрядовое поклонение богам. Так полусерьезное увлечение 70-х гг. приобрело серьезные масштабы и разнообразные формы: от плясок вокруг костра до "славянских боевых искусств – ратоборств". Чем вам не национальная идея, да еще и с руководством к действию?
