Художник Вадим Захаров, представляющий Россию на Венецинской биеннале, согласился ответить на вопросы "Полит.ру".
- Признание и премии вам не в новинку, но быть художником русского павильона на венецианской биеннале – это нечто особенное. Как вы восприняли то, что вам придется за страну отвечать?
- Я за страну не отвечаю, я представляю современное русское искусство. Действительно, биеннале в Венеции - это формат, резко отличающийся от всех остальных: вы можете выставиться в национальном павильоне только один раз в жизни. Когда Стелла Кесаева, комиссар павильона России, предложила мне с делать проект в этом году, я воспринял это с огромным удивлением и с благодарностью, конечно.
- То есть это не является для вас высказыванием от России?
- Я русский художник, выставляющийся в русском павильоне. Мне кажется этого уже достаточно для ответа.
- Однако она построена по принципу национального представительства.
И этот принцип мне нравится – некоторых художников мы можем найти только так, румынских или африканских, в других обстоятельствах они бы не смогли пробиться, попасть в наше поле зрения. Интересно смотреть на работы, в которых проявлены национальные черты, но у меня русская идентичность выведена за рамки. Что я должен выставлять – матрешки, водку, балет? Идентичность сегодня складывается сама собой, на основе действия каждого из нас. А мы до сих пор пользуемся старым, утомительным для всех вариантом…
- Московский концептуализм, направление, к которому и вы принадлежите – это интернационально признанная ценность русской культуры, наряду с иконами и авангардом. А что в концептуализме и «Данае» специфически «нашего»?
- Многослойность прочтения. Это всегда было спецификой моих работ, и меня за это критиковали и русские, и западные критики, говоря, что «слишком много всего». Я постарался здесь все лишнее убрать, но чем больше я убирал, тем больше появлялось. Чем лаконичней, тем больше трактовок. Еще есть момент, свойственный концептуализму, – дистанция. Она и здесь присутствует, но подчас кажется, что я ее потерял – я вдруг стал рассуждать по поводу гендерной проблематики. Я никогда раньше не занимался этим вопросом, но в данном случае эта проблематика заложена в самом мифе. Вообще банальные, примитивные темы при погружении в них обнаруживают в себе невероятную глубину. Что было новым для меня - суметь без страха обращаться к любым символам, метафорам, общим замученным местам, от которых профессионалы бегут.
- Зрителей взволновал в вашем проекте именно гендерный вопрос. Для Европы тут есть некая провокация – разделение, когда что-то позволено женщинам, а мужчинам – нет, указание на то, что женщина – это женщина. Для феминисток наверняка обидное высказывание. И не толерантное – а вы, как художник, живущий в Германии и в России, считаете, что толерантность – это благо или источник проблем?
- Реакция многих женщин – это улыбка на лице и счастье, когда они выходили из пещеры, держа в руке монету “Одна Даная”. Многие из них говорили: «Спасибо, что кто-то наконец сказал о том, что мир, выстроенный мужчинами, – не самый хороший, и есть надежда, что у женщин получится лучше». Меня, честно говоря, это смущало - этот проект не совсем про равноправие полов. Но эта тема заложена в концепции – попросить женщин описать наш мир из «платоновской пещеры», нижнего зала инсталляции, который доступен только для них, хотя, конечно, это очередная утопия. Но были и зрительницы, которые говорили, что это возмутительно и нарушает равноправие, и спрашивали меня, зачем я это сделал. А это не я – это древние греки. Я лишь повторил интригу мифа эллинов, в котором нет места мужчинам. Моя работа - это взлом очевидного, а не его демонстрация.
- Еще один момент мне показался провокационным - в каталоге дан список использованных в проекте предметов, расходных материалов и наряду с ними – «два джентльмена». Почему они в одном списке, похожем на перечисление действующих лиц спектакля, Для вас тут больше люди как вещи, или напротив, вещи оживают?
- Это просто картинка нашей жизни - люди сведены к вещам, громовержец Зевс - к бирже. Но замечательные русские актеры, которых вы видите в проекте, играют молча, но то, как они это делают, объясняет очень многое в нашей жизни. Каждый из них привнес в проект свои смысловые нюансы, о которых я не думал, и я им очень благодарен за это.
- Профессиональные актеры, список ролей… недавно вы сделали спектакль-перформанс по Брехту – почему у вас возник интерес к театру?
- К театру я обращался только один раз, в «идеологическом дефиле» по произведению Брехта «Ме-ти. Книга перемен». А здесь мне было важно найти формат, который не является понятным, каноническим; это не инсталляция, и не театр, и не перформанс. Это “перформанс в пяти актах», который будет длиться полгода в пяти комнатах, и который невозможно нарушить – он как часы. Аппарат, в котором каждое колесико должно двигаться - и если оно ломается, актер заболевает, или девушки перестают бросать монеты, то все останавливается.
- Проект «Даная» описывает современный мир – получается, что наш мир гармонично устроен, и в нем ни прибавить ни убавить?
Наш мир - это сложнейший механизм, в работе которого мы все участвуем, подчас забывая о том, что все держиться на деталях, то есть на каждом из нас. Общая тема главного проекта биеннале - «Энциклопедический дворец», систематизация мира, попытка объяснить, как он устроен. И там представлены индивидуальные миры, развертывающиеся в бесконечность. В моей работе много схожего, но акцент поставлен на самом механизме, и детали бесконечно важны. Падение кожуры от арахиса, который щелкает мужчина-бизнесмен, сидящий наверху, - это пародия на процесс с падающими с крыши павильона золотыми монетами. Миллионы для мачо – это ничто, он бросает их вниз.
Важно, чтобы процесс, начинающийся в инсталляции, продолжался в голове у зрителя. Арахис падет на дно, а зритель погружается в глубину культуры: скажешь «Даная», и пошло-поехало, нет конца интерпретациям.
- А может быть, и этому приходит конец? Преподаю детям 6-10 лет, моей любимой книгой в их возрасте были «Греческие мифы» Куна, а им мне пришлось объяснять, кто такой Икар. Греки были культурным эсперанто для всей Европы, а теперь это уходит. Как быть с этим?
- Никак. Происходит девальвация образов. У меня Даная превращается в сателлит, антенну, которая находится на фасаде павильона. Самое ценное сегодня – это информация. Правда, эту антенну почти никто не замечает. А ты ее видела?
- Я тоже упустила ее из виду, заметила только потом, в каталоге на фотографии. Антенна - обычный элемент городской жизни, так что я ее причислила не к искусству, а к быту. Как у Кориной в ее проекте в Манеже мало кто понял, что металлические заграждения, как на митингах, через которые надо пройти к центру инсталляции – тоже часть работы. Привыкли к заграждениям как к норме. Но теперь понятно, почему женщины так возмущаются – у вас в проекте женщина-антенна, приемник и передатчик информации.
- Нет, это не в проекте так, это сегодняшний мир интерпретирует гениальный образ красавицы, сводит beauty до антенны, Зевса – до спекуляции. И то, что у меня в «списке ролей», ингридиентов проекта рядом стоят «50 кг арахиса, 1 алтарная преграда, 1 леди» и «зрители» - это тоже наш мир, а не мое мнение.
Мне диктует и миф, и специфика павильона. В нем есть два пространства, первого и второго этажа, совершенно не связанные между собой. Внизу вообще изначально было техническое помещение, архитектор павильона Щусев не задумывал его как выставочный зал, и только потом, когда места для собственно выставки стало недостаточно, подняли пол второго этажа, чтобы увеличить высоту первого. Но все равно люди не всегда понимают, что есть еще одна часть экспозиции наверху, и уходят, недосмотрев, а бывает, что просто сбегают из этого подвала от приступа клаустрофобии. Для художников, которые здесь выставляются - это всегда проблема. . Еще до идеи «Данаи» первой моей мыслью было соединить два пространства. Мы пробили дыру между первым и вторым этажом, они стали связанными. Ты как женщина можешь зайти на первый этаж и посмотреть снизу, как все это выглядит.
- И тут я в очередной раз почувствовала, что мне повезло, что я не мужчина - могу посмотреть и снизу вверх, и сверху вниз. А мужчинам в нижний зал нельзя.
Я говорю о людях в целом, разделение на мужчин и женщин условно. Уже пишут в рецензиях, что женщинам отводится просто роль механики, живого конвейера для перемещения денег, но это не так. У женщин есть выбор, они могут решать, бросать им деньги в ведро, принося из пещеры, поддерживать жизнь проекта или нет. И многие из посетительниц отказались участвовать.
- А у мужчин какая роль?
- Мужчина, сидящий под потолком - роденовский «Мыслитель» сегодня. Это важный образ. Он, в дресс-коде, забирается под потолок, чтобы увидеть мир, который он создавал в течение тысячелетий. Грызет земляные орехи, сплевывает скорлупу, пародирует реальность. Но при этом он оторван от реальности – мужчина в седле, ковбой Мальборо – это уходящий образ. Лошади, которая и есть реальность, под ним нет - седло лежит на бетонной балке, так далеко не уедешь. Это позиция сегодняшнего мыслителя. У меня нет к этому негативного отношения, подчеркну – в этой инсталляции нет ничего личного. Я выстроил “дворец зеркал” – все, что вы видите, лишь отражение ваших мыслей.
- И художник тоже в таком подвешенном положении, как этот «ковбой»?
- Конечно. Но художник понимает, что дела обстоят именно так, что и он лишился контакта с реальностью, у него есть возможность дистанцироваться, а у мужчины в седле – нет. Свое понимание мира я могу подтвердить только своим честным словом, что я и делаю - на самой монете мелкими буквами написано: «художник гарантирует ценность своим честным словом». Это серьезная заявка, мне придется ее сдержать.
О русском павильоне на 55 Венецианской биеннале современного искусства
